Ольга Григорьева
ГРИГОРЬЕВА Ольга Николаевна
родилась в г. Новосибирске. Окончила факультет журналистики Казахского Государственного университета им. С.М. Кирова (Алма-Ата).
Лауреат Международной литературной премии им. Марины Цветаевой (2008).
Организатор музея А.И. Цветаевой в Павлодаре и павлодарских Цветаевских костров (проходят с 2005 года).
Автор 16-ти поэтических книг, изданных в Павлодаре, Алма-Ате, Омске, Москве: «Середина сентября» ( 1993), «Вечный сюжет» (1996), «Одиноко стоящее дерево» (1998), «Дверь»( 1999), «Поют мои друзья» (2001), «Из Павлодара с любовью» (2003), «Никогда не оглядывайся» (2005), «Из семи тетрадей» ( 2007), «Фотостихи» (2007), «Река и речь» (2009), «Четыре тебя» (2009), «Больше неба, чем земли» (2011), «Встретимся у Марины» (2011), «Летоход» (2012), «Спасибо Тебе» (2013), «Лодка Мазая» (2014). Автор десяти книжек для детей. Автор книг очерков: «Вы — история, не поколение» (2002), «Золотой песок бытия» (2006), «Юноша с серебряной трубой. Очерки о Павле Васильеве» (2010). Стихи и очерки О. Григорьевой печатались в журналах «Знамя», «Наш современник», «Дом Ростовых», «Братина», «Студенческий меридиан» (Москва), «Складчина», «Омская муза» (Омск), «Нива» (Астана), «Простор» (Алма-Ата), «Найзатас» (Павлодар), «День и ночь» (Красноярск), «Сибирские огни» (Новосибирск), «Под часами» (Смоленск), «Аргамак» (Казань»), «Дальний Восток» (Хабаровск), «Сихотэ-Алинь» (Владивосток), «Литературный меридиан» (Арсеньев), альманахах «Южная звезда» и «Ковчег» (Ростов-на-Дону), в сборнике материалов Международного Конгресса «Русская словесность в мировом культурном контексте» (Москва, Фонд Достоевского, 2004), многих других научных сборниках. Стихотворения О. Григорьевой вошли в антологии, изданные в Москве и Омске: «Современное русское зарубежье», «Слово о матери», «Годовые кольца», «Когда сильна уверенность в тебе», «Паровозъ» и др. Работает обозревателем Павлодарской областной газеты «Звезда Прииртышья». Член Союза журналистов Казахстана. Член Союза российских писателей (Омское отделение). Награждена почетным знаком «Деятель культуры». Лауреат Первого Национального конкурса «Друг детства». Лауреат Республиканской литературной премии им. Павла Васильева (Казахстан, 2010).
Остальные стихи автора можно прочесть на сайте:
www.ogrig.ru
Ольга Григорьева
Встретимся у Марины
- Встретимся у Марины?
- Конечно, встретимся!
Я прилечу в Москву -
Борисоглебский, шесть.
Мы не расстанемся
И никогда не изверимся.
Есть у Марины дом.
И памятник – есть.
Встретимся у Марины!
Что – расстояние…
Снова откроем
Томик её стихов,
И повторится
Наше с тобой свидание –
На горных тропинках строк,
На стыке веков.
Всё без неё – пустое,
Крутимся, вертимся…
Затормозив
На больших своих скоростях,
Все мы, конечно,
Рано иль поздно встретимся -
Там, у Марины.
Там, у неё в гостях.
День рождения Марины
Гроздья красные рябины,
Золотое чудо дня.
День рождения Марины –
День рождения меня.
Все поэты одиноки,
Но важна иная связь.
Не прочти я эти строки,
И душа б не родилась.
Я была бы комом глины,
Веткой хвороста сырой,
Без огня моей Марины
Я была б совсем другой.
Но – явилась и воскресла,
Подарила мир и жизнь.
Увела в такие бездны,
Подняла в такую высь…
И слились в одном теченье
И восторг, и страсть, и грусть.
И за все ее мученья
Я сегодня помолюсь.
И благословляю снова
За поэта бытиё,
День Иоанна Богослова,
Подаривший нам её.
