7 января 1951
...Сама я тоже пишу Бог знает как редко, но вы не сердитесь, предпраздничная работа совсем замучила меня, не оставляя и крошечки времени не только на письмо, но даже хоть на открытку. А предпраздничный период начался у меня с середины октября — подготовки к 7 ноября — и всё продолжается, пройдя через выборы в местные советы, день Конституции, день рождения Сталина, Новый год и еще другие даты и дойдя до подготовки к следующим выборам в Верховный Совет РСФСР.
[на фото - открытки, нарисованные А.С. - отсюда]
Морозы стоят страшенные, всё время ниже 50°, иногда еще вдобавок с резким, пронзительным ветром. Я хоть за все эти годы и привыкла к Северу, но все же трудно — на самых малых расстояниях мерзнешь на лету, как какой-нб. воробей, а главное, что и на работе очень холодно, приходится работать не раздеваясь, от этого делаешься ужасно неповоротливой. Пишешь, пишешь лозунги прямо на ледяном полу, дверь открывается поминутно, окутывая тебя, как некоего духа, клубами морозного пара. И всё это вместе взятое утомляет не менее, чем сама работа. Но зато домик наш оказался теплым и сухим. Это чудесно, это — самое главное в здешней жизни!
2 февраля 1951
Моя простуда прошла благополучно, только голос, видно, до самого лета не наладится, как только глотну морозного воздуха — опять горло перехватывает, а мороз всё время около — 50°, часто еще ниже, счастье, что с работы и на работу недалеко, да и вообще всё близко, село ведь. Но я просто с ужасом гляжу на возчиков, лесорубов, на всех тех, кому волей-неволей приходится работать на воздухе, несмотря на температуру. У всех лица, как кипятком обваренные, все брови, ресницы в ледяных сосульках, смотреть страшно. Воздух звенит от мороза, стены трещат.
Даже и представить себе трудно, какая здесь интересная зима, совсем непохожая на все другие, с которыми я познакомилась за свою жизнь. Солнце встает не круглое, как ему полагается, а расслоенное, как плохо собранная складная игрушка для детей дошкольного возраста.
Ночами ярко полыхает северное сияние — то зелеными лучами, то белесым туманом заполняет небо. А звезды бывают необычайно яркие, и все чуть сдвинуты по сравнению с небом, которое над вами. Например, Орион поднимается гораздо выше над нашим горизонтом, чем над вашим, а Полярная звезда сияет настоящей маленькой луной — но только с отчетливо видными ярко-голубыми острыми лучами. Но всё это великолепие не очень-то радует, когда ресницы слипаются от льда и мороз забирается решительно всюду, где ему нечего делать. <...>
...насчет досылки вещей — прямо не знаю, пока у вас что-то хранится, у меня какое-то суеверное чувство, что есть у меня «дом» и что-то «дома», правда. Если же всё окажется здесь, то будет просто страшно. Я все равно чувствую себя непрочно здесь, все мне кажется, что опять придется куда-то ехать, что-то везти с собой и на себе и всё остальное бросать. Или это просто какое-то неверие в твердую почву под ногами, или псих какой-то, или в самом деле мне так на роду написано — вечно странствовать — не знаю... Во всяком случае «домом» я считаю и чувствую вашу московскую комнатушку, а всё остальное — транзит и «sic transit».
А в общем, живу помаленьку, но на душе странно: как будто состарилась она. Эта жизнь меня не радует больше, не потому, что она трудна (бывало и труднее), а потому, что она — не жизнь, вот и является чувство, что жизнь уже прожита, а в сколько лет, не так уж важно, ибо прожила я жизнь большую. Смерти я не желаю (активно) и не зову, ибо отчаянья не испытываю и усталость моя позволяет существовать, но смерти не боюсь, ибо жизнь отняла у меня больше, чем может отнять смерть. Простите за все эти грустные размышления, но, во-первых, если вдуматься — они совсем не грустные, а во-вторых, кому же, как не вам, могу я сказать об этом?
