Альянаки Александр. Феодосия (пьеса - феерия)

                                  Александр Альянаки                                     

 

                                        Феодосия

                                         (Пьеса - феерия)

                              

                                                        Веков ожившие страницы –

                         И явь, и сны, и близких лица

 

Действующие лица:

1. Ангелочек (ребенок 5-7 лет)
2. Феодосия (ангел-душа Феодосии)
3. Оре́ст (сын царя Греции, молодой человек)
4. Диа́нта (молодая женщина)
5. Пила́д (его друг, мужчина средних лет)
6. Ифиге́ния (жрица храма богини Девы, красивая женщина)
7. Феофан Грек (в молодости)
8. Афанасий Никитин
9. Работорговец (средних лет)
10. Ахмет-паша́  (наместник турецкого султана в Кеф́е)
11. Кара́-Теми́р (дворцовый сановник, мужчина средних лет с бородой)
12. Жены хана (три молодые женщины)
13. Патриарх джамаа́та (общества) караимов
14. Яшка (мальчик 9-11 лет)
15. Ачке́йка (девочка 9-11 лет)
16. Илья́гу (отец Яшки)
17. Бера́ха (эрбака́, караимский учитель)
18. (О́ник) Оване́сАйвазовский (мальчик 9-11 лет)
19. Рипсиме́ (мать Айвазовского,  за 40 лет)
20. Константин (Гево́рк) Гайвазовский (отец Айвазовского, за 50 лет)
21. Капитан (средних лет)
22. Турок (средних лет)
23. Рыбак
24. Матрос
25.  Александр Попандо́пуло (хозяин кофейни)
26. Айвазовский (в возрасте)
27. Ашхе́н (посудомойка, молодая женщина)
28. Кристина Дуранте́ (средних лет)
29. Яков ХристиановичКох (архитектор, средних лет)
30. Феофан Грек (в старости)
31. Фома Дорменко (молодой слуга Айвазовского)
32. Анна (вторая жена Айвазовского, молодая красивая женщина)
33. Серо́б Бейлеря́н (старый армянин)
34. 1-я барышня
35. 2-я барышня
36. Максимилиан  Александрович Волошин (в рыжем парике с повязкой)
37. Елена Оттобальдовна (его мать)
38. Марина Цветаева
39. Эфро́н Сергей
40. Анастасия Цветаева (молоденькая девушка)
41. Иосиф Мандельштам (молодой, невысокий, в черном парике)
42. Апостолов (начальник врангелевской контрразведки)
43. Офицер
44. Аделаида Казимировна Ге́рцык (женщина средних лет)
45. Эмма Федоровна (мать Тани, в возрасте)
46. Таня (дочь Эммы Федоровны)
47. Ростислав Ростиславович Ка́пнист (граф, 45 лет)
48. Отец Георгий (священник)
49. Елизавета (воспитанница о.Георгия, больная девушка)
50. Караульный
51. Конвоир
52. Комиссар
53. Александр Степанович Грин
54. Константин Федорович Богаевский (небольшого роста, под 60 лет)
55. Раиса
56. Витя Коробко́в (мальчик 11-12 лет)
57. Невольники (5-6 чел.,3 женщины-караимки).

                                      Действие I

                                        Картина 1

(Авансцена. На занавесе рассвет в Феодосийской бухте. Справа – небольшое скалистое возвышение.На нем Орест и Дианта в хитонах, обнявшись, смотрят на рассвет. Звучит муз. А. Зацепина «Берег моря». Через минуту Орест начинает, жестикулируя, что-то говорить, Дианта смеется. Танец Феодосии, потом она уходит за кулисы).

Ангелочек. В месте, где видно, как солнце встает из-за моря, люди становятся счастливыми. С рассветными лучами в них пробуждается любовь, радость и творчество.Почему многие люди не могут жить счастливо, радоваться этому солнцу и морю, небу и звездам,  любить друг друга? Вечно они из-за чего-то спорят и воюют…Они просто забыли свою Родину…О, если бы они только вспомнили, ощутили в себе этот несказанный Свет…

(Ангелочек уходит вниз в боковой выход.Слева выходит Пилад, Орест его замечает).

Орест. А вот и Пилад. (Они встают. Орест снимает с себя красивый кулон и вешает на шею Дианте). Иди спать, дорогая Дианта.

(Они обнимаются и Дианта уходит навстречу Пиладу. Они кивают головами  друг другу. Орест и Пилад  присаживаются за камнем).

Орест. Как здесь хорошо! Мне нравится этот залив и берег Понта Эвксинского, я пожил бы еще здесь с колонистами - греками из Милета. Давай окунемся.

Пилад. Орест, нам надо спешить, скоро все проснутся. Сделаем разведку и ночью выкрадем из храма тавров священную статую богини Парфе́нос - Девы. Я заплатил десяти воинам гоплитам, они нам помогут.

Орест. Давай после новолуния,Пилад, через неделю. Мне так полюбилась Дианта.

Пилад. Ты же слышал, Мати́ас уже погрузил на триеру пшеницу, шкуры икожи, сегодня грузит рыбу, и завтра на рассвете выходит в обратный путь. Твой отец, наш царь Агаме́мнон, эту статую так ждет. Да и опасноздесь оставаться, говорят, что тавры приносят чужеземцев в жертву этой богине. А потом головы отрубают и выставляют для охраны перед входом в свои жилища.Тебе что, хочется увидеть свою голову на колу? (Они смотрят друг на друга, потом смеются, Орест переводит взгляд направо)

Орест. Ой, тавры, они заметили нас! Бежим! (Убегают влево. Справа выходит Феодосия. Тихо звучит древнегреческая музыка).

Феодосия. Когда-то люди здесь селились еще в устье небольшой реки, но с тех пор море поднялось, часть берега была затоплена и теперь они живут на горе. Раньше здесь жили кочевники киммерийцы, неразлучные со своими вихрастыми конями и дальнобойными луками, теперь их уже оседлые потомки горцы − тавры, но и они постепенно стали смешиваться со степными скифами… Люди с их богами, суевериями и страстями…Драма человека бывает еще в том, что душа и тело часто живут в разном возрасте. Тело уже старится, а душа еще остается молодой со всеми ее желаниями…А встречаются и наоборот - молодые старички. Но, пожалуй, еще хуже жить на земле вечно. Все родные и близкие умирают, а ты все живешь, живешь…(покачивает головой).Однако эти два грека сильно рисковали без охраны. (Феодосия уходит).

 

                                            Картина  2

(Занавес открывается.  В центре продолговатый жертвенный камень. На нем чаша для омовения.  Впереди Ифигения в одеянии жрицы. На ее шее висит длинный кинжал с большой рукоятью. Сзади изображение (статуя) богини Девы. Звучит древнегреческая музыка).

Ифигения. Еще девочкой попала я в Тавриду и стала служить жрицей в храме богини Девы, никогда я не знала брачных факелов, но вотв последнее время все чаще меня охватывает какая-то усталость, все тяжелее мне приносить в жертву чужеземцев, особенно греков. Все более тоскую я по родине, по отцу, греческому царю Агаме́мнону, по братьям и сестрам…

(Раздается лязг металла, крики, стоны. Слева на сцену выталкиваются длинными копьями Орест и Пилад со связанными руками за спиной. Ифигения повелительно,  показывая рукой):

На колени! (Они падают на колени)

Орест.(поднимает голову и рассматривает ее) Как ты красива!

Ифигения. Родная речь. Вы греки? (Они кивают головами.Она вздыхает):

Пусть один из вас будет принесен в жертву нашей богине, а другой отвезет весть от меня на родину. Кто ляжет на жертвенник, решайте сами. (Она уходит за камень и кисточкой пишет на дощечке из глины записку).

Пилад.(начиная вставать) Для тебя это исключено, ты в особом положении и должен вернуться живым. Пожалей отца.

Орест. Нет, друг мой Пилад, твоя жена должна скоро разрешиться от бремени. К тому же, ведь я виновник того,  что случилось с нами! Живи и люби теперь за двоих! (Он встает, подходит к жертвеннику и ложится на него спиной. Ифигения натягивает ему на голову повязку, закрывающую глаза,окропляет его священной водой).

Ифигения. (вздыхая)Ты благороден, грек

(Снимает с шеи кинжал, берет его двумя руками за рукоять, поднимает над головой, целясь в сердце, потом, подняв голову, величественно):

− Я, − жрица таврского храма Ифигения…

Пилад.(вскинув голову) Ифигения?

Орест. (мучительно) Ифигения...

Ифигения. Приношу в священную жертву великой богине Деве…Как твое имя?

Орест. (мучительно) Орест.

Ифигения. Орест? Так звали моего брата.

Орест. Меня послал сюда за статуей богини Девы мой отец, царь Агаме́мнон.

Ифигения.  Агамемнон? Твой отец?!...Так ты мой брат?!

(Кинжал дрожит в ее руке, потом она швыряет его на пол).

Я не могу, не могу! Прости, богиня Дева…

(Склоняется, обнимает брата, потом срывает повязку с глаз, поднимает его и развязывает руки). Не могу больше!

(Подходит к Пиладу и развязывает руки). Когда ваш корабль?

Пилад. На рассвете. Но нам нужна статуя богини Девы.

Ифигения.  Я скажу басилевсу – вождю тавров Фоа́пту, что статуя Девы осквернена и нужно омыть ее в море, а заодно и ее жертвы - вас. И мы бежим в Грецию. Скорее за мной!

(Они уходят направо.Занавес. На авансцену выходит Феодосия).

Феодосия. Феодосия была свободным полисом, торговала с Гераклеей, но потом потерпела поражение в войне с Боспором, правда, имела особый статус. Феодосийская округа давала на вывоз много пшеницы. Здесь жил скиф-философ Ана́харсис. Когда афинянин стал высмеивать его, что он скиф, то Анахарсис сказал, что мне позор — моя родина, а для твоей родины позор – ты.

На вопрос, что в человеке хорошо и дурно одновременно, мудрец ответил: "Язык"...А почему завистливые люди всегда грустны? Потому что их терзают не только свои заботы, но и успехи других…. А потом здесь были нашествия аланов, готов, сарматов, у которых женщины воевали наравне с мужчинами. Потом в борьбе за Каффу византийцев победили  генуэзцы, при которых город очень расцвел, стал крупнейшим торговым полисом Тавриды, а храму Святой Агнессы завидовал Париж. В то время все народы и веры в Каффе жили дружно. Какая удивительная вещь память, она выхватывает из разного времени самые неожиданные события, а если они смешиваются с нашим воображением и снами? В жизни Феофан Грек и Афанасий Никитин не могли бы встретиться, между ними была разница в сто лет, но я так слышу их беседу (Феодосия уходит за кулисы).

 

                                              Картина 3

 

(Занавес открывается.Феофан на возвышении расписывает на стене фреску)

Афанасий. (входит, перекрестившись и кланяясь) Христос посреди нас! Бог в помощь, Феофан.

Феофан. (глянув на Афанасия и продолжая писать) Ха́йрете! Радуйся! Есть и будет! Вижу, ты не из местных, издалече идешь? Где обо мне узнал?

Афанасий.  Афанасий я, сын купца Никиты из Твери.Иду из Индии, путь искал. Здесь в Каффе на русском подворье остановился. Пишу записки «Хожение за три моря». А как наступит тепло и кончится распутица, на родную Русь пойду. В храме Иоанна Предтечи на берегу благодарственный молебен заказывал, там сказывали о тебе. Прости мя, но молви слово, Феофан, отчего тебя Гречин прозывают?

Феофан. Из Византии я, в Константинополе писал, оттого и грек.

Афанасий.Вижу, без образцов ты пишешь и лики суровы и грозны у тебя. Но как живые. Всё так точно прописано, даже скулы на лицах. На Руси и́конопись более радостная, мягкая и смиренная.

Феофан. В сердце духовный огонь у меня, который мне светит и образцы не нужны. Он испепеляет всю нечистоту и открывает истину. Пока котел разогрет горящим под ним огнем, то не смеют прикоснуться к нему ни мухи, ни пресмыкающиеся. Когда же котел остынет, тогда свободно садятся на него все гады. Такое жебывает и с человеком — пока он в духовном огне, враг не может победить его!А лики суровы, оттого что мир во зле лежит! Предпочтем всему скорби и примем их охотнее, чем радости. Горькое лекарство зачастую лучше, чем сладкое, поскольку способно лечить. Настоящая радость рождается из страдания… Что в Индии видел, на каком языке молвил, расскажи.

Афанасий. Молвил я на хораса́нском, его по пути и в самой Индии многие знают. Всех вер в Индии 84 и все веруют вБута, вера с верою не пьет, не ест, не женится, воловины не едят. Едят все правой рукой, левою же ни за что не возьмутся. Если бусурманин посмотрел на еду, то индиец уже ее не ест. Жены их со своими мужьями спят днем, а ночью спят с чужеземцами.  Любят белых людей. И у которой жены от гостя зачнется дитя, то ее муж дает ему жалованье.

