Авалишвили Л. Ахматова и Модильяни

 lamara avalishvili, 17 марта 2011,  11:52
 
Ахматова и художник Модильяни

(ко дню памяти поэтессы)

Она - петербургская, он - монпарнасский. Она великая при жизни, он - посмертно. 
Такие далекие и близкие, похожие и разные. Их пути пересеклись в бурлящем Париже начала прошлого столетия на углу бульвара Монпарнас в "Ротонде".
Она посетила Париж вместе с мужем поэтом, офицером и путешественником Николаем Гумилевым весной 1910 года. Ей было в ту пору 20 лет, Модильяни-25. В период знакомства Модильяни был высокий красивый молодой человек, еще мало известный художник, а необычно красивая юная Ахматова, была лишь в начале своего творческого пути На Модильяни она произвела необыкновенное впечатление. И он чем-то поразил ее:
"Как велит простая учтивость, 
Подошел ко мне, улыбнулся, 
Полуласково, полулениво 
Поцелуем руки коснулся - 
И загадочных, древних ликов 
На меня посмотрели очи." 
Они переписывались. А через год Ахматова вновь приехала в Париж. Их дружбе, вероятно, способствовало свободное владение Ахматовой французским языком и хорошее знание французской поэзии. Поэтесса была так красива, что на улицах все заглядывались на нее, а незнакомые мужчины без стеснения вслух восхищались ee очарованием. «Я была просто чужая, — вспоминала Анна Андреевна, — вероятно, не очень понятная женщина, иностранка». Художник осторожно попросил у Ахматовой разрешение написать ее портрет. Она согласилась. Так началась история страстной, но нeдолгой любви:
"И в тайную дружбу с высоким,
Как юный орел темноглазым
Я, словно в цветник предосенний,
Походкою легкой вошла.
Там были последние розы,
И месяц прозрачный качался
На серых, густых облаках..."
Модильяни подарил поэтессе незабываемые дни, которые остались с ней на всю жизнь. Спустя много лет она рассказывала, что художник был так беден, что не мог ее никуда пригласить и водил по городу. Им приходилось сидеть в любимом Люксембургском саду на скамейке, а не на удобных стульях, за которые пришлось бы платить.«Больше всего мы говорили с ним о стихах. Мы оба знали очень много французских стихов. В два голоса читали Верлена, которого хорошо помнили наизусть, и радовались, что помним одни и те же вещи, — скажет Ахматова спустя полвека. И добавит: — Данте он мне никогда не читал. Быть может, потому что я тогда не знала еще итальянского. Модильяни очень жалел, что не может понимать мои стихи, и подозревал, что в них таятся какие-то чудеса»:
"Звенела музыка в саду
Таким невыразимым горем.
Свежо и остро пахли морем
На блюде устрицы во льду.
Он мне сказал: "Я верный друг!"
И моего коснулся платья.
Так не похожи на объятья
Прикосновенья этих рук."
Они гуляли по ночному Парижу, по старинным, темным улочкам, а однажды даже заблудились и пришли в мастерскую художника лишь под утро.В крохотной, заставленной холстами комнатке Ахматова позировала художнику. В тот сезон Модильяни нарисовал на бумаге много портретов поэтессы.Это карандашные рисунки, скорее даже наброски. Но сделаны они настолько талантливо, что лучше передают образ Ахматовой, чем многие портреты.По словам Ахматовой "рисовал он меня не с натуры, а у себя дома, - эти рисунки он мне - своей Египтянке дарил". Их было шестнадцать. Сохранился у Ахматовой лишь один рисунок (остальные сгорели при пожаре), тот который был самым любимым для поэтессы и всегда был при ней. Её восхищало, что художник, встретив ее, 20-летнюю, и даже не зная, что она поэт, нарисовал умудренную жизнью, одухотворенную женщину, словно угадав в юном существе ее будущий величественный образ. Свой рисунок Ахматова использовала для украшения белой суперобложки своего сборника стихотворений и поэм под названием "Бег времени":
"Широк и желт вечерний свет,
Нежна апрельская прохлада.
Ты опоздал на много лет,
Но все-таки тебе я рада.
Сюда ко мне поближе сядь,
Гляди веселыми глазами:
Вот эта синяя тетрадь -
С моими детскими стихами."
Много лет спустя, среди рисунков художника нашли два портрета обнаженной женщины и обнаружили явное сходство модели со знаменитой русской поэтессой. Фигура на рисунках Модильяни статична и устойчива, подобно египетскому сфинксу. Эти рисунки стали подтверждением любви Модильяни и Ахматовой. Они могли бы быть вместе, однако судьба разлучила их навсегда:
"Я не знаю, ты жив или умер,-
На земле тебя можно искать
Или только в вечерней думе
По усопшем светло горевать.