Цветаевский костёр
Мы рады друг другу, как будто родня.
А что удивляться – душа-то едина!
Запрыгал по веткам бельчонок огня –
То снова костер зажигает Марина.
Она – между нами, она где-то здесь,
В Тарусу она не могла не приехать.
Ну, может, ушла за валежником в лес
И слышит стихов своих гулкое эхо.
На цыпочки встали березы и клен,
Косится пичуга испуганным глазом…
А мир ошарашен, а мир удивлен –
Он заново, заново, заново назван!
Пылают поленья, смолисты, сухи…
Слова – неподкупны. Сердца – неподсудны.
Вот так же порой обжигают стихи.
Сжигают поэты не ветки, а судьбы.
…Когда вдруг покажется:
жизнь – это вздор,
Задушит змея равнодушья и сплетен,
Зажгите с друзьями Маринин костер,
И руки, и лица, и души согрейте!
Камертон
Елене Поздиной
Когда со всех сторон
Обложит бытом жизнь,
Мне нужен камертон –
Настроиться на высь:
Летящую звезду,
Поющую струну…
Мне нужен камертон,
Чтоб не пойти ко дну.
Там пошлость и обман,
Липучий вязкий сон.
Пожалуйста, достань
Маринин камертон!
В Елабуге задень –
И полетят слова:
Таруса, Коктебель,
И Прага, и Москва…
Чтоб души, без оков,
Звучали в унисон,
Есть синий том стихов
И писем черный том.
Её прощальный взгляд,
И боль её, и страсть
Нас всех соединят
И не дадут упасть!
Как самый лучший друг
Меня спасает он –
Небесный чистый звук,
Маринин камертон.
31 августа
Каждый год на исходе лета
Ставлю свечку за упокой.
Ты прости ей, Господи, это -
Не владела она собой.
В поднебесье душа рванулась,
И осталась внизу Земля…
До Елабуги затянулась
Роковая её петля.
Выпал век сумасшедший, бурный…
И людской не пугает суд.
Муж, и дочь, и сестра — по тюрьмам,
И стихи уже не спасут.
Уходила скорбя и веря -
Мол, не будет сынок забыт…
Убивает поэтов время.
Убивает поэтов быт.
Ад ли, рай — было всё едино.
И открылась в бессмертье дверь…
Если знала бы ты, Марина,
Как мы любим тебя теперь!
Без вины и корюсь, и маюсь -
Если б кто-нибудь был с тобой!
Горький август, Маринин август.
Ставлю свечку
за упокой.
Колокольчик из Тарусы
Вечер долгий, зимний, грустный,
Одиночество сквозит…
Колокольчик из Тарусы
На столе моем стоит.
Подержу его в ладошке,
Потрясу его слегка –
Разольется под окошком
Синеокая Ока.
Вспыхнет полдень – жарок, ясен,
Захлестнет иная жизнь,
И Марина вместе с Асей
Побегут с пригорка вниз.
Век прошел – они все те же,
С неизбывной жаждой жить!
И Таруса манит, держит,
Не дает о них забыть.
…Встрепенусь, опомнюсь ночью
Над цветаевской строкой.
Чудо? Сказка? – Колокольчик
Бирюзово-золотой.
***
Каким бы словом не называлась смерть,
Таруса всегда означает «жизнь».
О, побывать бы там, поспешить, успеть,
Сбежать, как Марина – с пригорка, до речки, вниз!
Обнимет прохладой, волной унесёт река.
Плоты проплывали, собор над водой парил…
И с именем речки рифмуются облака,
И с именем Муси рифмуется целый мир!
Таруса… Торосы… Колёса… Их вечный стук.
Не зря вороньё закружило – к беде, к беде.
Изгнание, ссылка… От счастья – лишь гулкий звук.
Где Ася, Сергей, Ариадна? Марина где?
И, может, мелькнули в сознаньи в последний миг
Не чудные строчки, сбегающие с пера,
Не Прага, Париж – что хорошего было в них?!
Таруса и Ася. Она бы спасла, сестра.
Но давит петлёю холодный и липкий страх –
Поэтов в России всегда подбивали влёт…
Зачем так сжимает сердце при двух словах:
Таруса, Елабуга… Что же туда влечёт?
