Станислав Грибанов. «ХУЦПЕ»
29-08-2009 22:57
Станислав Грибанов «ХУЦПЕ»
Станислав Грибанов «ХУЦПЕ»
Давно это было. Во время застоя развитого социализма. Я безмятежно жарился на пляже лётного профилактория в приморском городке Кобулети, вдруг, слышу, меня зовут. Кричат: "К телефону! Цветаева из Москвы звонит…" В плавках — так и рванул в приёмную. Звонила Анастасия Ивановна. Чистый, родникового звучания голос с произношением отдельных слов на старинный лад мигом перенёс в комнатку с роялем и акварелями Макса Волошина на шкафу. Анастасия Ивановна поинтересовалась, какая на море погода, хорошо ли отдыхаю и долго ли ещё буду на юге, а потом стала рассказывать о письме из Америки от какой-то Швейцер.
Письмо — открытое! — в боевой готовности к обнародованию, было по поводу второй части "Воспоминаний" А.Цветаевой, и мне Анастасия Ивановна звонила не случайно: дело в том, что на 20 страницах текста того письма 15 раз упоминалась моя фамилия. Словом, американка Швейцер выдавала! — всем сёстрам по серьгам…
Проблем с оплатой телефонных разговоров в застойные времена не было — говори, сколько хочешь, будто ты финансовый олигарх. Проблемы были с варёной колбасой, свободой слова и двойным гражданством для "прогрессивной интеллигенции". Так что минут через 30-40 мы договорились о встрече после моего отпуска. Надо было, конечно, ознакомиться с письмом мадам Швейцер, а потом и решать — вступать с ней в душеспасительную беседу, каяться во всех наших злонамеренных действах или сразу послать на хрен! Последний ход мысли Анастасия Ивановна, понятно, не выражала. Это была моя интерпретация одного из "ответов Чемберлену"…
Ну, а суть озабоченности американки сводилась к тому, что она, "как читатель и человек, любящий Цветаеву и пишущий о ней", от всех остальных требовала писания на эту тему такого, которое ей было бы понятно и её бы устраивало. Она — цветаеволюб и цветаевовед на весь Калашный ряд и Соединенные Штаты Америки, а посему заявляет сестре Цветаевой: "В Вашей книге не только не вся правда о Марине Цветаевой, но и не всё — правда", "В Вашей книге есть ложь", "Утвержденная Вами ложь может со временем показаться или быть выданной за правду", "Эта прямая ложь уже тогда меня поразила", "Остальное — неправда", "Вы не называете вещи их именами, Вы способствуете тому, чтобы не знали и не понимали", "Марина Цветаева надеялась, что будущее будет за неё, восстановит справедливость, — могла ли она предположить, что Вы, ее родная сестра, окажетесь на стороне прошлого, будете способствовать сокрытию истины?" И так далее…
Словно на расправе "тройки", Швейцер бросала Анастасии Ивановне вопросы: "Откуда Вы знаете те слова, которые цитируете? Кто и насколько достоверно рассказывал Вам о собрании в Чистополе?.." "Свое пребывание на Дальнем Востоке в 1943 году Вы маскируете, как это принято в официальной литературе, ссылкой на войну. Зачем?" И дальше: "Поражает бестактность и безвкусица, с которыми Вы излагаете обстоятельства, при которых узнали о трагической гибели Вашей сестры". "Еще за 12 дней до смерти… бодро сказала группе писателей." Откуда это "бодро"? Кто мог так определить интонацию Цветаевой?" "Я просто убеждена, что слово "бодро" принадлежит Вам, оно тенденциозно, как многие подобные ему слова, расчётливо вставленные в Ваше повествование"...
