Одна абсолютно счастливая любовь Тонино Гуэрра (продолжение)

 

 

Ах, эти прелестные итальянcкие паезини (городки, деревушки, поселения)! Именно в них заключается особое очарование и неповторимый колорит Бель Паезе. Однако русская поговорка гласит, что не место красит человека, а все происходит с точностью до наоборот. Она вспоминается сразу же, как только оказываешься в крошечном Пеннабилли, что находится в регионе Эмилия-Романья, вернее в той его части, которая называется Романьей и почти уже граничит с Марке. Этот провинциальный городок так и остался бы одним из многих – удивительный пейзаж, точь-в-точь как на полотнах лучших мастеров (отсюда до Урбино, где родился Рафаэль, всего 30 км), развалины средневековой крепости на высоком холме, старинная церковь на неизменной площади, «круглой, как рай» (М. Цветаева), монастырь, театр… Если бы более двадцати лет назад здесь не поселился волшебник и сказочник – маэстро Тонино Гуэрра. И все здесь зацвело, запело, закрутилось и завертелось совсем по-особенному, по его магическому «веленью-хотенью». Так Пеннабилли превратился в одно из самых романтических и поэтичных мест всей Романьи. Да что там Романьи – всего мира. 

«Хватит Достоевского!»

Так Лора оказалась в Италии, которую уже обожала. Та первая поездка, еще в качестве невесты, не могла не вскружить голову. Федерико Феллини, увидев ее, громко закричал: «Тонино, где ты нашел этого сибирского котищу?». Джульетта Мазина, отведав приготовленный ею борщ, повела глазами, приподняв бровки, и со словами «в Польше я ела другой» отложила ложку. С Микеланджело Антониони и Энрикой они путешествовали: Флоренция, Милан, Портофино, Венеция… «О, какие у меня были учителя в открытии, в познании этой страны, – с благодарностью говорит Лора, – мне, на самом деле, выпала редкая привилегия и счастье». И вот это счастье стало повседневностью: ежедневные звонки Феллини в 6 утра, дружба с ним и другими «гениальными мальчиками», как называет Лора друзей Тонино. Завтраки у Альберто Моравиа, ужины у другого Альберто – Сорди, спагетти, приготовленные Софией Лорен («да-да, ничего вкуснее я никогда не ела, она же родом из-под Неаполя!»), «сумасшедшие» проекты, обсуждаемые с братьями Тавиани, встречи с Бернардо Бертолуччи и его женой Клер у них дома, где постоянно играл какой-то тибетский оркестр, необыкновенные выставки… Все это буквально обрушилось на Лору. 

Они жили в Риме, в огромной квартире с террасой, откуда открывался прекрасный вид на город, который с каждым днем становился для Лоры все роднее и любимее. То поразит воображение какой-нибудь палаццо в форме скрипки, то на вилле Джулия сидящие на этрусских гробницах скульптуры загадочно улыбнутся… Но что самое главное – она оказалась в стране, вернее, в мире Тонино Гуэрры, с его такими мудрыми и нетривиальными законами. И надо было им соответствовать – искренне, без малейшей фальши. «Первое время было непросто, – признается Лора. – Во время ссор я закрывалась в самой дальней комнате, плакала, а он, чуть ли не ногой, открывал дверь: «Хватит Достоевского!». «Жить на Олимпе всегда трудно, не будучи Богом», – немного кокетливо вздыхает Лора. Зачастую ей, выросшей при «развитом социализме», приходилось бороться с привычками и воспитанием, избавляться от привитого в советской школе шовинизма и максимализма. «Однажды я ловила такси на площади Венеции, что неподалеку от Капитолия, очень спешила к обеду, Тонино не любил, когда я опаздывала. До меня здесь уже стояли цыгане с авоськами и мешками. Когда подошла первая машина, я попыталась сесть в нее, но водитель меня вежливо остановил, пропуская вперед чавелых. И тут я поймала себя на мысли, что для меня-то они как бы и не пассажиры. Мне стало стыдно». 