Наверное, ради этого стоит жить –
Увидеть в ином измереньи, сквозь толщу лет:
Марина, раскинув руки, с горы бежит,
И Ася смеётся, и что-то кричит ей вслед.
Чудный месяц
А. Цветаевой
Мир огромен, красив и спокоен.
К маме младшая, Асенька, льнёт…
«Чудный месяц плывет над рекою», -
Кто-то в лодочке дальней поёт.
Небо щедро делили с сестрою:
- Мне – закат! А тебе вот – восход!
Чудный месяц плывет над рекою,
Свет нездешний, божественный льёт.
Кто посмел бы предвидеть такое:
Здесь, в Тарусе, их мама умрёт.
Чудный месяц плывет над рекою,
Кто-то плачет, а кто-то поёт.
Жить – как птица, без рабства и фальши, -
Пишет ночью сестрица в тетрадь.
«Чудный месяц…» — и дальше, и дальше,
Разве можно судьбу угадать.
…Ей – за сорок. И снова Таруса,
Сын с невестою рядом идёт.
«Чудный месяц…». С безжалостным хрустом
Их ломает тот проклятый год.
Двадцать лет унесло… За водою
С внучкой Ритой на берег спешишь.
Чудный месяц плывет над рекою,
Да течет не Ока, а Иртыш.
Вновь – Москва, и ничто не помеха
Эту долгую жизнь описать.
И, как в детстве, в Тарусу приехать,
И, как в детстве, с пригорка сбежать.
Мир огромен, красив и спокоен,
Только счастья никто не вернёт.
Чудный месяц плывёт над рекою,
Всё плывёт, и плывёт, и плывёт…
Осень 1909-го года
Уехала, уехала Марина…
Её – Москва, её Париж манит.
И спит в тиши Пачёвская долина,
И берег, и Ока в тумане спит.
О, если б знать, как жизнь изменит русло,
Какая будет страсть! Какая смерть…
И снова в октябре грустит Таруса,
Что некому красу её воспеть.
Родник
Струйкой вода утекает, сбегает с горсти,
Вот и осталось – на выдох, на четверть глотка.
Если сумеешь – замри, задержи, не пусти,
Не замути этот чистый зрачок родника.
Кажется, миг – и Марина сюда подойдет,
Чтоб затушить, остудить свой пылающий лоб…
Кто-то любовь осторожно, по капельке пьёт.
Я же всегда – окунувшись,
взапой и взахлёб!
Пусть невозможно отведать ее, не пролив,
Нежность моя не пройдет, не иссякнет, пока
Будем мы слышать осенний тарусский мотив,
Воду волшебную пить
из того родника.
Якорь
О, будь ты моряк или пахарь,
О, будь ты беглец иль судья,
Но все же когда-нибудь якорь
Поставит на место тебя.
Вот так и сбылось, и случилось –
Вдруг встала на место душа,
Когда я к Тарусе прибилась
С крутых берегов Иртыша.
Октябрьским Марининым светом
Все было здесь освещено,
И я вспоминала все это,
Как будто бы знала давно:
И берег, и узкие тропки,
Прозрачную воду Оки,
И камень, и голос негромкий,
Читающий чьи-то стихи…
И город, как истинный знахарь,
Лил в душу счастливый покой.
И звали гостиницу «Якорь»,
Где мы поселились с тобой.
Я приехала…
Я приехала поцеловать землю, где стоял цветаевский дом.
Но сделано так, чтобы это никто не смог.
Не целовать же, в самом деле, грязный бетон,
На котором топтались недавно сотни ног.
О, зловещий символ – плясать на памяти, на костях…
- Танцплощадку надо? Цветаевский дом снести!
Чтобы не был больше никто у сестер в гостях…
Ты прости нас, Марина. Ася, ты нас прости.
Только гости едут и едут, идут и идут.
До земли поклонюсь Оке, берегам, лесам,
Детству светлому, что навеки осталось тут,
Двум девчонкам московским, чистым их голосам.
Овраг
Это был обычный тарусский овраг.
Мы по верхней тропке притихшие шли.
Он в осенних сумерках подрагивал – как
Чуткое таинственное ухо Земли.
