Режиссер, сценарист и продюсер Дмитрий Томашпольский до 2000 года работал в Киеве и вместе с женой Аленой Демьяненко снял в Украине пять фильмов. Затем на восемь лет уехал в Москву, где работал по принципу «ни года без фильма» (девять фильмов за 8 лет). Когда для продолжения работы в России стал вопрос о смене гражданства (на российское), Дмитрий решил вернуться в Киев, с тем чтобы заниматься кино здесь.f
Фильм «Луна в зените», представленный на Киевскоммеждународном кинофестивале, - самая свежая работа режиссера и первый кинематографический взгляд на судьбу Анны Ахматовой.
- Дмитрий, поговорим о фильме «Луна в зените». Вам случилось снять первый фильм об Анне Ахматовой...
- Первый. И актеры испытывали то же самое. Они все чувствовали ее согласие или несогласие, что вот этот эпизод должен быть, а вот этот нет... Помните, там есть эпизод, когда герои сидят у приемника в Комарово и слушают речь Черчилля по «Голосу Америки». Нам надо снять эпизод. Ассистенты нашли коробку от приемника. Естественно, не нужно было, чтобы он работал. Они притащили практически пустую коробку. И вот мы снимаем этот эпизод. Светлана Крючкова (исполнившая роль пожилой Анны Ахматовой. - ТК) произносит монолог о том, как она узнала о постановлении 1946 года, помните - где Зощенко подонок, где не печатать и запретить Ахматову. В какой-то момент она произносит реплику: «И я вижу свое имя», и в этот момент из приемника с грохотом идет невероятный звук. Звукооператор роняет наушники, Крючкова перекрестилась. Я просто порадовался, но потрясение было.
- «Луна в зените», как и многие из ваших фильмов, снят по вашему же сценарию. Вам больше нравится снимать по своим сценариям, или не было сценариста, подходящего по духу?
- Там вообще был другой сценарий. Мне предложили снимать фильм, но я отказывался после того как прочитал сценарий. Ну, вот я вам расскажу: один из эпизодов был о том, как молодая Ахматова в Крыму идет по бережку, видит какого-то рыбака и от нечего делать отдается ему в лодке. Понимаете? В общем, это была такая чушь! У меня есть подозрение, что Анна Андреевна сверху увидела, что необходим защитник, чтобы этого всего не допустить. В конце концов, мне сказали: хорошо, если тебе не нравится этот сценарий, напиши свой.
Перед любым проектом захожу в сеть и в разных вариациях пишу что-нибудь в поисковике. Например, «Анна Ахматова тайна». Я не помню, что именно я тогда написал, но по первому же линку речь шла о сожженной пьесе Ахматовой. Я бы никогда и не подумал, что у нее есть сожженная пьеса. Но это был первый момент, когда я заинтересовался фильмом и сказал, что напишу сценарий. Оказывается, у Анны Андреевны Ахматовой была пьеса, которую она два раза сжигала, - в ней она предсказала свою судьбу и там была сноска на ее сны.
Я нашел около десятка описаний ее снов. И почти все экранизировал. Эпизод о Гумилеве - помните, когда из НКВД пришли забирать ее сына, а она сдает мужа - Николая Степановича Гумилева, которого уже нет, который расстрелян. Это ее реальный сон. И как вы думаете, разве могу я отказаться, имея такой материал? И я стал дальше изучать материал, прочитал все об Ахматовой, и полное собрание сочинений, и всю мемуарную и автобиографическую литературу. Потом я нашел информацию, что есть опубликованные генералом КГБ Кулагиным доносы на Ахматову.
- Которые тоже были включены в фильм...
- Я просто начал кричать от восторга! Я стал их искать - и нашел. Естественно, я понял, как рассказать биографию, не пересказывая ее, - через эти доносы. В фильме много всего замешано, есть и реальные доносы, и описанные сны Анны Ахматовой, или что-то, что я авторски стилизовал под донос или сон.
Мы снимали в естественных интерьерах, на настоящей даче в Комарово, в Фонтанном доме, в квартире Пунина. Людям, которые видели там Светлану Свирко (исполнительница роли молодой Ахматовой. - ТК), становилось плохо: они говорили, что это абсолютная копия Ахматовой. При том что с внешностью мы ничего не делали, только парик был - знаменитая ахматовская челка. У меня ощущение, что фильм снят не по заказу правительства Москвы, а по заказу Анны Андреевны Ахматовой. Говорю не для красного словца, абсолютно в этом уверен.
