М.Цветаева и А.Тарковский. Предистория - "Я стол накрыл на шестерых"
Предистория - "Я стол накрыл на шестерых"... Тех, в чьей памяти фамилия Тарковский ассоциируется лишь с сыном Андреем, знаменитым кинорежиссёром, на фото - ребёнком, уютно устроившимся на руках отца, прошу поверить: это поэт масштаба ничуть не ниже цветаевского.
И Арсений Александрович, и Марина Ивановна были и остаются ярчайшими звёздами на небосклоне российской словесности. Но речь сегодня не об их творческих достоинствах или вкладе в русскую поэзию, а о том, как по прихоти всё той же мало предсказуемой судьбы неожиданно пересеклись в одной точке их творческие и жизненные судьбы, да ещё и в такие знаковые, переломные времена. "Времена не выбирают, в них живут и умирают..." Не выбирали и наши герои эти самые трагические тридцатые и роковые сороковые, "когда свинцовые дожди хлестали так по нашим спинам, что снисхождения не жди". В 1939-ом году Марина совершила роковую ошибку, вернувшись в Россию с двумя детьми вслед за своим мужем Сергеем Эфроном, попавшимся на крючок НКВД. Сразу после их приезда муж и дочь были арестованы, и судьба их была ужасна: дочь Аля 15 лет скиталась по тюрьмам и ссылкам, мужа в 1941-ом расстреляли. Настоящие стихи в те годы не могли быть напечатанными, и поэты с большой буквы, чтобы не помереть с голода, вынуждены были перебиваться переводами национальных знаменитостей вроде Джамбула и Сулеймана Стальского. Вот в доме такой переводчицы, строчившей подстрочники, и произошла первая встреча двух поэтов. Ему было 32 года, ей - 47. Был ли у них роман? Никто не знает. Известно лишь, что вышли они оттуда вместе. Сам Арсений Александрович отрицал близкие отношения. Однако целый цикл стихотворений, посвящённых Марине, чувство колоссальной и непреходящей вины автора перед ушедшим из жизни его другом-кумиром, пронизывающее эти исповедальные стихи, упорно свидетельствуют об обратном: "Где лучший друг, где божество моё, где ангел гнева и праведности?... И чем я виноват, чем виноват?" Нельзя не почувствовать какой-то скрытый подтекст, известный только им двоим, в стихотворении "Из старой тетради" того же 1939-го года: Я слышу, я не сплю, зовешь меня, Марина, Поешь, Марина, мне, крылом грозишь, Марина, Как трубы ангелов над городом поют, И только горечью своей неисцелимой Наш хлеб отравленный возьмешь на Страшный суд, Как брали прах родной у стен Иерусалима Изгнанники, когда псалмы слагал Давид И враг шатры свои раскинул на Сионе. А у меня в ушах твой смертный зов стоит, За черным облаком твое крыло горит Огнем пророческим на диком небосклоне.
Но удивительнее всего диалог поэтов, дошедший до нас вопреки всем временам и обстоятельствам.
В 1940 году Арсений Тарковский, вспоминая всех своих безвременно ушедших родных и близких, написал проникновенное стихотворение: Стол накрыт на шестерых - Розы да хрусталь... А среди гостей моих - Горе да печаль. И со мною мой отец, И со мною брат. Час проходит. Наконец У дверей стучат. Как двенадцать лет назад, Холодна рука, И немодные шумят Синие шелка. И вино поет из тьмы, И звенит стекло: "Как тебя любили мы, Сколько лет прошло". Улыбнется мне отец, Брат нальет вина, Даст мне руку без колец, Скажет мне она: "Каблучки мои в пыли, Выцвела коса, И звучат из-под земли Наши голоса".
Через год уже и встречи с Мариной стали невозможны. А с начала войны и по декабрь 1943-го Тарковский постоянно на фронте, в редакции газеты 11-ой гвардейской армии, где был тяжело ранен и чудом остался жив, потеряв ногу.
Неведомо какими путями это стихотворение было услышано или прочитано Мариной. 6 марта 1941-го года, в один из самых тяжёлых периодов своей жизни, она нашла в себе силы ответить на него не менее проникновенным криком души: Все повторяю первый стих И все переправляю слово: "Я стол накрыл на шестерых"... Ты одного забыл - седьмого. Невесело вам вшестером. На лицах дождевые струи... Как мог ты за таким столом Седьмого позабыть - седьмую... Невесело твоим гостям, Бездействует графин хрустальный. Печально - им, печален - сам, Непозванная - всех печальней. Невесело и несветло. Ах! не едите и не пьете. Как мог ты позабыть число? Как мог ты ошибиться в счете? Как мог, как смел ты не понять, Что шестеро (два брата, третий- Ты сам - с женой, отец и мать) Есть семеро - раз я на свете! Ты стол накрыл на шестерых, Но шестерыми мир не вымер. Чем пугалом среди живых - Быть призраком хочу - с твоими, (Своими...), Робкая как вор, Я - ни души не задевая! - За непоставленный прибор Сажусь незванная, седьмая. Раз! - опрокинула стакан! И все, что жаждало пролиться, - Вся соль из глаз, вся кровь из ран - Со скатерти - на половицы. И - гроба нет! Разлуки - нет! Стол расколдован, дом разбужен. Как смерть - на свадебный обед, Я - жизнь, пришедшая на ужин. ... Никто: не брат, не сын, не муж, Не друг - и все же укоряю: "Ты, стол накрывший на шесть - душ, Меня не посадивший - с краю". Простим автору аберрацию памяти, немного трансформировавшую первую строку стихотворения Тарковского. Это были её последние стихи. Кроме прошений, заявлений и записок с просьбами к знакомым и не очень людям она больше уже потом ничего не писала. А через полгода, 31 августа 1941-го года, Марины Ивановны не стало. В захолустной эвакуационной Елабуге, отчаявшись найти работу, помощь своих собратьев по перу и какие бы то ни было средства для существования, она повесилась в сенях хибары добросердечной женщины, приютившей на время их с 16-тилетним сыном. Сам же Арсений Александрович прочитал последнее стихотворение Марины Цветаевой лишь в 1982-ом году, после публикации в журнале "Огонёк", когда ему было уже 75 лет. Очевидцы, видевшие его в этот день, единодушны в оценке тогдашнего душевного состояния поэта, характеризуя его одним словом: катарсис. -----------------------
Источники: 1.) прислал Михаэль Гольденберг 2.) Слушайте на радио Дом Давида 7.05.2013г., выпуск 165 http://domdavida.podfm.ru/my/173/ 3.) http://www.liveinternet.ru/tags/%FF+%F1%F2%EE%EB+%ED%E0%EA%F0%FB%EB+%ED%E0+%F8%E5%F1%F2%E5%F0%FB%F5/ - Эдуард_Кайдошко |