Возмутительная навязчивость, наглость автора "Открытого письма" в суждениях и о Марине Ивановне. Как это она не могла разглядеть, что за человек писатель Н.Асеев? Нашла к кому обратиться за помощью для сына! А ведь "имела возможность узнать Асеева в Москве". "Обращалась к нему в Чистополе…" Ох, не хватало тогда Марине Ивановне наставницы вроде Швейцер! Вот уж она научила бы, как жить и бороться, направила бы на путь истинный…
"Никакой специальной "травли" Цветаевой в эмиграции никогда не было. Была сложная и трудная жизнь Поэта в разрыве со Временем, в нежелании сколько-нибудь к нему приспосабливаться…" — продолжает Швейцер. Но судить о жизни Цветаевой, может, лучше все-таки по её строкам, а не по философическим экзерсисам американки?
…1926 год. После Праги — Париж, и Марина Ивановна пишет: "В Париже мне не жить — слишком много зависти. Мой несчастливый вечер, ещё не бывший, с каждым днем создаёт мне новых врагов… Если бы Вы только знали, как всё это унизительно…"
О том времени говорит и муж Марины Ивановны Сергей Эфрон: "Русский Париж, за маленьким исключением, мне очень не по душе. Был на встрече Нового года, устроенной политическим Красным Крестом. Собралось больше тысячи "недорезанных буржуев", жирных, пресыщенных и вяловесёлых (все больше евреи), они не ели, а драли икру и купались в шампанском. На эту встречу попала группа русских рабочих, в засаленных пиджачках, с мозолистыми руками и со смущёнными лицами. Они сконфуженно жались к стене, не зная, что делать меж смокингами и фраками. Я был не в смокинге и не во фраке, но сгорел со стыда…"
По Швейцер, это просто жизнь и время, к которым надо приспосабливаться. Она не против приспособить к выдуманной ею жизни и сына Марины Цветаевой...
…Кроме полковой выписки учёта потерь в архивах о рядовом Георгии Эфроне ничего не сохранилось. Да и какой архив мог быть у солдата! Тогда в поиске его я пошёл боевой дорогой 437-го стрелкового полка: в Центральном паспортном столе выписал ровно сто адресов парней, призывавшихся из Москвы и Подмосковья — тех, кто оказался в полку и 183-м медсанбате вместе с Георгием, и разослал их в надежде на ответ. Письма летели и в белорусские деревни Заборье, Поддубье, Коковщизна, Орловка, Еленцы, Бертовщизна, Гороватка… Но отовсюду отвечали: нет, такой солдат не значится ни в каких документах, нигде не захоронен…
И вот однажды из Друйского сельского Совета получаю такое вот письмо: "Путём опроса местных старожилов установлено, что на территории нашего сельского совета имеется могила неизвестного солдата, похороненного летом 1944 года". Сходилось место последнего боя 437-го полка в здешних краях и время. Командир взвода младший лейтенант Храмцевич рассказал, как происходила схватка за высоту, которую брали бойцы 3-го батальона: "Я хорошо помню этот бой… Немцы с высотки встретили нас плотным огнём. Мы залегли – кто где мог: в воронках от снарядов, в любом углублении. Два раза опять поднимались в атаку – и снова залегли, пробежав несколько метров вперёд. Третья атака нам удалась с помощью соседей. Так была взята деревня Друйка. Раненых отправили в 183-й медсанбат". Майор запаса М.Долгов уточнил, что тот медсанбат находился в лесу, километрах в 4-5 от деревни Друйки. Вот и всё.
Я написал очерк о Георгии и о людях, с которыми он разделил свою солдатскую судьбу, по деталям восстановил день 7 июля 1944 года, когда рядовой Эфрон пошёл в свою последнюю атаку...
Полностью — в «ДЛ», 2007, N7
Обзор интернета, оригинал этой страницы:
http://www.zavtra.ru/cgi/veil/data/zavtra/07/...
Дата добавления: 02.11.2007
Администрация сайта никак не связана с авторами этой страницы и не несёт ответственности за её содержимое.
-----------------------------------------------------------------------------------------
Эфрон Георгий Сергеевич (1925-1944)
Сын Марины Цветаевой и Сергея Эфрона (1893-1941), брат Ариадны Эфрон. Автор дневника (издан в 2 томах в 2004 г.), являющегося ценным источником информации о последнем периоде жизни Марины Цветаевой.