- А как со Светланой Крючковой работалось?
- У нас любовь. Мы работали с ней душу в душу. Я впервые встречаю артиста такого уровня. Крючкова чуть ли не единственная актриса, которая умеет перевоплощаться. Это забытая школа русского театра перевоплощения. Не играть самого себя в предлагаемых обстоятельствах, из фильма в фильм, а перевоплотиться. Она - это больше не она. Она ходила с наушниками и слушала ахматовскую мелодику, заучивала ее интонацию и говорила ее словами. Это человек, фанатически преданный своему делу. Артист, который живет ролью, полностью отдается ей. Работать с ней - наслаждение. Я работал с большим количеством самых разных артистов - и французских, и российских, и украинских, и со звездами самого разного уровня. Ничего подобного я не испытывал в жизни.
- А не хотелось вам, будучи здесь, снять фильм об украинской исторической или, скажем, литературной личности?
- Я хочу. Я уверен, что в 20-е годы Украина была центром европейской культуры в живописи, в архитектуре. Например Экстер, потрясающая художница, работавшая в Париже, была киевлянкой. Это личность космического масштаба. А какие фильмы можно и нужно снимать по украинской классике! Это ж кровь с ножами, такая страсть, такие интереснейшие сюжеты...
- Сюжеты, безусловно, так и просятся на экран, но потом появляется вопрос, кто снимет их так, чтобы это было интересно для просмотра. Есть несколько вроде выстреливших в предыдущие годы украинских проектов, о которых много писали и говорили, а в результате оказалось, мягко говоря...
- Путь к появлению интересных фильмов только один - известный закон товарища Гегеля о переходе количества в качество. Если будет количество фильмов, будет и производство. Появятся люди, которые сделают такой фильм, - не только режиссеры, операторы и артисты, но и второе, третье звенья. Ведь сейчас как: нужно проявлять пленку, а у нас даже проявки нет. У нас нет долби-стерео. Для того чтобы все это возникло, должно появиться количество фильмов. Уверяю вас, из 10 фильмов, скажем так, будет три хороших. Я верю в это.
Фильм, который получает призы на фестивалях, - это очень хорошо, это здорово, и такое кино должно быть. В конце концов, для этого у нас есть Кира Георгиевна. Но кино - это то, что люди смотрят, за что платят свои деньги и идут на следующий фильм. Кино - это бизнес, который должен возвращать деньги. Это то, что в Европе и во всем мире является доходной частью бюджета. Нужно творчески использовать то, что уже сделано другими странами, в том числе Францией.
Французское министерство культуры выдачей денег на кино не занимается. Оно занимается пенсионерами, студентами, а производством кино. Развитием киноиндустрии у них занимается «Юнион Франс» - фонд французского кино, который пополняется из следующих источников: во-первых, с каждого билета (все равно какого фильма - американского, французского, украинского) в фонд отчисляется 11%; во-вторых, идут отчисления от каждого показа по телевидению, от каждого купленного DVD-диска. Между прочим, размер такого фонда ежегодно составляет 500 млн евро. Вы себе представляете эту сумму? Они, кстати, и Канны содержат на эти деньги, и у них там еще 20 фестивалей. То есть кино работает на кино.
- А тем временем за украинское кино иногда просто обидно.
- Я слежу, смотрю все фильмы и знаю, что в 2008 году снято восемь фильмов для кинотеатров. Кстати, о фестивалях: без международного и без всеукраинского фестивалей кинопроцесс в Украине невозможен. Это банальная истина. Даже если у вас два фильма, фестиваль нужен. У нас есть два фильма. Власть, эй власть, смотрите: два фильма! У нас есть потрясающий уважаемый фестиваль «Молодость».
- Но это фестиваль для дебютов...
- Да, это для дебютов. А что делать тому, кто снял второй фильм, или, не дай бог, десятый, или 14-й, который я надеюсь снять? Людей, которые сделали Киевский международный кинофестиваль, нужно поддерживать. И нужно ждать, что на эту инициативу откликнутся другие люди и структуры, которые организуют всеукраинский фестиваль. И у нас будет три фестиваля. Два уже есть: фестиваль «Молодость» для дебютов и фестиваль международный, для того чтобы почувствовать украинский кинематограф в мировом контексте и пообщаться с представителями других кинематографий. И третий - всеукраинский, который надо создать. Такое место для показа, для оценки, для общественного обсуждения просто необходимо. Фестиваль, если хотите, - это катализатор. Я помню, как на меня молодого действовали такие фестивали, как я мечтал даже не побеждать, а просто участвовать.