«Друзей моих прекрасные черты»

Их беседы о книгах, в том числе и его собственных, мыслях, чувствах часто заканчивались только под утро. И все это время Лора старалась «быть как стена» – так ее однажды попросил Тонино – «чтоб мои мысли отскакивали от тебя». Он в это время не только продолжал работать с грандиозными мастерами кино, но и много писал: готовился «Мед» и только что вышел «Полвероне» («Солнечная пыль», как перевела Лора) – небольшой сборник рассказов. О котором поэт Роберто Роверси заметит, что «Борхес мог бы позавидовать фантазии Тонино». Да, тот самый Роверси, лучший друг, который, по словам Тонино, был великим, как Хлебников в России – поэтом для поэтов, очень бедным, но всегда спокойным. На ежедневные вопросы Тонино по телефону: «как дела?» и «что ты ел?», неизменно отвечавшим неправду: «превосходно» и «исключительно вкусно». Что же касается Борхеса, именно он был для Тонино настоящим Богом и единственным писателем, фотографию которого маэстро носил в своем портмоне. Да, с Кортасаром был знаком, с Маркесом дружил, а вот с Борхесом им не довелось пересечься. Зато посчастливилось сблизиться в мире фантазии, где так сильны были они оба. Как говорил Феллини, «воображение Тонино, превосходившее его разум, являлось высшей формой мышления». И ревновал, когда Тарковский ответил «а как мне может работаться с Гуэррой, что вы думаете? он же поэт..». «Это я должен был сказать так о тебе, Тонино», – сокрушался Федерико. Но и сам Тонино в долгу не оставался, сравнивая творения своего соавтора по «Амаркорду» с красочным и динамичным Антонио дель Поллайоло, а фильмы Антониони – со строгим и как бы застывающим в пространстве Паоло Уччелло. И тоже впервые в жизни позавидовал фразе, сказанной другим, когда уже на похоронах Роберто Беннини прокричал: «Невозможно поверить, что Феллини умер. Это все равно как если бы исчезло оливковое масло на земле». 



Удивительно, все они – Гуэрра, Феллини, Антониони, да и Бертолуччи, кстати, тоже, родом отсюда, из Эмилии-Романьи. Федерико вообще родился не только в непосредственной близости (Сантарканджело почти что пригород Римини), но и в один год с Тонино, с разницей в два месяца – как раз тех самых, на которые последний «задержался». Им как будто бы самой судьбой было предназначено пройти всю жизнь рядом друг с другом. А как они шутили!... Микеланджело в родной Ферраре ночью замуровал двери старой парикмахерской, а утром с друзьями наблюдал за реакцией жителей. Федерико во время интервью немецкой журналистке обратился к Тонино, дескать, переводи, ты же был в лагере, все знаешь. И тот «старался» с самым серьезным выражением лица: «Маэстро Феллини, когда последний раз вы занимались любовью?». Федерико удивлялся: «Что, она правда так спросила?». И Тонино невозмутимо отвечал: «Именно это ее интересует больше всего». 