Г.С. Эфрон родился 1 февраля 1925 года в пригороде Праги. В семье его называли "Мур". О нём М. Цветаева постоянно писала в своих дневниках. В июне 1939 г. вместе с матерью г. Эфрон приехал в СССР, куда раньше вернулись из эмиграции его отец и сестра, оказавшись по сути в чужой стране. Очень тяжело переживал арест сестры (27 августа 1939 г.), а затем отца (10 октября 1939 г., расстрелян 16 августа 1941). Учился в школе. Цветаеведы характеризуют Г. Эфрона как подростка избалованного и эгоистичного при бесспорной талантливости. Если бы не его гибель на фронте в 19 лет, он мог бы состояться как писатель, переводчик, литературный критик.
Когда началась война Г. Эфрон отправился вместе с матерью в эвакуацию в Елабугу, где она вскоре покончила жизнь самоубийством (31 августа 1941 г.). Отношения между матерью и сыном были непростыми, это дало повод некоторым исследователям считать, что Мур мог быть косвенно виновен в смерти М. Цветаевой.
После похорон матери (2 сентября) он уехал из Елабуги в Москву, учился в интернате, в октябре 1941 г. эвакуировался в Ташкент, жил в нужде, заставившей его даже пойти на воровство...
По возвращении в Москву в ноябре 1943 г. поступил в Литинститут, но в феврале 1944 г. был призвен на фронт. Воевал на 1-м Белорусском фронте; 7 июля 1944 г. ранен в бою под деревней Друйка и отправлен в медсанбат, где и скончался. Умер ли он в тот же день или чуть позже, в самом медсанбате или на пути к нему - неизвестно.
фото Евгении Долгих, 2013 г.
Г. Эфрона похоронили на кладбище села Струневщино (оно находится между сёлами Друйка и Струневщино), вместе с другими бойцами. В последствии останки Г. Эфрона перезахоронили в братскую могилу г. Браслава (Браславский район Витебской области, Белоруссия). Но на мемориале в Брацлаве имени Г. Эфрона нет. Старая могила в Струневщине тоже сохранилась, за ней ухаживают школьники села Чернево.
Д.
http://www.slavcentr.kz/index.php/55-uncategorised2/619-rejd-pamyati.html
http://1001.ru/books/efron/ - дневники Г. Эфрона
http://www.m-necropol.ru/efron-georgi.html
Комментарии:
Лилия Фогельзенг (Цибарт) 30-08-2009 01:29 Re: Станислав Грибанов «ХУЦПЕ»
Вера, знаешь ли ты, что Хагенмайер был пленён недалеко от тех мест, что он рад был, что РАНЬШЕ попал в плен, НЕ могла ЕГО потенциальная пуля ранить сына Цветаевой. На фотографии в "Литературной газете" ( 2000 г.) видно, как мы с ним сверяем карты тех мест. Такие вот скрещения судеб.
Вера Астахова 30-08-2009 02:52 Re: Станислав Грибанов «ХУЦПЕ»
Лиличка моя дорогая! Я этого не знала! Спасибо тебе! У меня есть это фото, где вы сверяете карты, но оно очень маленькое – даже тебя трудно разглядеть, если у тебя есть крупнее по объёму, дай его в альбом. Я очень надеюсь, что, несмотря на твою жуткую занятость, ты расскажешь нам о Хагенмайере. Это будет очень интересный рассказ.
Посмотри фото, которые выложил Макс – целая серия в Альбоме Ново-Талицы, какой он умника, пообещал мне и сделал, просто по-цветаевски. Друг – это действие! Мне Ново-Талицы не достать, а он там рядом. Макс – моя (и наша) связная ниточка с прародиной Цветаевой. Ты – с её детством! А у тебя есть фото мест Цветаевой в Германии и Швейцарии? Лиля, ты не догадалась через своих гостей передать мне свой уникальный фильм? Как я его жду!!!!!
Опубликованна на сайте № 2 - 6 августа 2010, 01:42