И, остановившись у него на краю,
Я к траве пожухлой
не спеша наклонюсь:
- Я тебя люблю, Таруса, люблю!
Я к тебе вернусь, Таруса, вернусь!
Таруса-Москва-Павлодар.
Октябрь2004 г.
На Каме
То не лёд опасный, ладожский,
Зашатался, заскрипел –
Это берег твой елабужский
Принимать нас не хотел.
Он закутался туманами,
Словно заячьей дохой,
Да с рябиновыми ранами,
Да с Марининой строкой.
Пробивали сосны вышками
Тот туман, густой, как мёд.
Появлялся берег шишкинский –
Словно мишка воду пьёт.
Пелена спадала, таяла,
Млела камская вода…
Думала ль тогда Цветаева
Здесь остаться навсегда?
Отъезд 41-го года
На причале махали платками старушки и девочки…
И не знали попутчики, какая им выпала честь.
И сидят в моей памяти какие-то глупые мелочи:
Пирожки на дорогу. Голубая французская шерсть.
То Марины душа, а не чайка над пристанью мается.
Как мне хочется крикнуть: «Постой! Оглянись! Удержись!»…
Но устало судьбы колесо. Лишь до Камы докатится.
Удаляется берег. Удаляется берег – и жизнь.
В Елабуге
- Лежала б ты
Под вечнозелёной пальмою,
Читала б её стихи
На исходе дня…
Ну что ты рвёшься
В Елабугу эту дальнюю?
Ну что ты ищешь? –
Уговаривали меня…
Но мне надо было самой
Посмотреть этот дом.
И увидеть эту дорогу
И этот гвоздь.
И понять, что же с ней
Случилось потом,
Как всё сплавилось и слилось.
В петельку сплелось.
Дорога
Уже оставалось немного
До страшного вечного сна.
Она примеряла Дорогу,
Судьбу выбирала она.
Как будто работу искала,
Шла в гору – и кладбище тут…
Дорогу к себе примеряла.
Два дня – и её понесут.
Постой, продержись хоть немного!
Но всё в этом доме сошлось…
Уже не отпустит Дорога.
И выдержит кованый гвоздь.
Из Чистополя
Вот такой был её эскорт,
Как бежала она домой:
Был с одной стороны – чёрт.
Но Господь согревал с другой…
За спиною была страна,
Захлебнувшаяся войной,
А она – посреди – одна,
Потому что и сын – чужой,
Дом – чужой, и никто не ждёт.
И погасла во тьме свеча.
С городища смеялся чёрт
Из-за левого за плеча.
На кладбище
…И палящее солнце уже превращалось в медь.
И спускалась на Елабугу благодать.
Она выбрала эту землю, чтоб умереть.
Она выбрала эту гору, чтоб здесь лежать.
И она не могла не знать, что сюда придут
И поклонятся, и будут читать стихи.
И поэтому
– светел ее приют.
И могилы – нет. И слезы у нас легки.
И поэтому – будь навеки благословен
Этот край, этот берег, елабужская вода…
Ведь Марина – не камень, не крест, не тлен.
Только то, что осталось в нас. Навсегда.
Москва – Елабуга, август 2006.
Связные
И.Невзоровой
Веточку Волошинской полыни
Я везу в Елабугу Марине.
Терпко пахнет крымская полынь:
Зноем, пылью, горечью, любовью,
Тёплым морем, вечностью и болью,
Сладким соком перезревших дынь.
От горы высокой коктебельской
До елабужской дорожки сельской –
Тоже в гору. Тоже на холме.
Листья земляничные резные…
Понимаю я, что мы – связные.
В руки дан пакет – тебе и мне.
Дан завет Волошиным, Мариной…
И за срок земной, такой не длинный,
Довезти бы, донести, успеть
То, что нам с тобою поручили:
Листик земляники, цвет полыни,
Душу, побеждающую смерть.
Коктебель — Елабуга, август 2008.
От Тарусы до Елабуги
От Тарусы до Елабуги
Горькая дорога дальняя.
От Тарусы до Елабуги –
Коктебель, Серёжа, Макс…
И весёлая мелодия,
И мелодия печальная.
От Тарусы до Елабуги
Встретится любовь не раз.