И, конечно же, в их ночных беседах он часто рассказывал ей о своем детстве и юности – в конце-концов эти воспоминания, как, впрочем, и все, что связано с Тонино, стало частью самой Лоры. Ей посчастливилось застать в живых кузнеца Фонсо, познакомиться с художником Моррони, научившим маленького Тонино слушать шум дождя под инжировым деревом и читать отпечатки куриных лап на мокрой земле как старинные иероглифы. Да и с Карлом Бо, ректором Урбинского университета, который теперь носит его имя и где учился Тонино, их связывала долгая дружба. Высокий седовласый красавец, величественный, элегантный, с тосканской сигарой, он всегда требовал, чтобы Лора сидела рядом с ним, и однажды на ее вопрос, о том каким студентом был Тонино, ответил, стряхивая пепел и многозначительно выдерживая паузу, – «гениальным». Это он настоял, чтоб на защите вместо дипломной работы Тонино читал свои стихи, и первый написал предисловие к двум его сборникам («Выстрел» и «Каракули»), которые юный автор издал на свои деньги. Режиссер Аглауко Казадио, снимавший фильм о Романье, сразу же обратил на них внимание. Так родились первый сценарий Тонино и первая же роль Мастроянни в фильме «Один гектар неба». Сам же Тонино о своем появлении в Чинечитте рассказывал очень смешно, дескать, поддался на уговоры, оставил работу в школе, соблазнившись большими заработками, и первые десять лет в Риме жил впроголодь. «Ах, какой в этом фильме Марчелло хо-о-о-рошенький, – любовно тянет Лора. И поясняет: «Отношения с друзьями всегда питали сердце Тонино нежностью. Он обожал Марчелло за его невероятную доброту, что сразу же бросается в глаза, и незаурядный глубокий ум – а вот об этом на первый взгляд как бы и не догадаешься». Когда актера не стало, Тонино сказал очень точно: «Марчелло всегда считал себя вторым, будучи первым». Но ведь именно такое, непафосное, как бы несерьезное отношение к самому себе, вечное сомнение, и есть признак настоящего таланта. Что было в полной мере присуще и самому Тонино: «Я очень нудный и очень странный». 



Так день за днем, ночь за ночью, собирая и накапливая в себе все эти частички огромного волшебного мира, медленно, но верно Лора становилась незаменимой и необходимой для Тонино, как воздух, как шум дождя. Что уже можно почувствовать в замечательном фильме Андрея Тарковского «Tempo del viaggio» («Время путешествия»), который Тонино ценил даже выше «Ностальгии». Снят он был в то время, когда супругам Гуэрра удалось-таки «вытащить» Андрея в Италию. Лоры в нем немного, она почти все время, что называется, за кадром, но с самого начала, с возгласа Тонино «Лора, это Андрей!» и до последних минут невольно угадывается ее незримое присутствие. «Мне за этот фильм заплатили как переводчику гораздо больше, чем им вдвоем», – смеется Лора. 



«Их дружба с Андреем, нежнейшая, начиналась как между детьми, двумя мальчишками, наперегонки спрашивающими друг друга: «а ты умеешь свистеть?», «а тебе нравится туман над вечерней рекой?», «а ты ложился животом на лед? видел рыб? они же не спят…», «а вот эти камни ты собирал?», – улыбается Лора, становясь, на самом деле, очень похожей на «цветную бабочку». – Они как бы «ощупывали» друг друга, искали точки соприкосновения. Я думаю, самым главным, что их объединяло, был постоянный духовный поиск. Да-да, они оба искали Бога». Тонино много раз повторял, что в Бога он не верит, но устами героя поэмы «Огород Элизео» однажды проговорился: «Сказать, что Бог есть, может быть ошибкой. Но сказать, что его нет, может быть еще большей ошибкой». Эту фразу Тонино своровал, по его словам, у простого крестьянина, но именно ее он отправил Папе Римскому, потому что «это больше чем Сократ» – так он считал. «Эта мысль выражает наше общее положение, всех нас, живущих, – вздыхает моя собеседница. – Никого не минует чаша сия, даже святых, мы же знаем, что и Терезе Калькуттской было ведомо сомнение». 




«Жить надо там, где слова способны превращаться в листья…»

И, конечно, когда в жизни мастера наступил переломный момент, она не могла ошибиться. «Великое кино, которое интересовало Тонино, умирало, заканчивалось, и он, так любящий все живое, молодое, цветущее, не захотел оставаться в Риме, – продолжает Лора. – Тогда он меня спросил, с нежность, что мне больше понравится: мансарда в Париже или дом в деревне. Этим же вечером наша квартира наполнилась огромными корзинами с лесными тюльпанами, потому что я выбрала последнее».