...немного почитала Бальзака. Не перечитывала с детства и пришла в ужас: редкие проблески гениальности тонут в хаосе всякой дребедени, еще хуже Эжен Сю «Lesmystères de Paris» (Парижские тайны). Еще хуже Гюго, прозу которого не люблю из-за безумной фальши, которой он сдабривает все им затрагиваемые социальные проблемы. Впрочем, это, конечно, дело вкуса, да и возраста. Молодежи такие книги не могут не нравиться, ибо там всё преувеличено, всё смещено и жизнь не жизнь, а сплошная романтика. Я, пожалуй, только в последние годы по-настоящему доросла до Толстого, а уж если доросла, то до Бальзака нужно опять в детство впадать.
Моя простуда прошла благополучно, только голос, видно, до самого лета не наладится, как только глотну морозного воздуха — опять горло перехватывает, а мороз всё время около — 50°, часто еще ниже, счастье, что с работы и на работу недалеко, да и вообще всё близко, село ведь. Но я просто с ужасом гляжу на возчиков, лесорубов, на всех тех, кому волей-неволей приходится работать на воздухе, несмотря на температуру. У всех лица, как кипятком обваренные, все брови, ресницы в ледяных сосульках, смотреть страшно. Воздух звенит от мороза, стены трещат.
Даже и представить себе трудно, какая здесь интересная зима, совсем непохожая на все другие, с которыми я познакомилась за свою жизнь. Солнце встает не круглое, как ему полагается, а расслоенное, как плохо собранная складная игрушка для детей дошкольного возраста.
Ночами ярко полыхает северное сияние — то зелеными лучами, то белесым туманом заполняет небо. А звезды бывают необычайно яркие, и все чуть сдвинуты по сравнению с небом, которое над вами. Например, Орион поднимается гораздо выше над нашим горизонтом, чем над вашим, а Полярная звезда сияет настоящей маленькой луной — но только с отчетливо видными ярко-голубыми острыми лучами. Но всё это великолепие не очень-то радует, когда ресницы слипаются от льда и мороз забирается решительно всюду, где ему нечего делать. <...>
...насчет досылки вещей — прямо не знаю, пока у вас что-то хранится, у меня какое-то суеверное чувство, что есть у меня «дом» и что-то «дома», правда. Если же всё окажется здесь, то будет просто страшно. Я все равно чувствую себя непрочно здесь, все мне кажется, что опять придется куда-то ехать, что-то везти с собой и на себе и всё остальное бросать. Или это просто какое-то неверие в твердую почву под ногами, или псих какой-то, или в самом деле мне так на роду написано — вечно странствовать — не знаю... Во всяком случае «домом» я считаю и чувствую вашу московскую комнатушку, а всё остальное — транзит и «sic transit».
А в общем, живу помаленьку, но на душе странно: как будто состарилась она. Эта жизнь меня не радует больше, не потому, что она трудна (бывало и труднее), а потому, что она — не жизнь, вот и является чувство, что жизнь уже прожита, а в сколько лет, не так уж важно, ибо прожила я жизнь большую. Смерти я не желаю (активно) и не зову, ибо отчаянья не испытываю и усталость моя позволяет существовать, но смерти не боюсь, ибо жизнь отняла у меня больше, чем может отнять смерть. Простите за все эти грустные размышления, но, во-первых, если вдуматься — они совсем не грустные, а во-вторых, кому же, как не вам, могу я сказать об этом?
...немного почитала Бальзака. Не перечитывала с детства и пришла в ужас: редкие проблески гениальности тонут в хаосе всякой дребедени, еще хуже Эжен Сю «Lesmystères de Paris» (Парижские тайны). Еще хуже Гюго, прозу которого не люблю из-за безумной фальши, которой он сдабривает все им затрагиваемые социальные проблемы. Впрочем, это, конечно, дело вкуса, да и возраста. Молодежи такие книги не могут не нравиться, ибо там всё преувеличено, всё смещено и жизнь не жизнь, а сплошная романтика. Я, пожалуй, только в последние годы по-настоящему доросла до Толстого, а уж если доросла, то до Бальзака нужно опять в детство впадать.