Я же, рабище божий Афанасий, исстрадался по вереправославной. Склоняли силою меня к вере бусурманской, но я не сдался, веры своей не предал. В Коране сказано: «Когда кончатся месяцы запретные, то избивайте многобожников, где их найдете…». Не все так поступали, там тоже народ добронравный есть, но все же многие христиане погибли. А меня Господь миловал. И любовь там была у меня, да не судьба, видно.

Феофан. (спускается, вытирает тряпкой руки и касается плеча Афанасия) Милость Божия на тебе, что ты веры православной не предал, это – последнее дело. А судьба наша Волю Господню исполнить…

Афанасий. Сказывали, Феофан, что мудрец ты, несмотря на возраст. Скажи слово мудрое.

Феофан. (улыбаясь) Зло от Люцифера пошло. Он, как первый архангел, решил стать равным Богу, не захотел служить Его Свету. И оказался лишен главных качеств Божественного Света – Любви и животворящего, Святого Творчества. И все, кто за ним следуют, лишены истинной радости, любви и вечной жизни.

Афанасий.  А в чем, по-твоему, состоит мудрость?

Феофан. Есть мудрость Божия, а есть человеческая. Мудрость Божия воспринимается чистым сердцем, а человеческая часто от ума идет. Мудрость пророков и апостолов не от научения, а дается Духом Святым, является даром благодати. А вообще... (Усмехается) Умный человек знает, как выпутаться из сетей, а мудрый в них не попадает. 

Афанасий. А как снискать Духа Святаго?

Феофан. Про исихазм слыхал?

Исиха́зм — христианское мистическое мировоззрение, древняя традиция духовной практики, составляющая основу православного аскетизма. - АВП

Афанасий. Нет.

Феофан. Это постоянное пребывание в иисусовой молитве «Господи Иисусе Христе, сыне Божий, помилуй мя грешнаго». Потом она делается умной, то есть ум в сердце входит (показыает), а потом безмолвной, и душа очищается от страсти. Преображение и обо́жение через стяжание Духа Святаго – вот главная цель для человека. Бог стал человеком, чтобы человек стал Богом.

Афанасий. А если мудрость человеческая без мудрости Божьей, то что бывает?

Феофан. А это как в Талмуде вышло. Бог дал через Моисея десять заповедей, как избранному народу, а мудрецы натолковали, что раз народ избранный, то у каждого еврея душа от рождения теперь духовная, а у других – животная. Разве это по Божьей мудрости? Апостол Павел сказал, что нет теперь ни Эллина, ни Иудея, ибо все вы одно во Христе Иисусе. Слушающий и исполняющий слово Божие, снискает и Божью Благодать. Но премного потрудиться самому надо…

Однажды женщине приснился сон, что она заходит в лавку, а в ней Господь Бог.

— Господи! Это Ты? — воскликнула она с радостью.

— Да, это Я, — ответил Бог.

— А что у Тебя можно купить?

— У меня можно купить всё.

— В таком случае дай мне, пожалуйста, здоровья, счастья, любви, успеха и благополучия.

Бог улыбнулся, ушёл в подсобное помещение, и вернулся с маленькой коробочкой.

— И это всё?! — воскликнула удивлённая и разочарованная женщина.

— Да, это всё, — ответил Бог. — Разве ты не знала, что в моей лавке продаются только семена?
Афанасий.  А скажи о счастье, Феофан.

Феофан.  О счастье?...Бог слепил человека из глины, и остался у него неиспользованный кусочек. 
   — Что еще слепить тебе? — спросил Бог. 
   — Слепи мне счастье, — попросил человек. 
   Ничего не ответил Бог, и только положил человеку в ладонь оставшийся кусочек глины. (Вкладывает будто в руку Афанасия глину)
 Афанасий.(глядя в ладонь с «глиной») Русская земля да будет Богом хранима. Боже сохрани ее.

 Феофан.  О, да! Закоснело, измельчало все в Византии, пойду на Русь, там возрождение будет, сила великая. Боярин из Новгорода Василий Данилович зовет Спас Преображения расписывать…Чую я, турецкая сила здесь скоро власть захватит, но не навсегда. Русь вернется. Место Богом данное и хранимое. Записки о путях твоих очень ценны, прячь их от глаз, вижу, за спиной твоей смерть стоит. (Раздается звон колокола)

Афанасий. Колокол с башни Христа. Уже 8 часов вечера, мне надо спешить на подворье, по улицам Каффы ходить уже нельзя, а то возьмут штраф в 10 аспров (кланяется) Храни тебя Господь, Феофан!

Феофан.(кладет крестное знамение) Ангела-Хранителя тебе в дорогу, Афанасий!(Занавес закрывается).

 

                                             Картина 4

 

(Из-за кулис выходят невольники, 5-6  мужчин и женщин. Среди них Феодосия. Они со связанными руками и связаны одной веревкой за шеи. Ноги босые или замотаны в мешковину. Сзади одетый по-восточному работорговец в тюрбане с плетью. Один из невольников просит, глядя на него):

Невольник.  Пить…пить…

Работорговец.(хлеща его плетью, по-татарски) тезджа́ай ванла́р! Скорее, скоты! Невольник спотыкается и падает, валя за собой остальных. Работорговец бьет невольников) Ту́рнъыз айванла́р! Встать! Встать! Скоты!.. Ту́рнъыз, Ту́рнъыз!

(Они помогают подняться друг другу.Работорговец по-русски с акцентом)

Вперед, скорее, скоты! Я должен успеть до закрытия ворот продать вас в Кефе́.

(Все уходят за кулисы. Звучит турецкая музыка)

 

                                              Картина 5              

(Занавес открывается. Покои наместника султана Ахмет-паши. Он раздраженно ходит около своего дивана с подушками).

Ахмет-паша. (останавливается и воздевает руки вверх) О, великий Аллах! Защити меня от бед и покарай моих врагов!

(Слева входит, склонившись, Кара-Темир)

Кара-Темир. (подходит, заискивая) Отчего потемнели очи моего повелителя Ахмет-паши, и что за черные тучи на его челе?! Что гнетет ясную чистую душу наместника султана?!

Ахмет-паша. Друг мой, Кара-Темир! Ты знаешь печальную весть о разгроме нашего войска и гибели моего сына. Велико мое горе! (воздевает руки) А тут еще, вопреки моей воле, крымский хан назначил какого-то караима эми́ном дара́б-хане́, начальником монетного двора в Кефе. Не бывать этому! (Сбрасывает подушку) Если мы не изведем это племя, то оно еще много бед принесет наместнику пророка!

Кара-Темир. (поднимает подушку и усаживает Ахмет-пашу. Потом ходит сзади  него и с кривой улыбкой наклоняясь, в разные уши говорит) Великий паша, из уст твоих течет мед, давно я хочу извести этот народ! Я для своего гарема с большим трудом раздобыл трех чернооких девушек из Кырк-Ера. А старейшина караимов с жалобой к хану и я вынужден был бежать из родного Бахчисарая. Покарать караимов надо быстро, чтобы эмин не успел получить охранительного ханского ярлыка. У меня есть план (шепчет на ухо. У паши загораются глаза, он ухмыляется, потирает руки и подпрыгивает в кресле от удовольствия, потом похлопывает Кара-Темира по щеке).

Ахмет-паша. Мудра твоя голова! В моих милостях можешь не сомневаться!Патриарха и старейшин джамаата караимов быстро ко мне!(Кара-Темир целует край халата Ахмет-паши и, склонившись, задом вперед уходит. Ахмет-паша три раза хлопает в ладони. Выпархивают три красивые девушки.Одна из них на колени Ахмет-паши кладет поднос с яствами. Они танцуют восточный танец под турецкую музыку, соблазняя и кружась вокруг него, паша их с удовольствием похлопывает, выбирая себе одну из них на ночь.

Слева выходят, склонившись, Кара-Темир, за ним патриарх, Бераха и Ильягу. Ахмет-паша хлопает в ладони. Девушки забирают поднос, и, склонившись, задом вперед уходят. Караимы, отвесив глубокий поклон, вместе):

Караимы. Созсаны́н, баш бизи́м, буйу́р паши́м!

Патриарх. Слово твое, головы наши, приказывай, о, паша!

Ахмет-паша. (вставая)Именем султана Правоверных, приказываю вам в течение одного круга солнца соткать из сырца весом в три о́кка полотно для нашего славного войска. Если веление мое не будет исполнено, то юношей -  в янычары, девушек -  в рабыни, остальные погибнут от меча!

Партриарх. Великий и милостивый паша, за что такая немилость?!

Бераха. Не под силу нашим женам и дочерям исполнить твою волю в такой срок!

Ильягу. Богатый дар приготовим тебе, но не губи невинных!

Ахмет-паша. Нет бога, кроме Аллаха, а Магомет пророк Его! Пусть ваш Бог окажет вам милость, а теперь уходите с глаз! Завтра вечером жду полотно!

(Караимы кланяются, потом,склонившись, задом вперед уходят.Кара-Темиру)

Приготовь утром мне кайы́к с кайыкчила́рами, мою любимую лодку с гребцами, погода чудная, с женами по морю прогуляюсь.

(Занавес закрывается)

 

                                             Картина 6

 

(На авансцену выходят  патриарх с Берахой и Ильягу, три женщины-караимки, Яшка и Ачкейка. У мужчин и женщин молитвенники).

Патриарх. Дорогие друзья! Ослабела в нас вера. Отступили мы от заповедей святых и стали беспечными. Не дремали только наши враги. Теперь осталась одна надежда – на милость Создателя. Откажемся от пищи и воды, посыплем головы пеплом и соберемся все в кена́се, в нашем храме. Превечный, да услышит мольбы наши, простит нам прегрешения и пошлет избавление от врагов.

(Посредине становятся Патриарх, Бераха и Ильягу, справа женщины, слева дети)

Караимы, воззовем к Превечному!

(Все становятся на колени, лицом к залу).

 

Благословенно ИмяТвоё, Бог богов и Владыка владык!

Ты создал меня по обильному милосердию Твоему,

И вдунул в меня дыхание жизни, наделил меня мудростью и знанием,

Дабы я мог возвещать могущество Твоё и воспевать чудеса Твои,

Ибо Ты – Творец и Создатель всех душ, питающий и умерщвляющий по правосудию, и дающий жизнь по благости и великому милосердию.

Бераха.

Если я нашёл в очах Твоих благоволение,

Прими моление моё, исполни просьбу мою,

И призри́на страдания мои, и не посрами меня,

И не сокрой от меня лица Твоего, ибо тяжко мне,

Ильягу.

Нет у меня другого отца, кроме Тебя,

И нет милостивца, что порадеет о душе моей, кроме Тебя.

В Тебе моё спасение и сила,

Да будут благоугодны слова уст моих,

И помышления сердца моего пред лицом Твоим.

(Все, вместе с женщинами, подняв руки):

Превечный, крепость моя и искупитель мой!

Благоволение Твоё от меня не отринь!

Благословен Превечный во веки! Аминь и Аминь!

 

(Взрослые склоняются, потом молятся про себя. Дети ерзают, мучаются.  На экране море)

Ачкейка. Яша, я очень хочу пить и есть, не могу' больше.

Яшка. Я тоже очень хочу, Ачкейка…А давай тихонько из кенасы выйдем и побежим на Тепе-Оба, там такой вид красивый. 

(Они идут и становятся на возвышение.Взрослые про себя продолжают молиться).

Смотри, смотри, это лодка Ахмет-паши, как красиво она блестит на солнце!

Ачкейка. А смотри, Яшка, там далеко черная туча!

Яшка. Ого, она приближается, начинается ветер!

(море начинает волноваться, шум ветра, мелькает молния и раздается гром. Ачкейка в страхе приникает к Яшке).

Какие огромные волны! Они захлестывают лодку, ох, смотри, лодка опрокинулась.

Ачкейка. Ага́-думпа́! Господин перевернулся!

Яшка. Бежим в кенасу, скажем! (они бегут к взрослым и кричат):

Дети.  Ага-думпа! Ага-думпа! Господин перевернулся!

(Взрослые вскакивают и обнимают детей)

Патриарх.  Слава Всевышнему, Он услышал наши молитвы!

(Выходит Феодосия, обнимает детей, касается Патриарха, потом караимы уходят)

Феодосия. С тех давних пор караимы Феодосии отмечают Ага-Думпа, день спасения джамаата от гибели и в память об этом готовят единственное в мире блюдо – ступе́ч – съедобную сладкую пряжу, и едят ее по-особому. Кладут в рот эту пряжу и громко говорят (показывает):Ага-Думпа!

 

                                              Картина 7

(Справа выходит Рипсиме с вазой в руках. Феодосия вглядывается в нее, пытаясь вспомнить, чуть наклоняя голову, касаясь рукой виска).Кто это?... (радостно)

− Ах, да, Рипсиме Гайвазовская.

(Рипсиме доходит до нее, не видя, поворачивается в зал, рассматривая вазу. Феодосия, почти касаясь, чуть гладит ее, в зал)

 

Здесь вечностью морских мгновений,

стал Айвазовский – добрый гений.