Лора понятия не имела, что речь идет о захолустном Пеннабилли, куда маленький Тонино приезжал с родителями, торговавшими овощами, на деревенские ярмарки. Но интуиция, как всегда, ее не подвела. Она угадала, вернее, почувствовала, что его никак нельзя разлучать с родной землей – и осчастливила тем самым не только маэстро в очередной раз, но и всю Романью. «Жить надо там, где слова способны превращаться в листья, раскачиваться на ветру или воровать краски облаков. За плечами наших бесед должны стоять изменчивые настроения времен года, отголоски пейзажей, где они происходят. Неправда, что слова неподвластны влиянию шумов и тишины, которые видели их рождение. Мы и говорим иначе, когда идет дождь или при солнце, льющем на язык…». Эти берущие за душу строчки из «Семи тетрадей» Тонино напишет уже здесь, в «миндалевом доме», как он сам его назовет и который «как-то расположился вокруг меня. В нем очень много окон, глядящих на долину и на горы вдали». 



И для Тонино с Лорой, и для Пеннабилли началась новая жизнь. Стихи, поэмы, рассказы потекли рекой. Пришло новое миропонимание, иное осмысление бытия: «Сильный ветер. С миндаля осыпаются цветы. Ловим их на лету в опрокинутые зонты. Один лепесток приклеивается ко лбу. Не смахнул его. Буддийские монахи отдают лепесткам последние почести. Как нужно преуспеть в смирении самолюбия и гордыни с тем, чтобы научиться уважать жизнь другого существа. Все вокруг говорит о единстве вселенной, и о том, что каждая вещь в Творении равноправна. Одним дан – голос. Они общаются при помощи звуков и слов. Другие беседуют посредством цвета и аромата. Жизнь – это дыхание даже крохотного листка на дереве. Надо научиться понимать страдание цветка и распознавать в его аромате приветливое слово. Восток – это не только географическое пространство. Он потайная дверь в наше сознание. В мире, восходящем по вертикали, он – круг, который находит на другой в смещающихся плоскостях. Смещенная плоскость Востока – это благосклонное внимание к трепету одного-единственного лепестка и отказ от желаний».

Появились и новые друзья – простые горожане, увидевшие в Тонино и родственную душу, и заступника, и учителя. «…Идет снег, и у меня белеют мысли. Хотелось бы больше ничего не делать. Вот-вот ворвутся утомительные новогодние праздники. Хорошо бы провести их с простыми людьми, которые сохранили во взгляде скромность. С теми, чей хлеб пополам со слезами, кто умеет говорить с животными. Душевный комфорт и определенная ясность приходят ко мне случайно, от необъяснимых примет и предчувствий. Прозрения, полные тайны. Они далеки от нашего высокомерного рационализма. Важно согнуться, чтобы слушать деревья или исповедь памяти неискушенных людей. Чаще всего я плаваю внутри «ночного равновесия нашего бытия», как великолепно сказал кто-то однажды… Значит, можно верить только тому, что вне правил логики». 



Среди тех, с кем его связывали особенно теплые отношения, Тонино неизменно называл пеннабилльского цирюльника, историка, президента местной выставки антиквариата Джанни Джанини. Вот как он сам рассказал о нем: «В Пеннабилли есть Джанни, который сделался глухим. Он абсолютный Дон Кихот, очень умный и полный нежных услуг, он ко всем очень внимателен. Он настаивает, чтобы я гулял каждое утро. Была традиция в праздник святого Джованни украшать двери всех женщин Пеннабилли цветами. Сейчас эту традицию соблюдает только Джанни. Он всю ночь колесит по горам и окрестностям, собирая ветви цветущих деревьев, и на следующее утро двери домов всех женщин городка украшены».