От Тарусы до Елабуги –
И Берлин, и Прага дивная,
И парижские метания,
И разруха, и война…
И мелодия народная,
И мелодия старинная
О судьбине злой скитальческой,
Коль оставлена страна.
От Тарусы до Елабуги –
Как от жизни до бессмертия,
И летит её мелодия,
Избавляя от тоски,
По-над пропастью забвения,
Разбивая лёд неверия,
От Тарусы до Елабуги,
От Парижа до Москвы.
От Тарусы до Елабуги
Бездорожье и колдобины…
Над полянами цветущими
Облака плывут, легки.
Босиком идёт Цветаева
По тропинкам милой родины.
Не цветы под ноги клонятся,
А стихи, стихи, стихи…
Сад
За этот ад,
За этот бред,
Пошли мне сад
На старость лет.
М. Цветаева.
…И Он послал — не сад, сосновый бор,
Где сосны неумолчные шумели
О вечной, тёмной, тёплой колыбели,
И был не страшен этот разговор.
Лишь потому, что всё перенеся,
Прочувствовав и время, и пространство,
Я поняла, что всё-таки нельзя
На эту землю дважды возвращаться.
И, лёжа между сосен в гамаке,
В раю июльском, чуть не настоящем,
Отправиться готова налегке
Вослед за лёгким облаком летящим…
Вослед Марине, Бродскому вослед
Горячий ветер памяти уносит.
Забыть, как сон, земные ад и бред.
И помнить только запах этих сосен.
Башкирское лето
Сто лет пролетело, а что изменилось?
Петляет дорога, не зная асфальта…
Усень, где леталось, любилось, искрилось,
Непросто найти на водительской карте.
Но едут и едут дорожкою длинной
Все те, чья душа не покрыта коростой,
В места, где гуляли Серёжа с Мариной -
Взглянуть на холмы, на берёзы и сосны.
Где пруд сохраняет её отраженье,
Где Девичий ключ слышал пылкие речи…
Бывает, что судьбы людей от рожденья
Ведут их друг к другу — до вспышки, до встречи.
Здесь столько простора, и счастья, и света!
Но что там кукушка ещё наворожит?
Всё длится и длится башкирское лето,
Где вместе навеки — Марина, Серёжа.
Усень-Ивановское — Елабуга, 24 августа 2012.
Александров
Пышность старых палисадов,
Строгость белого Кремля…
Александров, Александров
Манит пряником меня!
Пусть была дорога длинной –
Так легко дышалось тут.
Это Ася и Марина
Погулять с собой зовут.
Рядом и мужья, и дети…
Не вернутся эти дни.
Только здесь на белом свете
Были счастливы они.
Потому-то мне так дорог
Среди всех моих потерь
Этот дивный древний город,
Этот строгий белый Кремль.
***
Дане и Оле
Как замечательно спится в Тарусе…
Ночь безмятежная, тишь-благодать.
Сны, что остались от Аси и Муси,
Медленно спустятся вам на кровать.
Детские, светлые и озорные,
Может быть, грустные – малость, слегка…
Лёгкие лунные тени резные
Тихо скользят в белизне потолка.
Спите, любимые, спите, родные!
Что-то не спится, не дремлется мне.
Эти осенние тени чудные,
Эта луна в приоткрытом окне…
Если б не знать, что потом приключится:
Старшей – Елабуги вечный приют,
Младшей – Сибирь…
Мне в Тарусе не спится.
Две эти девочки спать не дают.
Таруса, 6 октября 2013 г.
***
«А не спасёт тебя сотня Тарус!»…
Чаша обиды допита до дна.
Может быть. Гибели я не боюсь.
Только спасает Таруса, одна.
Чем утешает Таруса? Бог весть…
Может, Окой, а, быть может, строкой.
Что-то волшебное в имени есть,
Что проливает на сердце покой.
Может, спасают вот эти леса?
Ягоды алые вечно горчат…
Может, спасают сестёр голоса –
Век миновал, а они всё звучат.
Пусть у любви моей тысячи лиц,
Этим местам до земли поклонюсь
И за мою возвращённую жизнь,
И за тарусскую светлую грусть.
Сосны
А Болшевские сосны
Ещё держали небо.