 

(Уходит вниз в боковой выход. Слева выходит Константин Гайвазовский с папкой в руке и подходит к Рипсиме).

Рипсиме. Гево́рк, у тебя давно нет заказов ни по судебным тяжбам, ни по прошениям, ни по продаже домов…Вот, пойду продам свою любимую вазу, выручу хоть немного на еду.

Константин. (склонив голову) Да, Рипсиме, пришла беда, отворяй ворота…О́ник!...Оник, поди сюда! (Из-за кулис вбегает Айвазовский и подходит к отцу. Константин, гладит его по голове, дрогнувшим голосом). Завтра, Оник, я отведу тебя в кофейню к греку Александру Попандопуло. Зиму ты поработаешь у него, а на следующий год осенью начнешь ходить в уездное училище.

Рипсиме. (ставит вазу на пол, обнимает Оника, плачет)

В доме теперь совсем пусто будет. Только Гарика отправили учиться в Венецию, Гриша целый день в училище, и вот теперь мой младшенький Оник.

Ованес. (гладя руку матери) Не плачь, мама, мне будет хорошо в кофейне. Я видел, туда заходят рыбаки и матросы, они интересно рассказывают обо всем.

(Все уходят за кулисы, занавес открывается, на сцене вид греческой кофейни. Три стола.Перед центральным столом небольшой коврик. По центру сидят матрос торгового флота и рыбак. Слева богатый турок. Справа за столом капитан. Он курит трубку. Все пьют вино, турок курит кальян и пьет кофе).

Рыбак. Мальчик, мальчик, подисюда.

(С подносом выбегает Ованес. На подносе, бутылка вина и кофейник. Он наливает вино матросу и рыбаку).

Турок. Кафеджи́ дольду́р! Подлей еще!

(Ованес наливает ему из кофейника и с улыбкой вопросительно смотрит на капитана. Капитан отрицательно мотает головой. Ованес уходит).

Матрос. А слыхал о Летучем голландце?

 (Рыбак отрицательно машет головой)

Это корабль-призрак и кто его повстречает, тому несдобровать. А дело было лет 200 назад. Голландский капитан возвращался из Ост-Индии и вез молодую пару. Ему глянулась девушка, он убил суженого и хотел взять ее, да она за борт кинулась. Потом около мыса Доброй Надежды корабль попал в сильный шторм. Команда зароптала, но капитан застрелил несколькихматросов и поклялся костями своей матери, что никто не сойдет на берег, пока они не обогнут мыс, даже если на это уйдет вечность. И навлек на свой корабль проклятие.

(Выходит посудомойка Ашхен, собирает грязные тарелки и подходит к капитану).

Ашхен. Вам принести еще что-нибудь, господин капитан?

Капитан.(погладив ее по руке) Спасибо, Ашх́ен, мне Ованес подольет.

Рыбак. Это все заморские сказки, а здесь под боком Карадагский змей живет. Огромный, метров тридцать, с зубами, дельфинами питается, а недавно лодку опрокинул, один рыбак еле спасся и весь седой стал.

Матрос.(встает и хватает рыбака за куртку) Сказки, говоришь? Да что ты знаешь, дальше Черного моря не ходил нигде.

Рыбак. (встает, угрожающе) Убери руку!

(На шум выбегает хозяин кофейни и бросается к спорщикам).

Попандопуло. Господа, я получил новую партию замечательного вина (хлопает в ладони и кричит). Ованес, мосхато!

(Выходит Ованес с бутылкой и наливает матросу и рыбаку).

Турок. Кафеджи дольдур!

(Ованес подходит к капитану, подливает вина, тот треплет его волосы.Когда он идет назад мимо турка, тот хватает его за куртку, потом за ухо и начинает трепать).

Турок. Ты что, не слышишь, паршивый армяшка! Попандопуло, выгони его сию же минуту!

(Капитан встает и подходит к турку, отрывает его руку от Ованеса и обнимает мальчика).

Капитан. Уходи отсюда!...

Матрос.  Давай, уходи, пока цел!

Турок.Вы еще пожалеете!  (Турок уходит, опрокинув стул).

Капитан. (хозяину) Смотри, Попандопуло, Ованеса не смей обижать!...Пять лет, как народ Греции восстал против турок. Многие приходят на помощь гордым свободным крестьянам клефтам. Недавно там погиб великий английский поэт Байрон, пришедший на помощь повстанцам. А Пушкин написал о подвигах греков:

 

Гречанка верная! Не плачь, - он пал героем,

Свинец врага в его вонзился грудь.

Не плачь – не ты ль ему сама пред первым боем

Назначила кровавой чести путь?...

 

Греки надеются на помощь России.

Рыбак. Эх, сюда бы сейчас нашего рапсода Хайдара.

Капитан.  А у меня, друзья, для вас сюрприз. Как-то я по делам зашел к Константину Гайвазовскому, смотрю, а наш странствующий музыкант, рапсод Хайдар обучает Ованеса игре на скрипке.

Попандопуло.  А я и не знал, что Ованес играет. Да…была бы скрипка…

Капитан. Скрипка есть.(Достает из своего мешка футляр со скрипкой)Раньше она принадлежала моему другу. Он был хорошим скрипачом, но умер рано. 

Матрос.  Сыграй, Ваня.

(Ованес садится на коврик, скрещивает ноги, ставит на левое колено по восточному обычаю скрипку, чтобы можно было петь, играет и (поет?)После музыки тишина. Капитан подходит к Ованесу, кладет ему руку на плечо).

Капитан. Умирая, мой друг отдал мне свою скрипку и попросил подарить ее мальчику, который сможет играть на ней не хуже него. Я дарю тебе ее. Береги ее и играй на радость людям.

(Все выражают бурный восторг таким дорогим подарком. Занавес закрывается)

 

                                              Картина 8

 

(На авансцене появляются Рипсиме и Ованес. Она передает ему сверток).

Рипсиме. Вот, Оник, мое рукоделие для Кристины Дуранте́. Отнесешь до работы в кофейне. Да смотри, в кофейню не опаздывай. Вчера у посудомойки Ашхен заболел ребенок, она опоздала на полчаса, и ты же сам слышал, как Попандопуло кричал на нее.

Ованес. Хорошо, мама. (Рипсиме уходит).

Но ведь у меня же еще целый час. (Подходит к краю сцены и всматривается вдаль, приложив руку ко лбу).

Эскадра! Я второй раз в жизни вижу эскадру! Какие потрясающие краски… Я должен нарисовать это. О, как жаль, что у меня в кармане только древесный уголь и нет ни цветных карандашей, ни красок, их не на что купить… Отдам рукоделие Дуранте и успею нарисовать на стене ее дома. (Убегает за кулисы.Музыка).

(Занавес открывается. Ованес дорисовывает на стене углем корабли и море. Сзади подкрадывается Кристина и хватает его за ухо).

Дуранте. (кричит)Так это ты постоянно пачкаешь стены моего дома, маленький лацаро́ни?! Из-за тебя я чаще других соседей должна белить его! Почему ты облюбовал именно мои стены? Пачкал бы стены отцовского дома!

Ованес. Но стены вашего дома, госпожа Дуранте, такие гладкие, уголь так хорошо ложится на них, и рисунки получаются такие красивые! Вот, взгляните сами.

Дуранте. (всплескивает руками) Бог мой, он еще смеет расхваливать мне свои рисунки!

(Ухо Ованеса освобождается и он бросается наутек, но упирается в архитектора Коха)

Вы только посмотрите, господин архитектор, что вытворяет этот мальчишка, портит везде стены.

Кох.(сухо)Прошу вас не беспокоиться, госпожа Дуранте. Я пришлю своего помощника с рабочими, и они приведут вашу стену в отличное состояние.

(Дуранте  уходит. Кох внимательно осматривает рисунки).

Ованес. Спасибо вам большое, господин Кох! Кристина нажаловалась бы отцу, и он опять отлупил бы меня. Но я не могу не рисовать...Ой, мне надо бежать в кофейню!

Кох.(гладит Ованеса по голове, потом, обняв за плечи, ведет его на авансцену. Занавес закрывается)

Забудь о кофейне, Оник. Ты туда больше не вернешься. Тебе надо учиться живописи.

Ованес. А что скажет отец? У нас нет денег не только на учебу, но и на жизнь.

Кох.(задумчиво глядя в зал) Не думай больше об этом. Мы найдем деньги. Я надеюсь, что поможет мой добрый знакомый градоначальник Казначеев. Тебе очень многому надо научиться – рисунку, перспективе. А сегодня ты получишь от меня цветные карандаши. Тебе больше не придется рисовать углем. 

Ованес. Я получу карандаши?! Яков Христианович! (обнимает архитектора)

Кох. (показывая рукой поверх зрителей) Погляди, Оник, на море и на наш родной город. В жизни бывает разное счастье, но нет большего счастья, чем отдать свое сердце, свою любовь родине и людям вокруг тебя. Всю жизнь изображай с любовью это прекрасное море, и корабли, бороздящие его просторы.

(Уходят за кулисы.Музыка).

                                             Картина 9

(Занавес открывается. Полутьма. (Сзади белый занавес). Справа полубоком сидит в кресле Айвазовский в возрасте с небольшим мольбертом на коленях, за ним в кресле в возрасте Феофан Грек. У их ног сидит Феодосия).   

Айвазовский. (уставший, никого не видя) Некоторые считают, что искусство рождается из одиночества и тоски. О, нет, это только у людей с тлеющим пеплом в сердце. У меня же всегда горел неугасимый огонь в груди… На самом деле, я всю жизнь писал одну картину – о победе Света над Тьмой. Все мои самые известные работы об этом (на экране картины) И Ха́ос,  Сотворение мира, которую я подарил папе Григорию 16-му, и «Девятый вал», и «Среди волн», да и «Черное море», которую Крамской считал лучшей моей работой.

Феофан. (кашляет) Кх! Кх! Кх!

Айвазовский. Кто здесь?

Феофан. Это я, Феофан Грек.

Айвазовский. Это хорошо, что ты приснился мне, Феофан. Я всегда любил рассматривать твои фрески в церкви Святого Димитрия на Карантине.

Феофан. Приснился, говоришь. (Смотрит с улыбкой на Феодосию). Ну что ж, пусть будет, приснился.  Мы с тобой, Ованес, два самых знаменитых художника, творивших в этом городе, с нас и спрос особый. Мне близка твоя глубокая вера и любовь к родине. Твоя помощь обездоленным, но немало было у тебя картин, сделанных на скорую руку, и не слишком ли ты увлекся почестями и наградами?

Это бездна, в которой можно утонуть. (На экране портрет Айвазовского во весь рост с наградами).

Айвазовский. О, да, во мне хватает страстей, я каюсь в них на исповеди, но видит Бог, что всю жизнь главными качествами во мне были любовь и благодарность. Я, познав нужду в детстве, всегда старался помочь обездоленным и все, что мог, делал для родного города. А почести? Я не просил их…(усмехается). Ты знаешь, ордена и чин тайного советника нередко открывали мне самые запертые двери. Такова уж природа человеческая.  

Феофан. Да, истина – это только Свет, а Тьма от лукавого. В поиске этого Света мы с тобой и соединены, Ованес. И оба мы пишем не с натуры, а от воображения. Но почему ты ищешь этот Свет в море?

Айвазовский.  Я родился здесь и впитал море, можно сказать, с молоком матери. Ты знаешь, я очень люблю музыку, особенно скрипку, но все же, даже от прекрасной музыки можно устать, а от моря и его песен никогда, потому что они никогда не повторяются, как сама жизнь, как любовь, они каждую следующую минуту уже другие. Нет двух одинаковых волн и шум моря бесконечно разнообразен.Как там у Лермонтова: «А он, мятежный, просит бури, как будто в бурях есть покой». А ведь не зря просит. Есть зримое, но незримое важнее – и в буре есть свой покой, своя гармония, а в тишине – скрытая мощь. Мне кажется, кто это воспримет, обретает высшую гармонию и становится бессмертным.

Феофан. Да, да, здесь ты прав, время связано со страстями, а в высшей любви его нет, как у Ангелов-Хранителей.  А высокая любовь рождает высокое творчество…

(Тянет руку к Феодосии, она встает и помогает ему подняться. Они, взявшись за руки, выходят в центр вперед). 

 

Безвременно одно судьбу вершит –

Любовь, как состояние души,

И творчество, как Божья благодать, -

В них счастливы мы жить и умирать.

 

Что скажешь, Феодосия?

 

Феодосия.

Как океан могучий под волнами,

Гонимыми капризными ветрами,

За буднями, что жизнью мы зовём

Другая жизнь есть, –

                  в ней время вспять течёт.

Её мы на бегу не сознаём,

Но, словно изваянная веками,

Однажды, в сокровенный, вещий час,

Неведомой любовью вдруг придёт…

Отверзнутся врата и время станет,

Собой соединит все звенья в нас,

Всю нашу жизнь и смерть,мечты и память, –

Всё пробудится в нас и в вечность позовёт!