- Вы полагаете, что все нынешние выпускники театрального института способны снимать кино, достойное для участия? Не секрет, сейчас студентов мало кто серьезно учит, да и потом - недостаток учебной техники...
- Да, это отдельная тема, кто преподает, кому преподают... Мы в институте снимали фильмы. Собственно, студенческая революция, которую мы организовали в институте, произошла потому, что нам не давали их снимать, считали, что мы студенты, а не режиссеры. Но мы хотели научиться, снимать хоть маленькие фильмики и участвовать в фестивалях. Потому что на фестивалях, в том числе международных, понимали, что такое кино. А мы были против педагогической схемы, в которой снимать кино никто не учился. Учили другим вещам: театральным, актерскому мастерству. Я считаю, не сняв на каждом курсе по две практические работы, студент не имеет права выходить на диплом и снимать кино.
При советской власти были наработки, которые сейчас нужно использовать. Образование было бесплатное, и очень неплохое, в том числе и кинообразование. В советской системе была хорошая и правильная вещь: студенты снимали короткометражные дипломные работы. И те, кто сделал хорошую дипломную, финансировался объединением «Дебют». То есть тоже короткометражка, но с более серьезным финансированием. И только те, кто успешно снимал эту короткометражку, получали деньги на полнометражный фильм.
- Дмитрий, вы сейчас вернулись в Киев, я полагаю, с огромным количеством творческий планов?
- У нас такое количество проектов, что страшно. Мы сюда приехали с невероятным энтузиазмом. Нам очень понравился теперешний Киев. Никогда в жизни я бы так не сказал, но раньше я был очень скептически настроен по поводу суверенитета Украины. Теперь вижу: получилось. Когда вы здесь постоянно и каждый день все это наблюдаете, то вам уже надоели эти депутаты. А я этого почти не вижу, а когда вижу - очень радуюсь, потому что в Москве никаких дискуссий нет. Тут, конечно, перебор. Но понимаете, здесь дискуссии есть, а там их совсем нет. Как сказал их спикер, «Дума - не место для дискуссий». Понимаете? А здесь орут все в прямом эфире, делают, что хотят. Это прелестно. Рано или поздно это приведет к чему-то нормальному.
Да, еще есть над чем смеяться, нужно снимать сатиру, нужно долбать этих хапуг в Раде, нужно смеяться открыто. Они же депутаты, ходят как звезды. Депутат из Рады приезжает на киностудию Довженко, заходит в гримерную, садится в кресло вместо актера, его гримируют, он выходит и играет. Потом занавес опускается, и он в театре под названием Рада выступает. Это дурдом. И об этом нужно снимать кино. Где Гоголь, где Салтыков-Щедрин, да?
Мы вернулись с идеями разных проектов и если один из них - международный проект, то второй - исключительно украинский. Это национальный украинский мюзикл. Есть еще два проекта, оба связаны с Украиной. Один - сатирическая комедия о кризисе, второй - очень интересный в жанре роуд-муви.
- Мне кажется, роуд-муви настолько простой и в то же время интересный для просмотра жанр, к тому же он настолько не представлен, не освоен в украинском кино...
- Конечно! Роуд-муви - это кино в чистом виде. Поэтому он всегда успешный, такой фильм трудно сделать плохо. Потому что в числе всего прочего еще возникает импровизация.
- Сейчас Украина не может создать грандиозный прокатный мейнстрим. Это понятно, на это нужны бюджеты, но почему в украинском кино еще и существует проблема создавать нормальное, - не хотелось бы говорить слово «артхаусное», - красивое жанровое кино, не очень поэтическое, где-то посерединке. Почему его нет?
- Понимаете, вольно или невольно старшим поколением кинематографистов создана пропасть, и в эту пропасть вместе с режиссерами и сценаристами упали и фильмы, которые вы хотите увидеть. Из года в год одни и те же режиссеры снимали фильмы, о которых я даже слова плохо сказать не могу, потому что это их кино, они на него имеют полное право... Но от пожилого режиссера очень трудно ожидать современных историй, музыкальных комедий, триллеров, мелодрам, я имею в виду настоящих мелодрам, а не те, которые представлены в телевизионном кино. Не может пожилой человек снимать такое кино. Это кино должны снимать молодые люди, молодые режиссеры
- Но, например Илья Фрэз... Ему было уже за 70 лет, и тем не менее он снял совершенно прекрасный юношеский «Вам и не снилось»...