Далай-Лама, мельник и его ключ

Почти весь интерьер в сказочном доме Тонино сделал собственноручно – ах, эти раскрашенные советские комоды… «В моей мебели есть грация того, кто не владеет линией в совершенстве». В это же время он с необыкновенным пылом отдавался живописи и скульптуре – что-то оставалось в доме, но многое расходилось по городам и весям. «Это был самый настоящий, в лучших старинных традициях, двор поэта, средневекового мастера», – в голосе Лоры явно слышны нотки грусти. – У нас здесь целыми днями все пело и крутилось, приходили кузнецы, плотники, краснодеревщики, жестянщики, да и просто обычные жители. Приносили старинную утварь, которая могла пригодиться Тонино, странные предметы, даже продукты – фрукты, вино, сыр, выпечку». 
В преображающийся на глазах, расцветающий новыми красками Пеннабилли потянулись гости не только со всей Италии, но и со всего мира. По приглашению маэстро городок дважды навестил Далай-Лама. Дело в том, что здесь в 1680 году родился знаменитый падре Орацио Оливьери, монах ордена капуцинов, который первый отправился проповедовать христианство в Тибет. Именно благодаря ему Европа познакомилась с языком «просветленной крыши мира» – падре собрал и перевел 32 тысячи местных слов. Лора показала мне дом, в котором родился капуцин. Его сейчас украшает табличка от Тонино: «Это место поцеловал глазами Его Святейшество Далай-Лама». Тибетский первосвященник, посмотрев на стену, сказал: «Наконец-то мы встретились...» 



Далай-Лама приехал не с пустыми руками – он открыл и благословил в Пеннабилли, на вершине одного из холмов, откуда открывается вид на всю долину, точную копию колокола в Лхасе. «Подлинник» сейчас находится в главном буддийском храме, а до этого он служил капуцинскому монастырю, где падре Оливьери был главой христианской миссии. Благодарные пеннабилльцы в долгу не остались. Правда, не обошлось без курьезной истории, словно бы вышедшей из-под пера самого Тонино. С антикварной ярмарки в Ареццо выслали гонца со старинным «ключом от города», который он должен был передать нашему Джанни Джанини. Но, услышав от водителя «округ Пеннабилли», посыльный поспешил выйти из автобуса. Зашел в ближайший бар, спросил: «Джанини знаете? Передайте ему ключ». А в Майоло (соседняя деревушка), как на грех, жил человек с такой же фамилией. Другой, но все знали, что он коллекционировал ключи, поэтому просьба никому не показалась странной. Между тем на площади уже давно все в сборе, ожидание становится неловким. Тогда невыдержавший Джанни заскакивает в дом мельника, вытаскивает из старинного шкафа огромный ключ, заворачивает в бумагу и передает мэру. А тот его вручает Далай-Ламе. Все остались очень довольны. Кроме мельника, сострившего: «Я и не знал, что город был в моих руках».




«Ускользающая красота»

На бывшем пустыре Тонино разбил «огород забытых фруктов» – диковинный сад. Редкие экземпляры он собирал сюда по старинным манускриптам и трактатам времен Екатерины Медичи. Сегодня здесь встречаются влюбленные, родители приводят детей…

Если смотреть на него отсюда, из этого сада, дом Гуэрры и правда выглядит как жилище волшебника – высокая скала с развалинами замка Малатесты словно бы лепится к «нормальным» постройкам. Кем Тонино и был на самом деле. Внимание к деталям, почти незаметным, исчезающим, «ускользающая красота» во всем – это ли не главное? Часовня Андрея Тарковского под присмотром каменных улиток, раскидистая величественная смоковница, посаженная Далай-Ламой, «приют покинутых мадонн», которые Тонино упорно собирал по разрушенным старым базиликам. Не обошлось и без воспевания любви – как же без этого? Необычная скульптура называется «Меридиан встречи». Две бронзовые голубки сидят на ветке, и когда солнце падает на них под определенным углом, в их тенях безошибочно угадываются обращенные друг к другу профили Феллини и Мазины. По-моему, это один из самых величайших памятников, когда-либо созданных и посвященных этому чувству. И не только между мужчиной и женщиной. Потому что в нем мы находим признание самого Тонино в любви к друзьям. А еще здесь стоит Триумфальная арка, самая человечная в мире, всем, кому не достались земная слава и известность, всем живущим без исключения. Я невольно вижу в этом великодушном жесте Тонино перекличку с другим великим гуманистом, Германом Гессе, полагавшим, что на небе – совсем другой счет…