 

(Феофан с Феодосией уходят вниз в боковой выход. Айвазовский  провожает их взглядом. Слышен шум голосов. Вбегает слуга Дорменко. За ним входит Анна в длинном платье с легким платком на голове).

Айвазовский. Что случилось, Фома?

Дорменко. Иван Константинович, там много людей, беженцев-армян из Турции. С ними Сероб Бейлерян.

Айвазовский. (встает) Сероб? Зови его скорей. (Дорменко убегает. Анна подходит к мужу, он берет ее за руки и с нежностью смотрит на нее). Беда пришла, Аннушка.

(Входит Сероб, за ним Фома. Сероб низко кланяется).

Сероб. Великий художник Ованес Айвазян не оставит братьев и сестер своих в беде!

(Айвазовский подходит к нему, они обнимаются, Сероб рыдает).

Много армян погибло, Ованес, особенно в Трапезунде, турки не щадили ни женщин, ни детей.

Анна.(подходит к ним) Ованес, мы должны что-то сделать для соплеменников.

Айвазовский. Всех разместим в моем Шах-Мамае. Экипажи скоро подадут…Придет время и я отражу это в своих картинах. Пусть вся Европа узнает об этом!Идите, я сейчас выйду.

(Сероб кланяется, и они с Фомой уходят.Он берет Анну за руки) Неспроста мне было так тревожно в эти дни, плохо спалось, и сейчас что-то сильно угнетает…А-а-а! (отпускает руки, в зал) Ордена и награды, пожалованные мне султаном Абдул-Азисом более 40-ка лет назад.И раньше то мне очень не нравилось, что он передаривает мои картины от моего имени, а теперь…Этих наград не должно быть в моем доме! Завтра же Феодосия узнает, что на самом деле любит и ценит Айвазовский!

(Музыка, занавес.На авансцене навстречу две барышни)

1-я барышня.(всплескивает руками).Ой, что вчера в городе творилось, уму непостижимо. Представляешь, встречается мне на набережнойнаш Иван Константинович Айвазовский, на поводке ведет своего пса Рекса, а на ошейнике у него знаменитый турецкий орден Осма'ние и усыпанная бриллиантами драгоценная табакерка, подарок султана.

2-я барышня. Да не может быть, это же какой скандал!... (Смеется)

Ай, да молодец Айвазовский, дал жару туркам!

1-я барышня. Вокруг него, понятно, полно народу, а он идет прямо к турецким лавкам. Рекс, как турок увидел, так и залаял, вот потеха-то! (Смеется) А они все лавки позапирали и попрятались.

2-я барышня. Ой, побегу расскажу своим, прощая, милая. Они целуются и разбегаются.

(Выходит Айвазовский и поднимается на скальное возвышение. На экране волнующееся море).

Айвазовский. Ордена, почести люблю, говоришь, Феофан. О, нет! Кровь моего народа мне дороже всех почестей мира. Прости меня, мое море, но на дне своем схорони эти турецкие почести.

(Бросает в море все награды.Сходит со скалы)

Все время люди пытаются взять что-то для себя, а истинно нашим становится лишь то, что мы отдали на счастье другим. Ищем что-то вдали, а все есть в нашем сердце, у нас под ногами, и в моем море (поет):

 

Белеет парус одинокий

В тумане моря голубом!..

Что ищет он в стране далекой?

Что кинул он в краю родном?..

 

Играют волны - ветер свищет,

И мачта гнется и скрыпит...

Увы, - он счастия не ищет

И не от счастия бежит!

 

Под ним струя светлей лазури,

Над ним луч солнца золотой...

А он, мятежный, просит бури,

Как будто в бурях есть покой!

 

(Уходит за кулисы. Антракт).

 

                                         Действие II

                      Феодосия – XX век

                                   

                                       Вступление.

 

                                          Картина 1.

 

1. 1.            Берег моря.   (Видео рассвета. Музыка А.Зацепина «Берег моря». Феодосия в одеянии ангела идет к рассвету и танцует).  

Феодосия.  Кто-то думает, что жизнь во времени длится,

Но жизнь – это из мгновений страница, -

И явь, и сны, и близких лица.

Какая удивительная вещь память, она выхватывает из разного времени самые неожиданные события, а если они смешиваются с нашим воображением и снами? (Музыка заканчивается)

Чудесным было знакомство поэта Марины Цветаевой со своим будущим мужем Сергеем Эфроном в 1911-м году – здесь на коктебельском берегу, около дома Максимилиана Волошина.

  (Выходят Волошин с листком и карандашом и М. Цветаева. Феодосия уходит на край сцены. Они не видят ее).

Марина.  Макс, я выйду замуж за того, кто угадает мой любимый камень, и подарит мне его.

Макс.  Мариночка, если ты полюбишь человека, и он подарит тебе самый обыкновенный булыжник, ты скажешь, что это твой любимый камень.

 (С другой стороны выходит Сергей Эфрон. Он смотрит на пол, потом наклоняется и подбирает сердолик. Поднимает голову и видит Марину. Они медленно идут навстречу друг другу. Эфрон дарит сердолик.

Эфрон.  Мне так вдруг захотелось подарить вам сердолик,

Чтобы вернуть на землю - вы над ней парите…

Марина. О, если станет лишь, как море, он велик –

Страной волшебных странствий и открытий…

(Они завороженно смотрят в глаза друг другу, держась за руки, потом что-то шепчут друг другу и улыбаются.

1. 2.   ШУМ ПРИБОЯ с музыкой (Феодосия медленно танцует, обходя их вокруг).

Макс. (уходит вбок и читает, поглядывая на них)

 

Любовь твоя жаждет так много,
Рыдая, прося, упрекая...
Люби его молча и строго,
Люби его, медленно тая.

Свети ему пламенем белым -
Бездымно, безгрустно, безвольно.
Люби его радостно телом,
А сердцем люби его больно.

Пусть призрак, творимый любовью,
Лица не заслонит иного,-
Люби его с плотью и кровью -
Простого, живого, земного...

Храня его знак суеверно,
Не бойся врага в иноверце...
Люби его метко и верно -
Люби его в самое сердце!

 

 (Все, кроме Феодосии, уходят, музыка стихает).

Феодосия. О, как весело проводили здесь время до революции. К Волошину в гости приезжало много самых разных творческих людей – поэтов, писателей, музыкантов, ученых. Мать Волошина - Елену Оттобальдовну называли Пра, а гостей – веселым племенем обормотов. Она была гостеприимной, но при этом в ее характере была некая мужская властность и прямолинейность.  Они так интересно проводили время, что и мне захотелось слегка поучаствовать в их играх.

 

(Выходит заспанный Мандельштам, навстречу ему Пра)

Пра. (С папиросой в мундштуке в зубах)

Ищите спасательный круг! Кто-то из наших дам побежал к морю топиться!

Мандельштам. (ошарашенно) Как?! Кто?! Почему?!

Пра.  (оглядываясь) Поздно! Уже несут!

(Вносят утопленницу, кладут на землю).

Макс. (печально) Все кончено…А как жаль, такая молодая…(глядя на Мандельштама) Но, может быть…Да, да, Иосиф, я верю в твои заклинания, чудеса случаются, прочти какие-нибудь особые две строчки. (Идет к нему и тащит за руку, Мандельштам упирается).

Марина (причитает)

                      Ах, моя Аделаидушка,

                      Как безвременно, безвременно,

                      Как же не хватило силушки

                      Вырваться из смерти бремени...

 

Ася.             Ох, ты – горе, горе, горюшко,

                     Ох, несчастная ты – долюшка…

 

Мандельштам. Нет, нет! Я очень боюсь утопленников!

Макс.  Ты только коснись ее и скажи хоть две строки! От тебя зависит ее жизнь!

Мандельштам. (завороженно)

Останься пеной, Афродита,

И слово в музыку вернись…

(Касается платья. Покойница садится)

Мандельштам.  (отскакивает) А-а-а!

(Все хохочут. Мандельштам в ярости с криками начинает гоняться за всеми, пытаясь поколотить, потом вдруг останавливается и садится на пол, его тоже начинает душить смех).

Пра. Славные вы все ребята, надо только вас обобормотить (хлопает в ладони) Эй, обормоты, все сюда!

(Все приближаются к ней)

 

Я Пра из Прей. Вся жизнь моя есть пря.
Я, неусыпная, слежу за домом,
Оглушена немолкнущим содомом,
Кормлю стада голодного зверья.
Мечась весь день, и жаря, и варя,
Когда же все пред Прою распростерты,
Откинув гриву, гордо я курю,
Стряхая  пепл на рыжие ботфорты.

 

 (Все становятся паровозиком друг за другом, взявшись за талии друг друга. Впереди мать Волошина, за ней Эфрон, потом Марина, Мандельштам, Анастасия, Волошин, Аделаида, Феодосия).

Пра. (подняв вверх руки, изображает трубу)

Ту-ту!!! (Все выкрикивают по ходу движения слова песни):

 

Пра. Седовласы, желтороты —

Эф.     Всё равно мы обормоты!

Мар.    Босоножки, босяки,

Манд.  Кошкодавы, рифмоплеты,

Ася.     Живописцы, живоглоты,

Макс.    Нам хитоны и венки!

Адел.  От утра до поздней ночи

Фео.     Мы орем, что хватит мочи,

Пра.  В честь правительницы Пра:

Все     Эвое! Гип-гип! Ура!

 

Пра.  Стройтесь в роты, обормоты,

Эф.      Без труда и без заботы

Мар.    Утра, дни и вечера

Манд.  Мы кишим... С утра до ночи

Ася.     И от ночи до утра

Макс. Нами мудро правит Пра!

Все      Эвое! Гип-гип! Ура!

 

Марина. А мы с Асей вчера были в Феодосии, на нас все оглядывались и говорили: «Дочери царя идут!» (смеется)

Ася. (смеется) Мне кажется, над нами колдует Феодосия, как добрая фея. Она всюду рассыпает нам подарки, и мы ощущаем себя, как дома. Кто-то непременно нам улыбнется, кто-то подарит цветы, а то и фрукты на рынке. А мы, словно ей в благодарность, в Азовском банке читали стихи:

 (Они переглядываются, становятся рядом в позы, читают и синхронно показывают):

 

     Мы быстры и наготове,

     Мы остры.

     В каждом жесте,

                  в каждом взгляде,

                               в каждом слове.-

     Две сестры.

 

     Своенравна наша ласка

     И тонка,

     Мы из старого Дамаска --

     Два клинка.

 

     Прочь, гумно и бремя хлеба,

     И волы!

     Мы -- натянутые в небо

     Две стрелы!

 

     Мы одни на рынке мира

     Без греха.

     Мы -- из Вильяма Шекспира

     Два стиха.

 

1. 3.         Музыка и море.

 Мандельштам. (Максу) Макс, а ты подумал о том, что с твоими дурацкими шуточками мир мог потерять великого поэта?! (выпячивает грудь и смотрит на Макса) Я чуть не рехнулся, чуть разрыв сердца не получил! (Усмехается) Впрочем, стихи Марины просто завораживают…А как она их читает?!  (покачивает с стороны головой). У тебя не дом, а наваждение, Макс. Ночью не мог спать, и вот, написал о Феодосии:

(Он высокопарно декламирует, читая с листа):

Окружена высокими холмами,

Овечьим стадом ты с горы сбегаешь

И розовыми, белыми камнями

В сухом прозрачном воздухе сверкаешь.

Качаются разбойничьи фелюги,

Горят в порту турецких флагов маки,

Тростинки мачт, хрусталь волны упругий

И на канатах лодочки-гамаки.

 

На все лады, оплаканное всеми,

С утра до ночи "яблочко" поется.

Уносит ветер золотое семя -

Оно пропало - больше не вернется.

А в переулочках чуть свечерело,

Пиликают согнувшись музыканты,

По двое и по трое, неумело,

Невероятные свои варьянты.

 

О, горбоносых странников фигурки!

О, средиземный радостный зверинец!

Расхаживают в полотенцах турки,

Как петухи у маленьких гостиниц.

Везут собак в тюрьмоподобной фуре,

Сухая пыль по улице несется,

И хладнокровен средь базарных фурий

Монументальный повар с броненосца.

………………………………………………..

Здесь девушки стареющие, в челках,

Обдумывают странные наряды,

И адмиралы в твердых треуголках

Припоминают сон Шахерезады.

Прозрачна даль. Немного винограда,

И неизменно дует ветер свежий.

Недалеко от Смирны и Багдада,

Но трудно плыть, а звезды всюду те же.

 

Макс. (Восхищенно качая головой и улыбаясь) Иосиф, Иосиф, ты явно заразился от Айвазовского, писавшего свои шедевры в глухом кабинете, не видя  моря…А может моя египетская царица Таиах стала твоей музой?