Елабужские сосны
Не смогут удержать…
А там ещё хватало
Терпения и хлеба,
Хотя уже хотелось -
Взлететь, уйти, сбежать…
Ещё гамак качался,
Оставленный меж сосен,
И в доме создавался
Убогий, но уют.
Но страшным хитрым зверем
Подкрадывалась осень.
И рано утром Алю
По тропке уведут.
…Я, запрокинув голову,
Стою под колким снегом
На глинистой
Кладбищенской
Елабужской земле.
Стволы — прямые линии -
Связали землю с небом.
Цветаевские — длинные -
Любимые тире.
***
Памяти младшей дочери М. Цветаевой
Ирины Эфрон
Рожать в семнадцатом году
Коль не безумно, то – рисково.
Жить в страхе, в холоде, в аду,
Когда спасает только Слово.
Когда надежда на приют
Окажется пустой химерой,
И шею крепко обовьют
Горячие ручонки первой.
Схватить её, бежать, спасти!
Любовью вырвать из могилы!
Вторая, младшая, прости.
Прости, что не хватило силы.
… О, сколько их ещё убьёт,
Родившихся и нерождённых,
Семнадцатый кровавый год
В своих одеждах красно-чёрных.
Если бы не война
Если бы не война,
Если бы не война.
Может, жила б она,
Внуков бы дождалась…
Но – пароход отплыл.
Но – не хватило сил.
Музыка не спасла.
Петля не расплелась.
Если бы не война…
Сын бы остался жив,
Столько бы сотворил,
Столько бы написал.
Ах, как талантлив был,
Молод, умён, красив!
Не сберегла страна.
Не пощадил металл.
Знаю, река времён
Не потечёт вспять.
Вечен Марины сон.
Только в стихах она.
Но всё летит, летит
По-над Россией стон:
“Если бы не война,
Если бы не война…”
Зима 1940-го
Места найдётся всем,
Только не мне, не мне
В этой большой стране –
Милой моей Москве.
Ей отдавали всё –
Книги, дома, музей…
Страшный холодный сон,
И не найти друзей.
«Странноприимный дом…»
Но не сюда придут,
Чтоб отыскать потом,
Где я нашла приют.
Встреча в Елабуге
Тяжело ли лежать под этими соснами, хорошо ли?
Дождалась ли ты долгожданными вёснами долгожданной воли?
Чтоб сбегать с горы ручейками, струйками быстрыми,
Становясь потом деревами, травами, листьями…
Хорошо ли там, грустно ль — когда-то узнает каждый.
Но пока в нас трепещет чувство любви и жажды,
Но пока над Елабугой солнце стоит в зените –
Заклинаю – живите!
Живите, друзья, живите!
Чтоб встречаться здесь и сбегать по тропинке к Каме,
Чтоб увидеть лес, Храм и Дом, и последний камень.
Чтоб устать от жизни – но снова в неё влюбиться!
И за эту встречу
Цветаевой
поклониться.
***
Плещется в Каме облако, дрожит отражением паруса.
То ж городище Чёртово, та же земля, трава…
Я приезжаю в Елабугу до тридцать первого августа,
Только до тридцать первого. Как будто она жива…
Как будто идёт по улице, к сыну спешит от пристани.
Как будто что-то изменится, и можно ещё спасти.
Вроде бы всё по-прежнему, а тополя-то выросли.
Меня тогда ещё не было… Но всё равно – прости.
***
Под окном нападали яблоки,
Значит, скоро яблочный Спас.
Улицы и церкви Елабуги
Видела она в первый раз.
Августа денёчки погожие…
Видела – как видим и мы –
Чем-то на Тарусу похожие,
Спящие у речки холмы.
Сколько можно странствовать, маяться!
До того устала тогда,
Что решила – здесь и останется.
Не на время, а навсегда.
Бабочка
…И, увидев воочью порхание крыльев двух
(Сразу стал разряжен насыщенный воздух сжатый),
Все мы поняли: это душа и дух,
И одно крыло — сподвижник, а то — вожатый.
И касалась она лица, и волос, и плеч,
На ладонь садилась, меж нами легко летала,
Ведь звучали Её стихи и живая речь,
Жил цветаевский голос в безмолвном дыханье зала.