Все тебе: и молитва дневная,
И бессонницы млеющий жар,
И стихов моих белая стая,
И очей моих синий пожар..."
Но в тот год влюбленные не думали о вечной разлуке. Они были вместе. Он — одинокий и бедный итальянский художник, она — замужняя русская женщина:
"Мне с тобою пьяным весело 
Смысла нет в твоих рассказах.
Осень ранняя развесила
Флаги желтые на вязах.
Оба мы в страну обманную
Забрели и горько каемся,
Но зачем улыбкой странною
И застывшей улыбаемся?
Мы хотели муки жалящей
Вместо счастья безмятежного...
Не покину я товарища
И беспутного и нежного."
Днем Модильяни водил поэтессу по музеям, особенно часто они заходили в египетский отдел Лувра. Амедео был убежден, что лишь египетское искусство может считаться достойнейшим. Русскую подругу он изображал в нарядах египетских цариц и танцовщиц.Когда же наступала ночь, влюбленные выходили из мастерской и гуляли под открытым небом:
"Мы не умеем прощаться,-
Всё бродим плечо к плечу.
Уже начинает смеркаться,
Ты задумчив, а я молчу."
По воспоминаниям Ахматовой, в те дни шли обильные дожди, и заботливый Модильяни, прихватив на случай дождя огромный черный зонт, раскрывал его над Анной, словно пряча ее от всех житейских забот. В такие минуты для Ахматовой существовал лишь он — ее странный друг, казавшийся малым ребенком, нелепый романтик, воспевающий неземные миры. Вопреки всем невзгодам, несчастьям, неустроенности и нищете, Модильяни не говорил с Ахматовой «ни о чем земном, и никогда не жаловался. Он был учтив, но это не было следствием домашнего воспитания, а высоты духа. Все божественное в Амадео только искрилось сквозь какой-то мрак». Ахматова вспоминала, что никогда не видела Амедео пьяным. Лишь однажды, накурившись гашиша, он лежал и в растерянности держал ее руку, повторяя: "Будь доброй, будь нежной со мной":
"Как белый камень в глубине колодца, 
Лежит во мне одно воспоминанье, 
Я не могу и не хочу бороться: 
Оно - мученье и оно страданье."
По воспоминаниям Ахматовой, у Модильяни была своя мастерская с двориком, где он занимался скульптурой. Ахматовой довелось видеть большие картины и скульптуры Модильяни.В своём эссе "Амадео Модильяни" Анна Ахматова , подитоживая встречу с великим художником, так писала об этом: «Вероятно, мы оба не понимали одну существенную вещь: все, что происходило, было для нас обоих предысторией жизни: его — очень короткой, моей — очень длинной. Дыхание искусства еще не обуглило, не преобразило эти два существования, это должен был быть светлый, легкий, предрассветный час. Но будущее, которое, как известно, бросает свою тень задолго перед тем, как войти, стучало в окно, пряталось за фонарями, пересекало сны и пугало страшным бодлеровским Парижем». Измученным и отчаявшимся Амедео, к счастью, Ахматовой не суждено было увидеть. Но поэтическое предвидение рисовало поздний портрет Модильяни в одном из вариантов "Поэмы без героя":
"В черноватом Париж тумане,
И наверно, опять Модильяни
Незаметно бродил за мной.
У него печальное свойство
Даже в сон мой вносить беспокойство
И быть многих бедствий виной."
Модильяни оставил после себя рисунки великой поэтессы и когда Ахматова, покидая Париж, прощалась с художником, тот отдал ей свертки этих рисунков. Что же касается Ахматовой, то она оказалась куда более сдержанной в выражении своих чувств - почти не существует упоминаний имени художника в стихах, нет посвящений ему.Об этом можно только догадываться:
"Эта встреча никем не воспета,
И без песен печаль улеглась.
Наступило прохладное лето,
Словно новая жизнь началась...
Ты, росой окропляющий травы,
Вестью душу мою оживи,-
Не для страсти, не для забавы,
Для великой земной любви."
Эти вроде бы случайные встречи, переросшие в глубокую дружбу двух молодых талантов,оставили заметный след в их творчестве.А страсть этой женщины, ее поэтичность и необычный облик (длинное гибкое, тело, лебединая шея) сыграли существенную роль в необычном творчестве Модильяни. И она это прекрасно понимала:
"Не будем пить из одного стакана 
Ни воду мы, ни сладкое вино,
Не поцелуемся мы утром рано,
А ввечеру не поглядим в окно. 
Ты дышишь солнцем, я дышу луною,
Но живы мы любовию одною. 
Со мной всегда мой верный, нежный друг,
С тобой твоя веселая подруга...
Лишь голос твой поет в моих стихах,
В твоих стихах мое дыханье веет. 
О, есть костёр, которого не смеет 
Коснуться ни забвение, ни страх."

Просмотры: 67 шт.