Мандельштам. Всё, Макс, улетаю на Пегасе в Феодосию, хочу там на вечере прочитать мое посвящение. (Машет «крыльями», полукругом огибая сцену. Волошин усмехается и садится с блокнотом на авансцене.  Мандельштам на выходе встречает сестер Цветаевых и галантно целуем им руки. Они смеются, глядя на него, потом идут к Волошину, он их не видит).                                               

Ася. Марина, помнишь тот день, когда ты нас с ним (кивает на Макса) познакомила? Ведь это был не человек! Это вошла Душа. Душа, вглотнувшая и мою, и твою, и Сережину, и душу Пра. Душа, идущая вольно по тенетам человеческих ошибок.

(Волошин слышит их и поднимается)

Марина. У него был древний взгляд Пана. А борода? (смеется) Борода не давала увидеть границы его лица, большого, как Зевсово!

(Они начинают с двух сторон щекотать ему бороду. Он смеется, хватает их за руки и они убегают).

 

                                              Картина 2.

 

Феодосия проходит сквозь сцену с красным платком, потом останавливается в центре).

Феодосия. Это было самое счастливое время, а потом…Потом началась страшная война, принесшая очень много горя и забравшая миллионы жизней.

 

1. 4.   Видео 1-й мир. войны и песня «Смело мы в бой пойдем» (53 сек).

Выходит Волошин, с другой стороны Марина с Сергеем.

Марина.  (беря его за руку) В безумно-яростной борьбе

Макс призывает жить над схваткой.

Эфрон. (берет ее вторую руку) Но с честью не играют в прятки,

И ставит точку долг в судьбе.  (Тихо о чем-то говорят)

(Выходит Елена Оттобальдовна и подходит к Волошину).

Пра.  (показывает рукой на Эфрона)

 Погляди, Макс, на Сережу Эфрона, вот – настоящий мужчина! Война – дерется. А ты? Что ты, Макс, делаешь?

Макс.  Мама, не могу же я стрелять в живых людей только потому, что они думают иначе, чем я.

Пра.  А твои стихи? Чего-то недостает в них. Они меня не трогают. Я хочу, чтобы ты меня зажег, потряс!

Макс. Но я не хочу ни тронуть, ни зажечь. Я обращаюсь к пониманию, а не к чувству.

Пра.  Потому-то ты и женщин не можешь зажечь, Макс. Помнишь, как соседская девочка удивилась при виде вас с Маргаритой: «Зачем же такая царевна вышла замуж за этого дворника?!»

Макс. Но что же делать? Моя мужская сущность надоедает женщинам очень скоро, и остается одно только раздражение. У меня же трагическое раздвоение: когда меня влечет женщина и я духом близок ей — я не могу ее коснуться, это кажется мне кощунством. А Маргарита?...Она искала мужчину, который бы взял ее за руку и повел к Богу, и им оказался не я, а Штайнер.

 (Елена Оттобальдовна пристально смотрит на сына, потом резко разворачивается,  и подходит к Марине и Сереже).

Марина. Вчера на закате я бродила в Феодосии на Карантине вдоль крепостных стен, это было божественно и у меня родились строки:

1. Музыка. Фабриццио Патерлини. Картина Богаевского.

 

Над Феодосией угас
Навеки этот день весенний,
И всюду удлиняет тени
Прелестный предвечерний час.

 

Захлебываясь от тоски,
Иду одна, без всякой мысли,
И опустились и повисли
Две тоненьких моих руки.

 

Иду вдоль генуэзских стен,
Встречая ветра поцелуи,
И платья шелковые струи
Колеблются вокруг колен.

 

И скромен ободок кольца,
И трогательно мал и жалок
Букет из нескольких фиалок
Почти у самого лица.

 

Иду вдоль крепостных валов,
В тоске вечерней и весенней.
И вечер удлиняет тени,
И безнадёжность ищет слов.

 

(Музыка стихает. Волошин слушает, в конце стихотворения подает ей руку, они внимательно смотрят в глаза друг другу):

Макс. Чудесно, Марина. Но зачем же безнадёжность?

Марина. Это мимолетное настроение, Макс.

А вообще…(Задорно):

 

Если душа родилась крылатой –

Что ей хоромы и что ей хаты!

Что Чингисхан ей и что – Орда!

Два на миру у меня врага,

Два близнеца – неразрывно-слитых:

Голод голодных - и сытость сытых!

 

(Марина улыбается, резко поворачивается и уходит. За ней уходят под руку, тихо беседуя Елена Оттобальдовна и Эфрон).

1. Берег моря. Музыка А.Зацепина. (До окончания слов Феодосии)

Волошин достает лист, карандаш, идет и садится на авансцену, смотрит в зал, как в море.

(Музыка тише)

Феодосия.  Как влияют на нас судьбы близких людей. Марина повторит трагический конец брата и матери своего мужа. Она пойдет за Сергеем до конца, по ее выражению, «как собака». Так тяжело знать, что будет потом и так хочется что-то исправить.

(Волошин начинает тяжело дышать, держась рукой за грудь, у него приступ астмы. Сзади подходит Феодосия и касается его плеча).

  Тебе так трудно дышать, потому что тебя недолюбили в детстве. (Волошин с удивлением смотрит на нее). Была слишком строгая мама, которая не могла принять тебя таким, как ты есть, а хотела переделать по-своему. (Слегка касается волос двумя ладонями) Всего только одна секунда истинной любви может спасти. (Волошин начинает полностью дышать грудью. Музыка стихает).

Макс. (Пораженно смотрит на нее) Кто ты?...Откуда ты?

Феодосия. (улыбаясь) Меня зовут Феодосия. Я всегда здесь жила, просто меня не замечали. Мы часто смотрим, но не видим, потому что глаза наши зрячи, а душа слепа. Ты знаешь, о чем я, Макс…Я хотела попросить тебя об одном деле, наверно несбыточном, но иногда так хочется что-то изменить. Попроси Марину, чтобы в будущем, когда она будет жить во Франции, она не отпускала свою дочку Алю в Россию и не ехала туда сама.

Макс. (внимательно глядя на нее) Ты знаешь будущее?

Феодосия. Да, будет революция, война, много бед и разрушений. Все за грехи людей.

Макс. (про себя) Да, да… Я и сам чувствую это…Я понимаю, я почему-то верю тебе… Я попробую поговорить с Мариной, но…

 

Так странно, свободно и просто

Мне выявлен смысл бытия,

И скрытое в семени "я",

И тайна цветенья и роста.

В растенье и в камне - везде,

В горах, в облаках, над горами

И в звере, и в синей звезде,

Я слышу поющее пламя.

 

(Феодосия уходит. Волошин усмехается и протягивает вперед руки).

Макс.  Я умею руками зажигать траву и гасить пламя, но Марина вся в чувствах, ум ее слишком подвержен впечатлениям и страстям. Она не знает границ в этом и не всегда остановится на краю пропасти…Погоди, как ты сказала будут звать дочку? (Оглядывается, вскакивает и уходит).

 

                                              Картина 3.

 

(Проходит с развевающимся платком Феодосия. Выходит Макс).

Макс.  Две с половиной тысячи лет Феодосии, это много или мало? Машины появились, самолеты летают, но возросла ли в нас совесть? Христос сказал о блуднице: «Кто без греха, пусть первый бросит в нее камень». И все разошлись. А сейчас, не станут ли многие брусчатку разбирать? Гражданская война, что может быть страшнее, когда братья убивают друг друга. Но вот мой неожиданный опыт: чем человек более жесток и более обагрен кровью, тем легче с ним иметь дело, если подходишь к нему без злобы, без страха и без осуждения. Так в столкновениях с самыми  страшными начальниками мне удавалось отстоять чью-то жизнь. (Читает)

 

Одни восстали из подполий,

Из ссылок, фабрик, рудников,

Отравленные темной волей

И горьким дымом городов.

 

Другие из рядов военных,

Дворянских разоренных гнёзд,

Где проводили на погост

Отцов и братьев убиенных.

……………………………….

Одни возносят на плакатах

Свой бред о буржуазном зле,

О светлых пролетариатах,

Мещанском рае на земле...

 

В других весь цвет, вся гниль империй,

Все золото, весь тлен идей,

Блеск всех великих фетишей

И всех научных суеверий.

……………………………..

 

И там и здесь между рядами

Звучит один и тот же глас:

«Кто не за нас — тот против нас.

Нет безразличных: правда с нами».

 

А я стою один меж них

В ревущем пламени и дыме

И всеми силами своими

Молюсь за тех и за других.

 

(Слева выходит Аделаида Герцык, справа Мандельштам с узелком, с листком и огрызком карандаша).

Аделаида. Макс, надо срочно спасать Мандельштама, его посадили в тюрьму!

Мандельштам (стучит в предполагаемые двери) Выпустите меня, вы что, не понимаете, я не создан для тюрьмы!

(Садится на узелок и пишет)

Макс. И слышать о нем не хочу с его отношением! В доме весь диван в окурках, книги, где попало, швыряет, а потом что вытворил? Затерял мою «Божественную комедию» Данте и заявляет, что пусть Волошин себе еще приобретет. А тут еще казацкий есаул напился и чтобы перед начальством оправдаться решил очередного еврея пристрелить. «Есть ли у вас в Коктебеле жиды?» Ему на Осипа указали, который у меня жил. Приходит этот мордоворот в папахе, а Мандельштам, как на него глянул, так вдруг радостно меня к нему за рукав тянет и говорит: «Арестуйте лучше его, он тоже поэт!». Вышагивает везде с видом гордого нищего. Он замечательный поэт, может быть и самоотвержен, но, подчас, бывает так невыносим…Ты знаешь, Аделаида, в Средней Азии я был начальником каравана из 22-х верблюдов и, иногда, в сердцах, думаю, что каждый из них был и профилем, и нравом похож на Мандельштама!

Аделаида. А помнишь, как он читал, Макс?

Богослужения торжественный зенит,

Свет в круглой храмине под куполом в июле,

Чтоб полной грудью мы вне времени вздохнули

О луговине той, где время не бежит.

Макс. (смотрит, улыбаясь на нее)

И евхаристия, как вечный полдень, длится —

Все причащаются, играют и поют,

И на виду у всех божественный сосуд

Неисчерпаемым веселием струится.

Да, да, конечно…Я напишу начальнику Врангелевской контрразведки Апостолову. (Аделаида уходит)

 О, Феодосия!

Мой город, залитый кровью 
Внезапных битв, 
Покрыть своею любовью. 
Кольцом молитв. 
Собрать тоску и огонь их 
И вознести 
На распростертых ладонях: 
"Пойми... Прости!"

(Волошин уходит.  Слева выходит белый офицер с папкой. Доходит до центра и перебирает бумаги. За ним  выходит Апостолов. Офицер, вытянувшись, отдает ему честь).

Апостолов. Мне сообщили, что вы дали поэту Волошину вычеркнуть по своему усмотрению имена из расстрельного списка. Да вы…вы пойдете под трибунал за это!

Офицер. Его все знают, он честный человек, ему можно верить.

Апостолов. Списки! (Офицер вынимает лист из папки.  Апостолов водит пальцем, потом изумленно). Что это? Как это может быть? Волошин Максимилиан Александрович не вычеркнут?.. Он себя не вычеркнул?!...Да, этому человеку можно верить. (Вычеркивает Волошина из списка)

Офицер. Вот еще его письмо о поэте Мандельштаме. (Достает из папки письмо).

Апостолов. «Милостивый государь! (хмыкает и смотрит на офицера) На днях арестован поэт Иосиф Мандельштам. Он занимает в русской поэзии крупное и славное место. Кроме того, он человек легкомысленный и крайне панический, и, в случае, если под влиянием перепуга… что-нибудь с ним случится, то именно Вы будете отвечать за его судьбу перед читающей публикой…(хмыкает) Обвинение его в службе у большевиков - есть абсурд. Мандельштам ни к какой службе вообще не способен, а также и политическими убеждениями никогда в жизни не страдал».(Усмехается) Нахально!

Офицер. Он со всеми так разговаривает.

Апостолов. (Усмехается) Ладно, выпусти этого небожителя.

(Уходят влево. Мандельшам встает и торжественно декламирует).

 

Не говорите мне о вечности –

Я не могу ее вместить.

Но как же вечность не простить

Моей любви, моей беспечности?

 

Я слышу, как она растет

И полуночным валом катится,

Но – слишком дорого поплатится,

Кто слишком близко подойдет.

 

(Офицер выходит справа)

Офицер. (Несколько угрожающе) Мандельштам, с вещами на выход!

Мандельштам. Что?! Как на выход, куда на выход?!...(просящим голосом) Скажите, а вы невинных отпускаете?

Офицер. (Долго и плотоядно смотрит на него, скрестив за спиной руки и покачиваясь с пяток на носки) У меня еврей невинный выйдет за бочонок винный!.. (Мандельштам испуганно смотрит на него) Да ладно, не трусь, выпускают тебя. Скажи спасибо Волошину, он дал указания Апостолову (смеется) Ха, ха, ха! (показывает) Давай, вперед, небожитель. (Мандельштам уходит за кулисы. За ним офицер).