Пусть порхает, радует, в небо опять летит,
Осеняет Елабугу вечным полётом дивным!
И никто, никогда, ни за что нас не убедит,
В том, что это была не душа Марины.
22 августа 2012 г., Елабуга, 6-е Международные Цветаевские чтения «Дух — мой сподвижник и Дух — мой вожатый».
***
…Единственный, кому поэт на земле может служить –
это другому, большему поэту.
М. Цветаева
Разрешите, Марина Ивановна, Вам служить.
Разрешите нести в сердца Ваши строки, вехи.
Разрешите голову за поэзию положить,
Если это возможно ещё в нашем веке…
Разрешите в Тарусе испить из Вашего родника.
Разрешите в Елабуге молча встать на колени.
Как огнём, обжигает судьба, строка,
Независимо от моды, стран, поколений.
Кто-то — власти, тельцу золотому… Но служат — все.
Мы — поэзии рыцари, слуги добра и света!
В трепетанье огня, в горячих сердцах родстве
Воскресает и снова длится душа поэта.
На осенней рябине капля дождя дрожит,
Как столетье назад, летят паутинок нити…
Разрешите, Марина Ивановна, Вам служить,
Лебединым белым крылом в небесах махните.
Две рябинки
…И в какую б ты ни попал беду,
Всё же мир — прекрасен!
Две рябинки растут у меня в саду -
Марина, Ася.
Та, что старше — строже, сильней, стройней
И цветёт высоко.
Только нет ростков у её корней.
Одинока.
И у младшей, Асеньки, пышен цвет,
Ветки — словно руки.
Стебельки теснятся, им счёту нет,
Словно дети, внуки.
Так грустна, воздушна, прохладна так
Кисея их теней,
Будто вздох последний, прощальный взмах -
На пределе.
Перелётные птицы уже кричат,
От рябинок — эхо.
И горчат их ягоды, так горчат -
До скончанья века.
Цветаеведам и цветаевцам
Отравляющий воздух разлада…
Ревность, зависть – зиянье прорех.
Не делите Марину, не надо,
Ведь огня её хватит на всех.
Не делите её, не делите!
Всё оставив, ушла налегке…
Сберегите её, сохраните,
Чтоб – ни слову пропасть, ни строке.
Хватит всем её страсти и боли,
И метафор, и мыслей, и мук.
Пусть усилится нашей любовью
Запредельный Цветаевский звук.
Пусть учёный открытья свершает!
Пусть костёр у Тарусы горит!
А душа у Марины большая.
Всё приемлет. И всех приютит.
16 октября
Памяти Сергея Эфрона
Каждый листок озябший — это душа…
Чувствуя встречу с первым летящим снегом,
Листья трепещут, падают вниз, шурша,
Листья прощаются с гибельным этим веком.
Сколько их, в Коммунарке, невинных душ!
Цифру припомнишь — сразу темно и жарко.
Рвы, перелески, аллеи… Лесная глушь.
Страшная тишина твоя, Коммунарка.
Если прислушаться, можно услышать стон.
То ли пласты проседают могильной глины,
То ль у таблички скромной — «Сергей Эфрон» -
Плачет, не успокоясь, душа Марины.
Район Москвы с названьем Коктебель
Я ехала за тридевять земель…
Район Москвы с названьем Коктебель
Всё так же шумен. И знакомых лица –
Как на Волхонке или на Тверской.
И ты невольно думаешь с тоской:
А стоит ли тогда сюда стремиться?
Бедлам, базар, скопленье голых тел…
Того ли век назад поэт хотел,
К себе друзей радушно созывая?
Теперь от шума не спастись никак.
Два варианта – лезть на Карадаг
Или уйти к подножью Сюрю-Кая…
Но Коктебель - волшебная страна!
Ведь и в толпе я здесь всегда одна.
И как бы не был век и пошл, и тошен,
Писать стихи мне не мешают тут,
Ведь рядом две Цветаевы идут,
А впереди, конечно же, Волошин!
***
Ехать-то тут всего… Сущая дребедень:
Перетерпеть ночь да пережить день.
Душу открыть тому, кто посмотрел в глаза.