- Да, «Вам и не снилось». А я не считаю, что кто-нибудь из старшего поколения, тот же Рашеев, автор «Бумбараша», не мог бы снять что-то такое удивительное и прекрасное, что мы бы все тут ахнули. Понимаете, кино - это специфически узкий сегмент, даже мистический, тут очень сложно угадать. Чтобы появились такие фильмы, должна быть среда. Должно быть 30-40 проходных фильмов, которые зритель смотрит, на которые он покупает билеты (обязательно, это важно). Нельзя делать фильмы, на которые никто не ходит! Ну, нельзя! Иначе это должны быть фильмы, которые делаются за отдельные деньги и для фестивалей.
- И желательно получают призы!
- И призы получают. Но должно быть кино, которые люди смотрят. Россия же смогла выбить американские блокбастеры. По сборам на первых пяти позициях - российские фильмы, и потом только идут американские. Зрители хотят смотреть наше, они идут на российское, потому что украинского нет. Ничего плохого, что они смотрят российское кино, но должны же быть и наши фильмы! Когда мы уже будем конкурировать, как «Динамо» со «Спартаком» в свое время в футболе? Нам надо конкурировать, а нас просто не существует, мы неконкурентоспособны. Понимаете, когда фильм Романа Балаяна идет, например, на 10 копиях, а какой-то российский фильм идет на 200 копиях... Вот у французов есть квота - 30% французского кино, хочешь не хочешь, а покажи. А если не показал, то лицензию отдай.
- И не сможешь показывать американское кино...
- И не сможешь показывать американское и зарабатывать денежки. Это называется «защита собственной культуры».
- Ну, французы вообще молодцы в этом. И по отношению к России мы можем быть в той же позиции, что и французы к американцам.
- Правильно! Нам нужно брать французскую модель и творчески ее использовать. Конечно, мы не можем претендовать на отчисления от билета 11%, но хотя бы 2%! Мы не соберем 500 млн евро в год, но если соберем 20 млн евро в год - это минимум двадцать не низкобюджетных фильмов. Ведь средняя стоимость в Европе - от 700-800 тысяч евро до полутора миллиона. Как правило, нужно не меньше 2-3 миллионов, чтобы сделать нормальное профессиональное кино, за которое не стыдно.
- А разве не снимают достойно и за меньшие деньги?
- Нет, нет, назовите. Меньше 500 тысяч невозможно. А если вам кто-то скажет - неправда.
- Хорошо, а если фильм совсем прост, в нем нет спецэффектов, компьютерной графики, массовки, бесконечной смены объектов. В нем есть... мужчина и женщина. Да? Клод Лелюш. Сколько такой фильм затянет сейчас?
- Миллион. Я вам скажу, что бюджет состоит не только из гонораров. Вы можете вообще снять артистов за 100 долларов - хотя это совсем мало - скажем, за пятьсот. (Актеры ведь потом ничего не получают. Драматург за каждый вышедший спектакль во всем мире получает 3% всю жизнь. Актер сыграл и получил один раз. Потому у некоторых актеров огромные гонорары.)
- Значит, чтобы снять достойный фильм, миллион нужен...
- Ну, чтоб снять маленький, нужно 500 тысяч. За 100 тысяч на пленке вы никогда не снимете. На спор можно. Но тогда вы должны написать сценарий на 100 тысяч. Вы должны написать такой сценарий, чтоб там было два человека.
- Стол, два стула...
- Нежелательно. Желательно чтоб это была натура. Иначе вам понадобится свет, осветительные приборы - а это деньги, это энергия. Должна быть натура. Лучше всего какой-то остров. Вода, красиво, он и она... «Сорок первый», знаете, Лавренева. Вот «Сорок первый» вы снимете за 100 тысяч на цифру. Но фильм Чухрая, который вы видели, - это очень доfрогой фильм. Там строили павильоны на студии. Свет, огромные приборы, они снимали минуту в день. Это сейчас снимают по пять...