Феодосия. Удивительно, как язык может одновременно быть счастьем и несчастьем человека. Иосифа острый язык приведет к тяжким испытаниям, которых он не вынесет.  А вот хрупкая Ася перенесет тюрьму и все лишения, и выйдет победителем – с верой и любовью.

                                         

                                       Картина 4.

 

                 (Макс, Марина, Ася выходят на сцену).

Марина. Сегодня у Богаевских вечер. Поедем в Феодосию.

Ася. (Марине) Это не про Макса. (Максу) Подумать только! Каждый раз, чтобы зайти за нами, ты идёшь пешком из Коктебеля!

Макс. (сердится) С вами совершенно невозможно сохранять пунктуальность! Когда за Асей заходишь, она говорит…

Ася. (смеется) «…Макс, погоди, я только выкупаю Андрюшу!»

Макс. А когда за Мариной зайдёшь, она говорит…

Марина. (игриво)«…Макс, минуточку, я только вымою голову, и пойдём!»

(Входит Пра.  Ася смотрит на нее и восклицает:)

Ася.  Ой!  Я совсем забыла! (Кидается к Пра) Пра! Кто такое – Мессалина? Меня так зовёт Миша и мне же надо знать: кто?

Пра. Что такое? Мессалина? Ты? Миша? 

(Ася достает из кармана листок и дает Пра. Она читает про себя)

Ася. Макс, а что это – Мессалина?

Макс. Мессалина – была женщина. А тебе это зачем нужно?

Ася. Так меня назвал Миша.

Макс. Что-о?! Когда он тебе это сказал?...Мой дядя Миша, Ася, больной! Вероятно так, раз он мог сказать тебе…

Ася. Он не сказал, Макс, честное слово! Он это мне написал - в стихах!

Макс. В стиха-ах?!...Где они?

Ася. У Пра. Она их читает.

Пра. (протягивает Волошину листок) Я тебе всегда говорила, что он – сумасшедший. Написал какую-то галиматью.

Макс. (читает)

 

Вы прелесть, Ася, - юная богиня,

Влечет к себе ваш взгляд, задор и смех,

Но все это обман, вы - Мессалина,

Меня не заманить вам в сеть утех!

 

Простите вы, красы младые!

Порок и страстность ваши я ценю,

Но ваш расчет и ваши мысли злые

Я ненавижу и кляну!

 

Пра. Да ты не злись сам, Макс!

Макс.  (идет к выходу) Я не злюсь. Я просто иду поговорить с Мишей!

Пра. Макс, это он про что? Про те шестьдесят тысяч, этот ду-р-ак?!

Макс. (останавливается) Я думаю так, мама. (уходит)

Ася. Я ничего не понимаю, Пра. Какие тысячи?... А Миша действительно сумасшедший?

Пра. А ты думаешь, Ася, нормальный человек пишет девушке такие стихи? Мише этому по наследству оставлено шестьдесят тысяч рублей. Вот он, «ду-р-ак», думает, что все девушки, все женщины его завлекают, чтобы их получить…

(Ася вдруг все понимает, ее начинает трясти и раскачивать от смеха, она садится на пол. Глядя на нее, начинает смеяться Пра, потом Марина, которая садится рядом с Асей. Пра уходит. Неожиданно Марина обнимает Асю).

Марина. Ася…он чудный, Сережа… Ты знаешь, сестры еле отходили его, когда он узнал о самоубийстве матери и младшего брата Константина… Его называли Котик, - в четырнадцать лет...Они обожали мать... Она не перенесла. Сережа и Котик росли вместе, как мы. Тоже два года разницы. Сережа болен, - туберкулёз. Мы, может быть, скоро уедем отсюда, он не переносит жару. 

Ася. (в сторону) «Мы»…Значит кончено мое «мы» с Мариной. А я? Будет ли у меня с Борисом «мы»? 

Марина. Ну что, как тебе Сережа? Кто лучше: Борис Сергеевич или он?

Ася. (смутившись) Они – разные...Каждый по-своему хорош…(взглянув Марине в глаза) Сережа очень хороший. Чудесный!

 

Марина (Вскакивает и запальчиво читает. Встает и Ася)

 

Как водоросли Ваши члены,
Как ветви мальмэзонских ив…
Так Вы лежали в брызгах пены,
Рассеянно остановив

На светло-золотистых дынях
Аквамарин и хризопраз
Сине-зеленых, серо-синих,
Всегда полузакрытых глаз.

Летели солнечные стрелы
И волны — бешеные львы.
Так Вы лежали, слишком белый
От нестерпимой синевы…

А за спиной была пустыня
И где-то станция Джанкой…
И тихо золотилась дыня
Под Вашей длинною рукой.

Так, драгоценный и спокойный,
Лежите, взглядом не даря,
Но взглянете — и вспыхнут войны,
И горы двинутся в моря,

И новые зажгутся луны,
И лягут радостные львы —
По наклоненью Вашей юной,
Великолепной головы.

(Обнявшись, уходят)

На авансцену выходят Волошин и Богаевкий.  На экране картины Богаевского. У Богаевского свернутая подстилка)

Богаевский. Максимилиан Александрович, давайте у моря посидим!

(Садятся. Волошин, улыбается) 

Макс.  Я вдруг  сейчас подумал, что некрасивую женщину, как женщину, можно любить только страстно.  То же можно сказать и про землю. Прекрасные живописцы  не всегда рождаются там, где природа слишком пышная, а скорее в скудной природе через преодоление, открытие чего-то внутри себя…О, Киммерия – темная страна!  Здесь по воззрениям греков вход в царство мертвых, но, здесь может быть и возрождение через смерть всего темного в себе! И Вам, Константин Федорович, в своих лучших картинах удается выйти за пределы своего «Я» и показать незримое. 

Богаевский.  Ваше стихотворение «Полынь» о том, что мне всего роднее в природе:

Земли отверженной застывшие усилья,

Уста Праматери, которым слова нет…

А еще я храню ваше письмо со стихами ко мне (достает письмо):

 

Мы, столь различные душою,

Единый пламень берегли

И братски связаны тоскою

Одних камней, одной земли.

Одни сверкали нам вдали

Созвездий пламенные диски;

И где бы ни скитались мы,

Но сердцу безысходно близки

Феодосийские холмы.

 

В детстве на меня сильное впечатление произвела картина «Извержение Везувия». Потом это стало метафизически преображаться в моих работах. Но каждый раз, вспоминая это исторгаемое от боли землею пламя, я подхожу к мольберту, как к эшафоту.

Макс. (улыбаясь). Все пишут о безумной любви, но почти никто о разумной. Думаю, что вначале должна быть любовь духовная, - к Богу в человеке, потом душевная - к человеку, и только потом физическая. Тогда гармония.  Дух все вершит. Он силен в России, и я верю в ее возрождение. А готовность жертвовать собой для этого -  высокий путь.

 

Верю в правоту верховных сил,
Расковавших древние стихии,
И из недр обугленной России
Говорю: "Ты прав, что так судил!

Надо до алмазного закала
Прокалить всю толщу бытия.
Если ж дров в плавильной печи мало,
Господи, - вот плоть моя!"

 

(Сзади подходит Марина и кладет руки им на плечи)

 

Марина.

 

Не умрешь, народ!
Бог тебя хранит!
Сердцем дал — гранат,
Грудью дал — гранит.

 

Процветай, народ,—
Твердый, как скрижаль,
Жаркий, как гранат,
Чистый, как хрусталь.

 

(Волошин и Богаевский встают, пожимают Марине руки и, тихо разговаривая, уходят. Входит Ася, подходит к Марине, они тихо беседуют.  Проходит с развевающимся платком Феодосия, потом она останавливается и улыбается):

Феодосия. А как чудесна Феодосия?! Мусульмане-паломники, едущие в Мекку. Они в пестрых шелковых халатах, в чалмах, в цветных чувяках, и всюду продаются яркие материи на любой вкус. Это сказка из Гауфа, кусочек Константинополя. А улица Итальянская с арками по бокам, за которыми лавочки с восточными товарами, бусами, сладостями. (Смотрит на Марину с Асей).

Ася. Марина, а помнишь, когда сверкнул атлас, рекой разливающийся по прилавку, и его пересек солнечный луч, золотой воздушной чадрой протянулся под арку, и когда из-под арки вышли два мусульманина, унося плохо завернутый шёлк, и брызнула нам в глаза синева с плывущими розами, - бороды черней ночи показались нам со страницы Шехерезады, ветер с моря полетел на нас - из Стамбула!

И вдруг мы поняли, что Феодосия – волшебный город и что мы полюбили его навсегда! (обнимает Марину).

Марина.  Ася, вам с Борисом Сергеевичем скоро уезжать. Трёхпрудному передай привет.

 

Стоишь у двери с саквояжем,

Какая грусть в лице твоем!

Пока не поздно, хочешь, скажем

В последний раз стихи вдвоем!

 

(вместе)

Пусть повторяет общий голос

Доныне общие слова,

Но сердце на два раскололось

И общий путь на разных два.

 

Пора. Затянуты картонки,

В ремни давно затянут плед,

Храни, Господь, твой голос звонкий

И мудрый ум в шестнадцать лет!

 

Когда над лесом и над полем

Все небеса замрут в звездах

Две неразлучных к разным долям

Помчатся в разных поездах.

 

(Они расходятся. Звуки гудящего поезда, привокзальный гул голосов, потом стук колес. Выходят все с разных сторон, у некоторых в руках саквояжи, узелки, два саквояжа дают Марине и Асе. Потом все  расходятся. Вперед выходит Феодосия).

 

1. 7.            Бах. Адажио

Феодосия. Наша память не очень дружит со временем, а скорее с эмоциями и глубинными переживаниями. Они вспыхивают в ней неожиданно, из самого разного времени. А если это высокие чувства, то, иногда, время вообще может исчезнуть…и останется только Любовь.

 

                                           Картина 5

 

(Тюрьма. На полу тряпки. Заходят арестованные. Слева ложится Эмма. Рядом садится Таня. Дальше Аделаида, Елизавета, священник и граф, который зажигает свечу и читает Евангелие.  В правом углу ведро с крышкой, веник, совок. С правой стороны сцены за тюрьмой  «рояль», трюмо и вешалка с разными шляпами. На авансцену  выходит Феодосия).

1. 8.                Берег моря. Музыка А. Зацепина. Тихо, до окончания слов Феодосии.

Феодосия. Это было страшное время. Репрессии белых сменил красный террор. В тюрьмы бросали всех, кто не вписывался в пролетарские каноны – аристократию, интеллигенцию, священнослужителей. (Из-за кулис выходит Волошин, он что-то пишет в блокноте карандашом, медленно идя к Феодосии и никого не видя). Наступило безбожное время. Многие из них были расстреляны, но на самом краю пропасти не сдались, а продолжали верить и любить. (Феодосия касается его руки) Скажи о выстраданном, Макс.

(Музыка стихает).

Волошин. (Внимательно смотрит Феодосии в глаза, потом в зал)

 

Может быть, такой же жребий выну,

Горькая детоубийца -  Русь!

И на дне твоих подвалов сгину,

Иль в кровавой луже поскользнусь,

Но твоей Голгофы не покину,

От твоих могил не отрекусь.

 

Доконает голод или злоба,

Но судьбы не изберу иной:

Умирать, так умирать с тобой,

И с тобой, как Лазарь, встать из гроба!

 

(Феодосия и Волошин уходят)

Эмма.(кашляет) Кх! Кх! Кх! (следом кашляет Елизавета)

Аделаида. (Тане) Таня, вот возьми кофту, оберни ноги Эмме Федоровне.

Таня. Маму жалко, из-за меня ее взяли. Я переводчицей в добровольческой армии работала. (Таня оборачивает матери ноги, потом трогает лоб)

Таня. Мама, да у тебя температура. Аделаида Федоровна, у вас кипятку не осталось?

Аделаида. Вот, есть немного.

(Передает кружку. Таня дает выпить матери, приподнимая ей голову)

Таня. Как же глупо мы с тобой все время ругались, мама. Ты была в земных заботах, а я с подругами вся в мечтах о яркой, красивой жизни! Каким это кажется сейчас мелким и бессмысленным. А ты знаешь, я помню, когда мне было пять лет и у папы отказали ноги, то он целыми днями сидел у окна на кровати и смотрел в подзорную трубу на свое родное море… А потом он умер.

Эмма. (Садится и гладит руку Тани) Пчелка! Мы тебя тогда называли пчелка. Ты была такая шустрая и ласковая, всем помогала. Несколько лет мы были счастливы. У нас была корова и небольшой участок сочного винограда-кокура.

(Аделаида встает, берет веник и начинает мести пол).

Таня. Следователь вначале приставал. Как вы прекрасны! Будьте поласковее со мной и вам будет хорошо. А когда я резко отказала, стал угрожать, а потом предложил работать на них, чтобы я доносила на всех. Вы будете получать хорошее жалование и приносить пользу. Какой мерзавец!

Эмма. Танечка, но, может быть, надо вести себя с ним как-то мягче, более гибко. Я то, уж, ладно, пожила, а у тебя же вся жизнь впереди. Я очень волнуюсь, что нас ждет, девочка моя?!   