Ближнему своему главное досказать.
Ехать-то тут всего… Как же, Марин, суметь
Перетерпеть жизнь
И пережить смерть?
Цветает…
Наевшись свобод и колбас, наглотавшись словесной трухи,
Задумались люди – а всё-таки что нас спасает?
Любовь. И, конечно же, вера. И эти стихи.
Светает. Цветает…
Как ночь ни темна, поэтический солнечный луч
Пробьёт мракобесия тьму, победит. Побеждает!
И в этом – надежда, спасения нашего ключ.
Светает. Цветает…
Я верю в могущество слова. Воспрянет оно,
И морок удушливый сгинет, осядет, растает.
И внук, засидевшись за книгой, посмотрит в окно:
Цветает…
Памяти Беллы Ахмадулиной
…Не здесь, у монастырских стен, не здесь –
В соседстве Черномырдина с супругой,
Не здесь — но в грустной седине небес,
В стихии ветра, вольной и упругой.
Не здесь, в земле холодной ноября,
Под холмиком, усыпанном цветами…
Не здесь, не здесь! – кричу в душе, скорбя, —
Но с нами! С нами – дивными стихами,
Дыханьем лёгким, вечною виной,
Прощеньем всем — виновным и невинным.
Не здесь, не здесь – в реальности иной,
Непостижимым горлом соловьиным…
29 ноября 2011 г.,
Новодевичье, Москва.
Слеза о Белле
Душа впадает в сон, анабиоз,
Осеннюю хандру приняв за милость.
Ничто не может довести до слёз,
Что суждено, давно уже случилось.
И нет давно желаний никаких,
По крайней мере – до весны, до солнца…
Лишь взять с собою пару-тройку книг,
Когда надолго уезжать придётся.
И там, в холодном номере, с тоской
Ноябрьской, в кресле иль постели
Слеза прольётся над её строкой.
Слеза о Белле.
***
Что от жизни обычно просим мы:
Денег, счастья, здоровья — на век.
Дай мне, Господи, Болдинской осени,
Деревенских простых утех.
Не спешить, не глупить, не маяться.
Не прислуживать, не угождать.
Дай мне, Боже, время покаяться.
От самой себя не бежать.
Дай осмыслить всё то, что пройдено.
Не писать больше силы нет!
Только нету второго Болдина,
Да и я — какой там поэт…
Так — приснилось, коснулось, дунуло,
Унесло навсегда покой.
Да погладила Ахмадулина
Невесомой своей рукой.
5 апреля 1997 г.
Абрикосовая дудка
(читая Аветика Исаакяна в переводах Беллы Ахмадулиной)
О, таинство чужого языка…
И в переводе я увидеть рада:
Течёт, как время, древняя река
На фоне белых шапок Арарата.
И вечен свет святых монастырей…
И с неоплатным ликованьем дара
Мне дарит переводчик-чародей
Узор неповторимого хачкара.
Как передать армянских песен звук?
Вы над строкой замрите на минутку!
Уже я слышу, как поёт дудук,
Как плачет абрикосовая дудка…
О, слава тем, кто рвёт души струну,
Тому, кто сердце уподобил небу,
Кто позволяет полюбить страну,
В которой ты ещё ни разу не был.
На итальянском языке:
Olga Grigorieva
Zufolo di Albicocca
(leggendo opere di Avetik Isahakyan con traduzioni di Bella Achmadulina)
Oh, il mistero di una lingua straniera …
E nella traduzione sono contenta di vedere:
Scorre, come il tempo, l’antico fiume
Sullo sfondo delle calotte bianche del monte Ararat.
E la luce eterna dei santi monasteri …
Con allegrezza irredimibile del regalo
Il traduttore-mago mi dona
Un motivo di un unico khachkar.
Come trasmettere il suono delle canzoni armene?
Fermatevi su un verso per un minuto!
Già sento come canta un duduk,
Come piange un zufolo di albicocca …
Oh, gloria a coloro che spezzano le corde dell’anima,
A coloro che paragonano il cuore al cielo,
Che consentono di amare un paese,
Nel quale non sei mai stato.
(Перевод Татьяны Алексенко)
Источник:
Прислала Ольга Гргорьева.