- Дмитрий, какие фильмы вам нравятся как режиссеру? Есть такой фильм, посмотрев который, вы захотели бы снять такой же?
- У меня было дежавю, когда я смотрел «Танцующую в темноте». Когда у нас вообще не было денег и возможностей снимать кино, я думал, что возьму камеру «Бетакам-SP», сниму сам 99% фильма и найду пару копеек на одну коробку пленки, чтобы снять на нее последний эпизод. Потом все это вместе перегнать. Без содержания пока рассказываю, только о визуальной идее.
- А визуально очень видно, когда цифра и когда пленка...
- Не то слово. И звук настоящий. Там такой синхронный, понимаете, чистовая фонограмма, когда на видео снимаете, там все слышно. А в настоящем кино нужно отдельно записать реплики, звуки, музыку. Делается перезапись, сведение. И сведение на пленке, финал... Историю я тогда не придумал, только визуальное воплощение. Потом как-то забыл о той идее. И проходит время, я смотрю Ларса фон Триера, который построен на этом эффекте: «догма», дрожание камеры, долби-стерео, они танцуют - и все снято клипово. У всего зрительного зала истерика. А у меня был просто экстаз, прямо слезы текли - ведь это мог сделать и я, но не сделал...
- Это ужасное ощущение для режиссера, когда идею воплотил кто-то другой?
- Это ужасное и прекрасное ощущение. Прекрасное - потому что значит, правильное направление мысли было (смеется). В контексте европейского кино - и это польстило. А какой фильм нравится... Если вообще, мне нравится вся классика - Феллини, Бергман, Бунюель, и тут я консерватор, но она мне нравится априори, я не пересматриваю.
Я не уверен, что если я сейчас посмотрю «Скромное обаяние буржуазии» Бунюеля, или «Фанни и Александр» Бергмана, или «8 1/2» Феллини, то будут те же ощущения. А что касается современного кино, то из российского - это «Дикое поле», хороший, смелый фильм, явление в кино, с моей точки зрения. И как ни странно, - я сейчас вас очень удивлю, - мне нравятся американские сериалы. Они уникальны, абсолютно неформатны. Фильм - это рассказ, я пришел в кинотеатр, послушал короткий рассказ и ушел. А это кино с продолжением. Как литература, которую мы читаем, откладываем и продолжаем читать. В их сериалах вы увидите темы, невозможные в прокатном кино. Это свобода. А у нас в телевизионном кино ограничение - формат.
- Дмитрий, режиссер на площадке - это кто? Генерал?
- Дирижер. Генерал - это на войне. Война - это разрушение, а кино - созидание.
Я вообще считаю, что у меня профессия киносочинителя. То есть не режиссера... Мне интересно придумать историю, придумать атмосферу и попытаться передать ее в новой реальности. Как правило, это, конечно, ухудшение сценария. А иногда уход от сценария в другую область, но мне это очень интересно. В первое время я с интересом наблюдал за тем, как актеры произносят мой гениальный текст, я не очень задумывался над понятием мизансцены. Я просто смотрел, как они разговаривали, и мы искали парадокс, потому что у меня все кино построено на парадоксах, на абсурде, на комедийности, неоднозначности перевертыше...
Я люблю мистификации в кино, обязательно должна быть мистика, обязательно должны все смеяться, а в конце - плакать. Смеяться все время, а потом плакать. Я не могу по-другому.
- То есть трагикомедия.
- Да, абсурдистская трагикомедия с мистическим оттенком - вот мой жанр. И Ахматову стал делать в таком жанре. Биографический фильм, которым я горжусь. Вот я нескромный человек. Для меня самым страшным был просмотр этого фильма специалистами и реальными людьми, живыми свидетелями событий. И они одобрили. Отклик зрителей, обратная связь очень приятна режиссеру.
Со зрителем ведь можно разговаривать не методом нотаций, сложного философского интеллектуального кино или, как вы правильно сказали, с верной интонацией «поэтического» и вызывать только реакцию в стиле «мухи дохнут от скуки и на лету падают», а зритель уже смотреть не может, спички в глаза вставляет, чтобы не уснуть... А ему еще и мораль за кадром рассказывают и долбают его бедного, долбают, и это все - минимум три часа. А можно ведь сделать в интереснейшей форме, так что никто и не поймет, что фильм продирается к подсознанию. Ведь кино - это в любом случае искусство, которое воздействует на подсознание.
Фото Андрія Скакодуба