Таня. Нет, лучше смерть!

(Вскакивает, резко подходит и почти выхватывает веник у Аделаиды)

Дайте согреться, Аделаида Казимировна!

 (Подметая, подходит к священнику, вздрагивает от холода, берет веник под мышку и, растирая руки, весело)

Чем не санаторий, батюшка, все время на свежем воздухе?!

О. Георгий.  Да, да, санаторий, только санаторий для души.

(Елизавета и Эмма кашляют, она встает, подходит к о. Георгию и становится на колени)

Эмма. Батюшка, отец Георгий, исповедуйте меня Христа ради.

Аделаида. (Вглядывается в графа) Граф, Ростислав Ростиславович?! Я не узнала вас сначала.

Граф.  Аделаида Казимировна! (С трудом встает, целует ей руку, и, не отпуская руки и хромая, выводит ее вперед)

Я здесь уже полтора месяца. Все, что мы здесь терпим c'estterrible (сэтэри́бль) это ужасно. У меня пять детей, и они передают мне еду. Фро́йлен смотрит за ними, она все для них сделает. (Берет ее за руки) Скажите, ради Бога, давно ли вы видели моих детей, здоровы ли они?

Аделаида. Неделю назад, все хорошо…(В зал) Хорошо, что граф не знает, что Фройлен умирает от чахотки и не поднимает головы, что дети голодают и отрывают от себя последнее, чтобы принести ему еду. (Ему) Знаете, вы так изменились…Раньше вы вели себя так высокомерно и с вами не хотелось общаться.

Граф.  (Отпускает ее руки и, не слушая ее, поверх зала) Я не сплю почти и рана на ноге открылась, кровь сочится, зато меня освободили от работы. Она мешала lecourant, demesidees  (лёкуран (ан-в нос), дё мез иде) течению моих мыслей. Я все время, как в полусне и вы не поверите, я стал видеть quec'estdela (кёсэдё ля)

Аделаида. Загробный мир?

Граф. Да. Мне здесь один знакомый дал Евангелие. Прежде я никогда его в руки не брал. (Берет ее за руки) Вы знаете – это невероятная книга! (incroyable, непостижимо) Энкруая́бль!

Караульный.  (Подходит к священнику) Ведро на вынос.

Отец Георгий. Лизочка, помоги, пожалуйста. (Елизавета помогает ему встать и о. Георгий выносит ведро. Эмма уходит и ложится, Таня помогает ей, укутывает ее ложится рядом с матерью).

Граф. Я сделал открытие!

Аделаида. Какое открытие, Ростислав Ростиславович?

Граф. В Евангелии у Иоанна мне попались такие слова: «Познайте истину, и истина сделает вас свободными». Мне кажется, я познал истину.

Аделаида. Познали истину?

Граф. Да. Все страдания и унижения, которые мы терпим, в рамках времени. Откиньте его и все исчезнет. Я выпал из времени. Вы знаете, Христа почти никто не мог понять, потому что Он дает ответы вне времени, а люди, его спрашивающие, остаются во времени. И они говорят на разных языках. Что вы на это скажете?

Аделаида.(с удивлением глядя на графа, потом)

Да, вам открылась глубокая и очень интересная мысль. (подумав) Но,  думается, что  Истину, о которой Вы говорите, вернее  выражают известные строки:

 

Смерть и Время царят на земле,-
Ты владыками их не зови;
Всё, кружась, исчезает во мгле,
Неподвижно лишь солнце любви.

 

Конвойный. Герцык, на выход. Вещей не брать.

(Аделаида надевает платок, они с конвойным уходят за кулисы. Возвращается о. Георгий с караульным и ставит ведро на место).

Граф. Отец Георгий, можно с вами поговорить?... 

(Морщится от боли, касаясь ноги)

О. Георгий. Давайте присядем.

(Они садятся, помогая друг другу. Граф открывает Евангелие, водит пальцем и почти с восторгом жестикулирует и что-то тихо говорит. Горит свеча. Елизавета кашляет, Эмма ей вторит. Аделаида с конвойным выходит слева вперед на сцену).

Аделаида.(тревожно)Куда вы меня ведете? Мы уже за городом. Скоро лес. Что вы хотите сделать?

Конвойный.(кивает головой)Да вон, вишь, усадьба, убирать будешь. 

Аделаида. Усадьбу?! Убирать?! (Вздыхает полной грудью, радостно в зал) Это не расстрел! Я буду жить!

(Они заходят в правый угол сцены. Рояль, вешалка, трюмо, стул. Раскиданы вещи, предметы. На вешалке шляпы, одежда).

Конвойный.(подходя к зеркалу) Вымой да прибери здесь.

Аделаида. Чем убирать?

Конвойный. (отмахивается) Посмотри, поищи.

(Рассматривает свой глаз в зеркало. Аделаида находит на полу разорванную окровавленную рубашку, ведро).

Аделаида. Пойду, воды наберу.

(Уходит за кулисы. В это же время Татьяна подходит к священнику, встает на колени, что-то тихо говорит и он ее исповедует. Аделаида возвращается). 

Конвойный. Глаз чего-то болит.

Аделаида. Давайте я вам перевяжу. Теплее будет, и боль стихнет. (Находит на трюмо шарф и перевязывает наискось голову. Перекрывает оба глаза).

Конвойный.(поворачиваясь к ней) Эй, ты чего?

(Аделаида моет полы. Конвойный повеселел, оттого что боль стихла, начинает примерять разные шляпы, цилиндры  и наряды, гордо вышагивая и кривляясь перед зеркалом. Потом раскрывает крышку рояля и тыкает несколько клавиш).

Конвойный.(поворачиваясь к ней)А что, умеешь на этой играть?
Аделаида.(не глядя на него)Умею, но руки смерзли. (Смотрит на него, он выглядит настолько комично, что она не выдерживает, отворачивается  в зал и прыскает в кулаки).
Конвойный.  А ну-ка, сыграй!  (Аделаида бросает тряпку, вытирает об одежду мокрые заледеневшие пальцы, садится на стул и играет.

1. 9.   Шопен. Вальс №7 (1 мин.12 сек)

(Конвойный не в такт притоптывает перед зеркалом, чего-то изображая из себя, в быстрой части вальса активнее крутится и кривляется, потом спохватывается).  

А пожалуй, пора идти, что, часа два есть?
Аделаида. А не позволишь ли взять одну кружку с собой?
Конвойный.  Бери…А ну-ка, я выберу. (Дает ей с рояля именную красивую чашку.  Извольте! (Нахлобучивает свою фуражку, берет из угла ружье, нахмуривается и мотает головой на выход. Они уходят за кулисы).

О. Георгий. Лизочка, пожалуйста! (Елизавета помогает ему встать) выходит вперед, за ним идут все и становятся рядом. Он обращается к узникам).

О. Георгий.  Беда на Руси, Господи помилуй. До людоедства дошло. Детей убивают и едят. Повсюду разврат. Свободная любовь – это зло, которое разрушает души. Говорят: «Кто был ничем, тот станет всем»…Всем? То есть истиной? К Истине можно идти только исполняя слово Божие, а не отвергая его. Вера в Бога и бессмертие – единственная сила, которая может удержать человека от эгоизма и разрушения. В ком нет этой веры, тому все позволено – и эксплуатация, и насилие, и убийство.

Эмма. Отец Георгий, как вы думаете, это конец, - Россия погибла?

О. Георгий. Я верю, что Матерь Божия нас не оставит. Прежнего уже не будет, но Святая Русь возродится.

России нет -  она себя сожгла,

Но Славия воссветится из пепла! (пауза)

Если мы все сюда попали, то на это есть воля Господа.  Должно нам через муки к Нему прийти, и за все тяготы лишь благодарить Бога.

(Все общаются со священником, он крестит всех и что-то говорит. Потом выходит вперед. В зал):  

Решетка ржавая, спасибо,

Спасибо, старая тюрьма!

Такую волю дать могли бы

Мне только посох да сума.

 

Мной не владеют больше вещи,

Все затемняя и глуша.

Но солнце, солнце, солнце блещет

И громко говорит душа.

 

Запоры крепкие, спасибо!

Спасибо, лезвие штыка!

Такую мудрость дать могли бы

Мне только долгие века.

 

Не напрягая больше слуха,

Чтоб уцелеть в тревоге дня,

Я слышу все томленье духа

С Екклезиаста до меня.

 

Спасибо, свет коптилки слабый,

Спасибо, жесткая постель.

Такую радость дать могла бы

Мне только детства колыбель.

 

Уж я не бьюсь в сетях словесных,

Ища причин добру и злу,

Но чую близость тайн чудесных,

И только верю и люблю.

(Сбоку входит комиссар и подходит к караульному)

Комиссар. Веди всех на Карантин. Скажешь, что переводят в другую тюрьму. Все, как обычно. (комиссар уходит).

Караульный.  Слушаюсь, товарищ комиссар. (Подходит к заключенным) Все с вещами на выход.

Все. (Наперебой) Куда? Зачем?

Елизавета. А когда будет суд?

Караульный. Я ничего не знаю, господа. Прибывает новая партия. Переходим в другую тюрьму. Пош-ш-евеливайся! Вперед!

(Караульный всех уводит за кулисы. Раздается треск пулемета.

 Выходит Феодосия с красной тканью.

9. Бах. Ах, как мимолетно...(из дух. кантат)

(Феодосия танцует огненный танец, потом ложится на бок, свернувшись. Музыка стихает). Выходит с вещами конвойный  с караульным).

Конвойный. А-ну-ка, покажь. (Рассматривает и забирает женские ботинки у караульного) Ты бобыль, а моей Маньке сгодятся.

Караульный. Э-Э! Так дело не пойдет. (Забирает у конвойного штаны. Уходят.

 

                                             Картина 6

 

 (На авансцену выходят с разных сторон Волошин с Богаевским и Грин с трубкой. У Волошина свернутая подстилка)

Волошин. Вот, Александр Степанович, знакомьтесь, мой большой друг, Богаевский Константин Федорович, художник.

(Они пожимают друг другу руки).

Давайте у моря посидим. (Расстилает подстилку и садится)

Богаевский. Спасибо вам за «Алые паруса», «за чудеса своими руками», Александр Степанович.

Грин. (Богаевскому)  А можно, Константин Федорович, я задам Вам один вопрос? Скажите, вот человек повис над пропастью, схватившись за край скалы. Сам человек не виден, только руки (показывает).  Эти крепко вцепившиеся в каменистый край пропасти руки, наряду с лицом, могут выражать предсмертное отчаяние, безнадежность и пламенную жажду жизни гибнущего человека. Может ли живопись это передать и все ли допустимо для искусства?

Богаевский. (задумавшись) Думаю, что настоящий художник все  может передать. Но для искусства, мне кажется, есть темы более высокие и важные, чем  борьба человека за свою физическую жизнь.  Вообще, искусство – это не жизнь, оно больше и в чем-то драгоценнее жизни. Думаю, что в искусстве все допустимо, только не должно быть пошлости и наслаждения злом…Отображение зла может быть, как правда о зле, а вот смакование зла совращает душу...  

Грин.  (подумав). Пожалуй, что так. А есть ли, по- вашему мнению, абсолютное добро и абсолютное зло?

Богаевский. Думаю, раз уж душа бессмертна и цель ее стать подобием  Божиим, то все, что этому помогает – абсолютное добро и -  напротив. А вообще…Бог и дьявол…

Волошин.  Да, да, это верно, - как яркий Свет и полная тьма.

Грин. Только тот, кто может летать душой своей и видеть все сверху, - землю, людей, знает правду, он умеет любить и прощать, может совершить подвиг во имя любви. Трагедия в том, что многие, не умеющие летать, завидуют ему и ненавидят его, пытаются сорвать на землю и растоптать. В нас же общее – это иногда, в особые минуты, способность летать и видеть то, чего многие не видят. Это стремление сделать мечту былью.

 

Счастье в Духе возродившемся,

В нем так ложны наши сложности,

В упоительном несбывшемся

Невозможные возможности, -

 

Провиденье открывается,

Побеждает человечность,

И на волю вырывается

Миг любви, зовущий в вечность.

 

(Все, беседуя, уходят)

 

 

11. Акварели Волошина, звучат стихи под прелюдию Баха.

 

Как пробивается родник

Сквозь толщу каменного кряжа,

Так мощный дух в меня проник

Всей кровью древнего пейзажа,

 

Где память пролитых кровей

Зовет и жаждет искупленья,

Там Стикс течет в страну теней,

Там «Аз воздам и мне отмщенье».

 

Из жерла пламя рвется ввысь,

Стекает огненная лава:

- Страшись меня и преклонись,

Ты мне принадлежишь по праву.

 

А из небесной синевы

Взывают трубно Серафимы:

- Рождайтесь в Духе люди, вы

Так долгожданны и любимы.

 

Но слышу я всего сильней,

Как благодатными устами

За всех детей и матерей

Мария молится веками.