С уходом Тонино жизнь в сказочном «миндалевом доме» хоть и стала несколько спокойнее, но ненамного. Друзья, поклонники, журналисты, а то и просто любопытствующие путешественники – радушная и хлебосольная Лора рада всем и всегда держит двери нараспашку. На самом деле, ее душевная щедрость просто не знает границ (Тонино, да ведь и ты был таким же!). Ей нравится показывать гостям «дом, утопленный в вещах». Помимо бесчисленных творений Тонино, в нем живут и подарки-воспоминания – ковер Параджанова, картины Антониони, Бархина, Хржановского, Хамдамова, рисунки Феллини… Книги, сувениры со всего света, портреты, фотографии – внезапная встреча со знакомым взглядом Александра Блока, несколько шагов – и вот вам уже улыбается Паола Волкова, чуть позже – поочередно ослепляют красотой то Белла Ахмадулина, то Лорина мама, то сама Лора. А вот здесь вам придется угадывать – кто из игроков этой молодой и веселой футбольной команды Тонино? Случайных вещей в этом доме нет, у каждой есть своя история, своя тайна. Кровать из фильма де Сики «Брак по-итальянски», особенная ваза – только для одного цветка, вечно «плывущий корабль» из бумаги от театра «Тень, загадочный куб от любимовской «Таганки»… Кабинет Тонино, такой уютный, с огромным окном в сад, его кресло… кажется, он вышел на минуту и скоро вернется. А еще здесь живут коты и кошки. Сколько их? Сама Лора затрудняется дать точный ответ. 



Этот дом часто называют музеем. А я бы не стала – он слишком живой, дышащий, наполненный потрясающей энергетикой. Я полностью согласна с его хозяйкой, которая считает, что любой, даже самый роскошный, особняк ему уступает и проигрывает. Она продолжает безумно любить своего Тониночку. И трудится, не покладая рук – замыслы маэстро, которые он не успел воплотить, не должны кануть в Лету. Лора создает Фонд имени Гуэрры и литературный музей под открытым небом (так называемые «места души»), объединяющий городки и поселки долины Вальмареккьи. Тонино, так переживавший за молодых, променявших книги и идеалы на материальные ценности, надеялся таким образом удержать новые поколения от падения в пропасть пустоты и сухого рационализма. «Для меня машины не существуют. Мне не нравится, как выглядит телевидение. Мне не нравится реклама», – как было бы здОрово, если бы мы чаще прислушивались к тебе, Тонино. Кроме того, Лора проводит бесконечные литературные встречи, вечера памяти, фестивали. Так, в Пеннабилли вот уже второй год подряд, летом, съезжаются на кинофорум молодые режиссеры со всего мира.


Божественный свет

Прах Тонино покоится в нише, прорубленной верным Джанни прямо в скале, служившей когда-то сторожевой башней для Малатесты. «Миндальный дом» находится у ее подножия. Если подойти поближе, заметен камень, немного отличающийся по цвету. Это и есть «последний приют» поэта. В каждый мой приезд в Пеннабилли я стараюсь туда подняться. Но начинаю всегда с «ритуальной» прогулки. Волнуясь как перед любовным свиданием, спешу на встречу с «усатым ангелом» – одним из самых трогательных произведений Тонино. Дышу полной грудью в саду забытых фруктов – (помните?) тени профилей Федерико и Джульетты, часовня Андрея, стихи Тонино.... Загадав желания, кручу барабаны и бью в колокол Лхасы – мне нравится, как звук, превращаясь в эхо, растекается по всей долине. С поднятой в небо головой подолгу сижу на скамейке Тонино в его «храме мыслей» (santuario dei pensieri), где сходятся три важнейших линии – ума, души и тела... И наконец, через тропинки волшебного сада (ах, эти два плетеных кресла над обрывом с красивейшим, почти нереальным, пейзажем) в сопровождении бесчисленных кошек поднимаюсь туда, наверх, к Тонино, где он слышал «кашель Бога»... «А смерти-то нет» - ой, это Лора сказала? Но почему в моей голове так отчетливо прозвучал мужской голос? И мне ничего не остается, как только соглашаться: да-да, есть только этот божественный свет, заливающий все – и прекрасную долину с рекой Мареккья, и горы, и всех нас... А потом Лора угощает чаем с вкуснейшим вареньем из инжира и снова рассказывает о Тонино и его гениальных друзьях… Это правда, что жизнь, как чудо, если учиться у таких, как они... учиться любви и этой светлой легкой грусти, этой усмешке над самим собой... «Я мог бы стать нудным, если бы уже не был им».... Тонино, ну как можно не любить тебя? 