(слева - А.С. с сотрудницами Дома культуры, 1951 год; справа - А. Шкодина, рисунок А.С.; источник)
Туруханск, 7 марта 1951
Погода у нас становится мягче, хотя это совсем не в ее природе. Переход от зимы к весне происходит не постепенно, а скачками, рывками. Вы только себе представьте: третьего дня было у нас 29° ниже нуля, вчера — 5°, сегодня — 33°! Оно и понятно, что сердце постоянно дает себя знать, всегда ему всесторонне тяжело! Вообще климат не из приятных, но всё же он, кажется мне, выносимее тропического, о котором всегда помышляла с ужасом. Кажется, Бог миловал!
...всё было бы в высшей степени мило, если бы не пили так, как только на Севере пьют. Пьют здорово, пьют все, и на следующий день ходят понурые, пока не раздобудут хоть немножко денег на «опохмелиться». Потом опять всё входит в свою колею, причем от даты к дате вспоминают, как «гуляли», и готовятся к новому «гулянью».
20 марта 1951
Шла сегодня с работы и думала — какой невнимательный у нас в молодости глаз, у большинства из нас (Бориса, конечно, из этого большинства исключаю!). В юности глаза, любуясь, скользят по поверхности, как если бы всё окружающее было обтекаемой формы, а начиная с моего теперешнего возраста и далее — глаз остер и точен, как инструмент в руках хирурга. Вот сейчас, видя меньше, количественно и качественно, чем в молодости, я замечаю гораздо больше, и ярче, и глубже, чем раньше. И у вас, наверное, так — правда?
3 января 1952 г.
Погода у нас по обыкновению сумасшедшая, от 50 до 5 градусов и обратно, и как всегда безумно красиво. Но красота эта, наводящая на ощущение бренности всего земного, равнодушия всего небесного и собственного одиночества отнюдь не подбадривает!
8 апреля 1952 г.
Посылаю вам две плохоньких картинки — на одной — ранняя наша весна, на второй — маленький тунгус с лайкой. Обе картинки нарисованы плохо, но в какой-то мере похожи. А на собаках здесь возят воду и дрова, они все очень кроткие, не лают, несмотря на свое имя, и не кусаются. Их здесь великое множество, причем часть из них дежурит у магазина, где продают хлеб. Стоят на задних лапах и выпрашивают довески.
...Описывать северную природу не всегда хочется, а о самой себе, об условиях жизни и работы – получается довольно нудная повесть, которая может звучать как намек о том, что я, мол, нуждаюсь в помощи, а это впечатление производить – ужасно неловко и неприятно. Вообще же — ну сколько раз человек может тонуть? ну раз, ну два, но не может же он постоянно находиться в состоянии утопления — могут вполне справедливо подумать мои корреспонденты — все, кроме вас! Да, по сути дела, корреспонденты мои раз, два и обчелся! Да и не в них дело, дело в самой себе, в том, что нарушено какое-то внутреннее равновесие и всё время заставляешь себя жить и действовать так, как будто бы никто и ничто не думало его нарушать.
12 июля 1952
...каждая человеческая встреча бросает семена в нашу душу, — немногие дают всходы, и еще меньшие приносят плоды. Причем никогда не знаешь, что за растения и что за плоды дадут эти семена!
...Была сегодня в лесу, ходила за мхом для прокладки между бревнами в кухонной стене. Кроме мха и комаров ничего не заметила!
8 ноября 1952
Родные мои, опять так долго не писала вам, а только бесконечно думала о том, что надо написать. В этой тактике и практике мы, кстати, схожи! Вы, конечно, поняли, что мое молчание связано с подготовкой к ноябрьским праздникам, когда я обычно не успеваю даже есть и спать, и, надеюсь, не тревожились о своей блудной дочери-племяннице. Работала не переводя дыхания, написала около 50 лозунгов, нарисовала на фанерных щитах карикатуры для украшения фасада, подготовила выставку по докладу Маленкова на XIX съезде, выставку карикатур «Они и мы», оформила всё наше нелепое здание снаружи и внутри, оформила сцену для торжественного заседания, и только собралась сама отдыхать и праздновать, как получила 6го ноября записочку карандашом от Бориса о том, что его в тяжелом состоянии (инфаркт) положили в Боткинскую больницу. И сразу у меня опустились и руки, и крылья и на душе стало тоскливо и жутко. Я очень прошу вас — напишите или, если можно, телеграфируйте мне о нем, мне очень тревожно, а иначе как узнать? Я даже не знаю, как зовут его жену или кого бы то ни было из домашних, чтобы о нем справиться, и вообще ничего не знаю.