 

И в сердце жертвенный огонь

Все неустаннее пылает,

Сильней раздоров он и войн,

Все больше душ он согревает.

 

А прирученная волна

Стопы уставшие мне лижет,

И киммерийская весна

Цветочным ароматом дышит.

 

Не видно бренному уму

Сколь мысли призрачны и жалки, -

Начало и конец всему

В какой-то маленькой фиалке.

 

Растаю в предрассветной мгле,

Но, может быть, вы в чьем-то лике

Найдете где-то на Земле

Меня по взгляду и улыбке.

 

Я мудр, спокоен, вещ и нем,

Мечту не выразить словами,

Люблю и благодарен всем,

Я был, я есмь, я буду с вами.

 

(Занавес закрывается)

 

                                        Картина 7.

 

(Занавес открывается. На сцене стены феодосийских домов с плакатами).

Феодосия. Волошина и Грина Бог забрал к себе в 1932-м году, а потом была война…страшная война. Богаевский погиб в 1943-м году при бомбежке. Героический феодосийский десант дал передышку израненному Севастополю, поднял боевой дух и веру в победу. Часть татарского народа была обманута фашистами, обещавшими татарам автономию, и стала помогать им. Они не знали, что потом были бы истреблены по плану заселения курортной жемчужины Крыма  исключительно немецкой элитой.Но немало было среди крымских татар и доблестно воевавших с фашистами, ставших кавалерами орденов Славы, Героями Советского Союза, а Аметхан Султан получил это звание дважды. Татары не только воевали в партизанских отрядах, но были и их командирами, беря зачастую при этом русские псевдонимы. О, сыны и дочери сколь разных народов отдали свои жизни за родной Крым, а в сокровенные минуты могли бы сказать:

 

Наш Крым дорогой – провозвестник свободы,

Купель вдохновенья, любви и мечты, 

Ты - родина славная многих народов,

Ты - море и горы, леса и сады.

 

Ты всех принимаешь с открытой душою,

Как сердце ребёнка, как солнце во мгле,

Мы в счастье и в горе навеки с тобою,

Мы верим и знаем – ты рай на земле!

 

Тебе присягаем на верность с любовью,

Ты стал навсегда нашим домом родным,

 Да будет пусть мир в тебе с хлебом и солью,

Да будет всегда благоденствовать Крым!

 

 

(Слева появляется Витя Коробков, озирается, не видя Феодосии, потом срывает несколько плакатов, бросает на пол и вешает листовки,  доставая их из-за пазухи, потом оглянувшись, убегает вправо).

Феодосия. Это Витя Коробков, он был связным у партизан, помогал отцу изготовлять и распространять листовки. До войны за отличную учебу дважды был в Артеке, рисовал очень хорошо. Потом его поймали, две недели пытали, но он никого не выдал. А потом его расстреляли. Его именем названа школа и улица в Феодосии).

(Поднимает два плаката и выходит вперед).

А я не выбрасываю,  пусть люди знают и помнят.

 (Читает, показывая в зал):

«Жиду нет места среди нас. Гоните его вон». А русские люди, рискуя жизнью, спасали в Феодосии еврейских детей, выдавая их за своих. Таких случаев было много. (Читает второй плакат):

«Приказ. Все евреи города Феодосии и окрестностей обязаны явиться 1 декабря 1941 года от 8 до 12 часов дня на Сенную площадь для переселения. Каждый еврей может иметь с собой исключительно носильные вещи и пищу на два дня. Все остальные вещи должны быть оставлены в полной сохранности в квартирах. Неисполнение приказа карается смертной казнью».

(Слева выходит Раиса,  скромно одетая, с георгиевской ленточкой на груди, и с горящей свечой в маленьком подсвечнике. Она, не видя Феодосии, идет в центр, становится на колени, ставит на пол свечу, складывает руки и про себя шепчет молитвы. Потом касается лбом пола).

Это Раиса, она уже много лет сюда приходит в один и тот же день. Здесь был ров, где были убиты двое ее детей. А могилы нет. Здесь 4-го декабря 1941-го года были расстреляны евреи, а 13-го крымчаки. Более тысячи человек. Были среди них и славяне.

(Касается плеча Раисы, она смотрит на Феодосию, которая помогает ей подняться.Феодосия гладит пальцами ленточку)

Георгиевская ленточка к наградам. Но не все знают, что означают эти черные и оранжевые полосы. Георгия Победоносца несколько раз пытались убить за его веру, и он каждый раз чудесным образом воскресал. Это смерть и возрождение, и те, кто отвергают эту ленточку, отвергают Бога и саму жизнь, и поклоняются сатане. Раечка, расскажи людям, что было с тобой.

Раиса. (в зал). Мой муж в начале войны ушел на фронт, а в конце ноября 1941-го года меня и моих двух детей посадили в тюрьму. Я была беременна, со дня на день должна была родить, и уже не могла ходить. Немцы видели это, однако пинками вытолкали меня с детьми в сенцы́, бросили на дроги и через полчаса мы оказались в сырой камере, где было уже 30 человек – мужчины, женщины, дети.

В тюрьме я родила ребенка. Когда соседка по камере начала оказывать мне помощь, охранник-полицай закричал: «Прекратить, буду стрелять!» За все девять дней тюрьмы мне давали только соленые бычки, а детям моим гнилую картошку. Нас мучила жажда. Младенец мой не выжил. Сердце мое разрывалось, когда я видела, как дети умоляют часового дать им попить. Всякий раз полицай отвечал: «Жить вам осталось недолго, проживете без воды!» На девятый день мне и другим женщинам с детьми приказали раздеться до нижнего белья и выгнали всех во двор. Мы с детьми стояли на снегу босиком. Прикладами винтовок нас загнали в грузовик, поставили на колени и запретили поднимать голову. Вывезли за город к этому рву. Всех нас выстроили возле рва и раздались выстрелы. Пуля попала мне в левую лопатку и вышла через шею (показывает). Я упала в яму, на меня упали две убитые женщины, я потеряла сознание. Спустя некоторое время я пришла в себя и увидела рядом своих мертвых детей. Горе мое было так велико, что силы снова покинули меня, и лишь поздно вечером я очнулась, крепко поцеловала детей, вылезла из-под трупов женщин и поползла, оставляя на снегу кровавый след. Меня подобрал старик и выходил, пряча под кроватью и рискуя своей жизнью.    

 

Вот тут дорога. А там вон - взгорье.

         Меж нами

          вот этак -

         ров.

Из этого рва поднимается горе.

         Горе без берегов.

 

Нет! Об этом нельзя словами...

         Тут надо рычать! Рыдать!

Тысячи расстрелянных в мерзлой яме,

         Заржавленной, как руда.

 

Кто эти люди? Бойцы? Нисколько.

Может быть, партизаны? Нет.

Вот лежит лопоухий Колька -

         Ему одиннадцать лет.

 

Лежат, сидят, всползают на бруствер.

У каждого жест. Удивительно свой!

Зима в мертвеце заморозила чувство,

С которым смерть принимал живой,

 

Рядом истерзанная еврейка.

При ней ребенок. Совсем как во сне.

С какой заботой детская шейка

Повязана маминым серым кашне...

 

Матери сердцу не изменили:

Идя на расстрел, под пулю идя,

За час, за полчаса до могилы

Мать от простуды спасала дитя.

 

Но даже и смерть для них не разлука:

Невластны теперь над ними враги -

И рыжая струйка

            из детского уха

Стекает

      в горсть

              материнской

                        руки.

 

Здесь нужно бы... Нужно созвать бы вече,

Из всех племен от древка до древка

И взять от каждого все человечье,

Все, прорвавшееся сквозь века,-

Вопли, хрипы, вздохи и стоны,

Эхо нашествий, погромов, резни...

Не это ль

       наречье

             муки бездонной

    Словам искомым сродни?

 

Ослабьте же мышцы. Прикройте веки.

Травою взойдите у этих высот.

Кто вас увидел, отныне навеки

Все ваши раны в душе унесет.

 

Ров... Поэмой ли скажешь о нем?

Тысячи трупов. Семиты... Славяне...

Да! Об этом нельзя словами.

         Огнем! Только огнем!

 

(Раиса приникает к Феодосии и плачет.

Ангелочек. Раечка, ты не плачь, детки твои  в раю. Вот, они передали для тебя. (Передает подарок) Все будет хорошо. (В зал) Любите только и любовь всегда победит!  (Песня и танец  «Тучи в голубом»)

 

Тучи в голубом.
Вальс из кинофильма "Московская сага"


Снова весь фронт раскален от огня
Лупят зенитки три ночи, три дня.
А в гимнастерке на снимке
Ты обнимаешь меня.

Припев: 

Ах эти тучи в голубом
Напоминают море.
Напоминают старый дом, где кружат чайки за окном,
Где мы с тобой танцуем вальс, где мы с тобой танцуем вальс,
Где мы с тобой танцуем вальс в миноре.

Если останусь живым на войне
Встречусь с тобой я в родной стороне.
Только пока я воюю
Ты не забудь обо мне.

Припев.

«Юнкерсы» кружат и небо в огне
Думай родная всегда обо мне.
Из поднебесья мне виден
Милый твой профиль в окне.
Припев: 

Ах эти тучи в голубом
Напоминают море.
Напоминают старый дом, где кружат чайки за окном,
Где мы с тобой танцуем вальс, где мы с тобой танцуем вальс,
Где мы с тобой танцуем вальс в мажоре. 

 

На экране стрельба, залпы орудий, крики ура, потом салют).

Феодосия. А потом было предательство Крыма и его возвращение на свою великую Родину. Крыму была оказана милость Божия вернуться мирно, благодаря многим заслугам –  Крещению Руси, страданиям, победам, и пролитою реками русской крови. 

 

Ты выстрадал священную печаль,

Таящуюся в горечи полыни,

Но любишь ты, и ничего не жаль:

Любовь останется - всё остальное минет…

 

О, не случайно, именно в тебе

Крещенье принимала Русь Святая,

Ты – узел в русской праведной судьбе,

Доверены тебе ключи от рая.

 

Поэтому к тебе так ищут тропы

Всегда и свет, и тьма сверх всякой меры,

И оттого терзаем Севастополь

Как город испытанья русской веры.

 

Как, русская душа, ты человечна,

Отзывчива в своей безмерной шири,

Вмещаешь все народы ты извечно,

И к каждому спешишь на помощь в мире.

 

Господь все испытанья посылает

Славянам за предательство Руси,

Он ждёт нас всех и к каждому взывает:

Молись и кайся, веруй и проси!

 

Восславим же Святой Руси единство,

В молитве тихой русских душ соборность,

Несокрушимое Святое материнство,

Рождающее к подвигу готовность! 

 

Мой Крым родной – ты место единенья

Народов разных в истине простой:

Мы дети Божьи – всех нас ждёт спасенье

В любви и дружбе – мы идём домой!

 

 

Пусть станут друзьями все, любящие мой город.

 

(Начинает звучать песня о Феодосии и постепенно, по очереди, все выходят на сцену. Священник и девочка с горящими свечами, священник крестит Феодосию и подает ей свечу, она зажигает ее. Остальные знакомятся и беседуют друг с другом. Феодосия прижимает к груди Витю, гладит ему голову, он забирает и уносит плакаты, потом она обходит и гладит всех,

Марина с Сергеем разговаривают, потом начинают кружиться в медленном танце. Также беседуют и Мандельштам с Ольгой. Аделаида беседует с Волошиным, его матерью и графом. Грин оживленно беседует с Богаевским. Айвазовский беседует с Феофаном Греком. На заднем плане в середине песни выходят и становятся на колени со склоненными головами Апостолов, караульный и конвойный. Апостолов посередине. Феодосия подходит к Апостолову чуть сбоку, становится на колени и дает ему свою горящую свечу.

Он смотрит на свечу, потом ей в глаза и кивком ее благодарит).

 

Как, Феодосия, люблю брести

В весеннем я твоем благоуханье,

Прости меня, за все меня прости,

Я не плачу, как ты, великой данью.

 

О, как судьба твоя многострадальна,

Ты помнишь боль утрат и унижений,

Но твой залив манил кольцом венчальным,

И снова возрождался добрый гений.

 

Душа нежно лучистая твоя

Гостеприимна и миролюбива,

Родная благодатная земля,

Ты вся – неиссякающая нива.

 

Целительные встречи, воздух, море,

А сколько древних тайн тобой хранится?

С Россией ты и в славе, ты и в горе -

Ее большого сердца ты граница.

 

Искрится и чуть плещется волна,

Как в детском сне, ласкающем и тихом,

На счастье наше Богом ты дана, -

Ты - скрипка в чудном хоре многоликом.

 

Ты, как Ассоль, мечтая, в море входишь

И с трепетной надеждой ждёшь рассвета,

Заботы и любви от нас ты просишь,

Ты соткана из Радости и Света!

Примечание.  О́кка (турецкая мера веса – 3 фунта, около 1,2 кг).

 

2016 г.

 

⇐ Вернутся назад