Как и каждому, кто приезжает в Пеннабилли, проникается и очаровывается поэтическим миром Тонино, знакомится с Лорой, мне посчастливилось прикоснуться к настоящему чуду. Так получилось, один из наших разговоров пришелся на день рождения Лориного отца. Вечером мы отправились в монастырь на мессу – «Сестры поют ангельски, надо слышать». По дороге Лора продолжала говорить и вдруг запнулась: «Посмотри-ка, в нашем саду сирень зацвела, как раз в память о папе». Скажу по правде, более цветущей в ноябре сирени меня все же поразило другое. По одной из легенд, именно в Сантарканджело в далекие времена жила прекрасная Франческа да Полента, выданная обманом за старшего сына Малатесты. Но любила она не мужа, а его младшего брата Паоло. Эта трагедия, поведанная Данте в «Божественной комедии», очень нравилась юному Тонино, он, как говорится, на ней вырос. Однако, когда пришел его черед, ему удалось создать из своей жизни еще более великое произведение – историю счастливой любви, которая, увы, случается на земле так редко. И без Лоры у него не получилось бы. 

СПРАВКА: Город, сохраняющий и сегодня свое средневековое обаяние, расположен на двух высоких холмах – Рупе и Роччоне – на высоте более 600 метров над уровнем моря. Когда-то у каждого из них был свой хозяин с замком на вершине. После многолетних распрей и вражды все же был подписан мирный договор, объединивший Пенны и Билли – названия замков и составили топоним. Так возник город. В память об этом событии на центральной площади красуется фонтан, а на месте разрушенного в 16 веке флорентийцами (войсками семьи Медичи) старинного замка Билли вскоре был построен агостинианский женский монастырь. Рядом с ним - большой железный крест, заметный издалека (19 век). Храм Святой Девы Марии Благословенной или Санта Мария делле Грацие (11-15 века) хранит в своих стенах фрески, выполненные в одной из разновидностей готического стиля, называемой «цветочной», которой были характерны элементы роскоши и изысканности. На одной из таких фресок изображена Богоматерь на троне с Младенцем, которая, согласно народной молве, была замечена «плачущей» в третью пятницу марта месяца 1489 года. После чего эта пятница стала называться Прекрасной, а к самой фреске потянулись вереницы паломников.

По некоторым источникам, первыми владельцами поместья можно считать феодалов из рода Карпенья. Затем власть перешла в руки семьи Малатеста – средневековых правителей Римини и окрестностей. Существует мнение, что эти знаменитые вояки были родом именно отсюда. Во всяком случае, в ряде документов упоминается некий Малатеста далла Пенна, занимавший в 13 веке высокие должности. Однако вскоре после падения последнего представителя династии, Сигизмодно Пандольфо, город встречал нового патрона – урбинского герцога Федерико ди Монтефельтро. 

Пеннабилли как будто бы помещен в изумительную «рамку» девственной природы: на его территории расположена часть натуралистического заповедника – парк Сассо Симоне и Симончелло, который, наряду с памятниками архитектуры, культуры и искусства, составляет бесценное достояние человечества. Кроме того, каждый год, в июне, здесь проводится международный фестиваль уличного искусства, а в июле – национальная выставка-продажа антиквариата. Многочисленны и городские музеи: епархии Монтефельтро, арифметики «Матеурека», парка Сассо Симоне и Симончелло, и, конечно же, «Мир Тонино Гуэрра» и «Места души», раскрывающие местные красоты с поэтической точки зрения. 

 

 

 

http://izvestia64.ru/chitatel/203709-odna-absolyutno-schastlivaya-lyubov-prodolzhenie.html