(А. Эфрон, С. Эфрон; 1930-е годы, Франция)
Ариадна Эфрон. «А душа не тонет...» (Письма 1942—1975)
Письма из лагерей и ссылки (1942-1955)
Ещё открытки Ариадны Эфрон:
НАТАЛЬЯ БАРЧЕНКО
25 / 11 / 2014
История возникновения открытки
Скажите, как давно вы получали открытку по почте? Да-да, именно по почте, а не по электронке! Такую «живую», с уникальной маркой, открытку, которая проделала долгий путь, чтобы достичь своего адресата. К сожалению, с развитием мира технологий, такое понятие как отправить открытку по почте отошло далеко-далеко, чуть ли не в далекие 90-е и только в последние несколько лет это увлекательнейшее занятие снова входит в моду.
История открытых писем или как их иногда называли в конце XIX - начале XX века, «артистических карточек», началась приблизительно 140 лет назад. Коллекционеры со всего мира до сих пор спорят, в какой стране открытка пустила свои корни. Например, французы твердят, что именно они являются родоначальниками открытых писем, а именно во времена франко-прусской войны, французские солдаты из-за нехватки бумаги и конвертов придумали новый способ передавать весточки своим родным с помощью прямоугольников из картона, так называемых открыток. Более того, первое иллюстрированное открытое письмо было выпущено продавцом книг Леоном Бенардо, который использовал их же рисунки и карикатуры и создал что-то наподобие нынешней открытки.
История открытых писем или как их иногда называли в конце XIX - начале XX века, «артистических карточек», началась приблизительно 140 лет назад. Коллекционеры со всего мира до сих пор спорят, в какой стране открытка пустила свои корни. Например, французы твердят, что именно они являются родоначальниками открытых писем, а именно во времена франко-прусской войны, французские солдаты из-за нехватки бумаги и конвертов придумали новый способ передавать весточки своим родным с помощью прямоугольников из картона, так называемых открыток. Более того, первое иллюстрированное открытое письмо было выпущено продавцом книг Леоном Бенардо, который использовал их же рисунки и карикатуры и создал что-то наподобие нынешней открытки.
Англичане также не заставят себя долго молчать и будут упорно доказывать, что именно почетный гражданин Великобритании сер Генри Коул стал автором первой иллюстрированной открытки, которая появилась на свет в канун Рождественских праздников, в далеком 1871 году.
У китайцев есть своя версия истории возникновения открытки. Согласно ей, открытки эволюционировали из визитных карточек. В соответствии с китайским этикетом того времени, если посетитель не смог застать того человека, которого он хотел поздравить, он должен был оставить на пороге его дома свою визитную карточку с написанными на ней пожеланиями к празднику.
Интересен тот факт, что в период с 1900 по 1920-е годы исследователи называют «золотым веком» открытки в России. Считается, что в дореволюционной России больше всего производилось видовых открыток. Также хорошо покупались театральные открытки, демонстрируя расцвет театра. После Октябрьской революции, в Советском Союзе открытки были объявлены буржуазным предрассудком и изъяты из производства. Но со временем такое предосудительное отношение к открытым письмам поменялось, и о них снова вспомнили. В моей памяти до сих пор хранятся теплые воспоминания о советских рождественских открытках.
Так или иначе, история возникновения открытки до сих пор не дает покоя и будоражит фантазию коллекционеров, а ее внешний вид пережил немало изменений. Но хотелось бы поведать вам совсем другую историю... А, именно, пролить свет на тайну почтовых марок, которые на многих старинных открытках наклеены неровно. Приклеена особым образом и под определенным углом наклона, почтовая марка могла о многом рассказать адресату. Более ста лет назад язык почтовых марок был одним из главных безмолвных «языков» среди влюбленных, он помогал им изъясняться в своих чувствах, не будучи разоблаченными.
В современном обществе открытки активно набирают свои обороты, postcrossing, придуманный португальцем Паулу Магальяэш в 2005 году с каждым годом становится все более популярным, а быть филокартом нынче очень модно.
