О том, как 8 августа 1941 года Борис Пастернак провожал Марину Цветаеву в эвакуацию

в Елабугу, написано немало.

Стояла в окруженье саквояжей.

Синел берет. Прядь падала со лба.

Её куда-то звал не дух бродяжий -

Елабуга звала, звала Судьба.

Автор этих поэтических строк, Виктор Боков, вспоминал:

«Люди лихорадочно грузили свои вещи, везли на пароход, толкались, мешали друг другу.

Как затравленная птица в клетке, Марина поворачивала голову то в одну, то в другую

сторону, ее глаза еще больше страдали.

— Боря! — не вытерпела она. — Ничего же у вас не измени­лось! Это же 1914 год!

Первая мировая».

Скорее всего, отчаянные фразы Цветаевой вызвали у Пастернака воспоминания тех лет.

Именно тогда, в Первую мировую, он сам побывал в Елабуге.

Да не просто побывал, там решилась его судьба!

Впрочем, всё по порядку.

Эта история началась в том самом 1914-м.

Перед самой войной, Пастернак «ездил в Москву на комиссию, призываться, и получил

белый билет, чистую отставку по укорочению сломанной в детстве ноги».

Тем не менее, оставался риск нового призыва.

В конце 1915 года, друг семьи, молодой ученый-биохимик Борис Збарский, тот самый,

который впоследствии бальзамировал тело Ленина, пригласил Бориса Пастернака на

Урал.

Збарский служил управляющим Барыкинским имением и двумя химическими заводами

вдовы Саввы Морозова, Зинаиды Григорьевны Резвой.

Пастернак с радостью принял это предложение и уже в начале 1916 года начал работать

помощником Збарского по деловой переписке и финансовой отчётности. Эта работа была

хороша тем, что предполагала бронь от призыва в армию.

На заводах в Всеволодо – Вильве Пермской губернии Пастернак проработал полгода.

Борис Збарский, тем временем, разработал собственную технологию производства

медицинского наркозного хлороформа, что было важнейшим технологическим прорывом

в условиях войны.

Договорившись с купцом-промышленником Петром Капитоновичем Ушковым о

производстве на его Бондюжских химических заводах хлороформа по своему патенту,

Збарский с семьёй переехал в село Тихие Горы Елабужского уезда Вятской губернии.

Борису Пастернаку, переехавшему на новое место вместе с Збарскими, предложили

служить в конторе Бондюжских химических заводов.

Из письма Б.Збарского от 11 мая 1916 года в Москву:

"Дорогие Розалия Исидоровна и Леонид Осипович!

...Тихие Горы (какое поэтическое название!), где будет завод хлороформа, и куда мы

переедем, расположены на Каме, недалеко от уездного города Елабуги и в 270 верстах от

Казани. Там хуже, чем в Вильве. Здесь на первом плане имение, леса, луга, реки, виды

прекрасные и т.д., заводы же стушевываются и даже представляют своими машинами,

электричеством среди леса, некоторую прелесть, оригинальность. В Тихих Горах

наоборот, масса заводов (около 12), шумно, природа отступила и стоит в стороне..."

Фото Тихие Горы, пристань

Бондюжские заводы П.К. Ушкова выполняли государственный военный заказ, и, по

иронии судьбы, Пастернаку предложили вести «Военный стол».

Вот что пишет он об этом в письме к матери:

«…заведую регистрацией военнообязанных. Когда-то, до моего вступленья на эту

должность, главные служащие конторы во главе с директором хором стонали при каждой

новой мобилизации — теперь эту же партию исполняю я соло.

… от степени моего рачения зависит, попадет ли данный азиат в 4-й серный или 4-й

гренадерский.

…Чепуха это страшная, но рискованная в том смысле, что всех несметных сотен татар,

вотяков, башкир и т.д., целыми деревнями закрепощенных новыми видами подучетности

и трудовых обязательств, созвать и записать нет возможности, и надо довольствоваться

сведениями, сообщаемыми волостными правлениями; это же настолько невдомечная

абракадабра подчас, что волосы дыбом становятся, а если и не абракадабра, то груда

бессистемных завалов, состоящих не всегда из фамилий, из всевозможных категорий (1 и

2 ополч<ения>, флот, белобилетн<ики>, новобр<анцы>), всех призывных годов,

просроченных, преждевременных, демобилизованных на казенный Ижевский завод и т.д.;

среди них есть и призывные 1899 года; есть и буробилетники; есть и "старики на

лошадях" и всевозможные Бабаи и Малаи.

Чепуха эта — рискованная и ответственная, говорю я, в том смысле, что за дремучим этим

лесом деревьев не видать; а сплошь он — из деревьев состоит. И ясно, что даже и

призывной 1899 года — не гоголевская мертвая душа, и не вымышлен, и если из 3-х — 4-х

этих тысяч, числящихся в нашем уезде и 2-х — 3-х — в соседних уездах Казанской и

Уфимской губ<ерний>, пропустишь или ко времени не подашь ходатайства в Комитет

хоть на одного; то именно этот один и будет взят в солдаты, и винить будешь в этом себя

самого — и к тому же будет это бесчеловечно и несправедливо. Вот сегодня хотя бы,

брякнулся один из таких Миннибаев в ноги, чтоб я его на смерть не посылал. Не

беспокойтесь. На смерть ему идти не придется. Все, что можно, делаю я, в пределах

"законности", как меня просил тот же Миннибай».

На предприятии Пастернак подружился с революционно настроенным директором

завода, инженером - химиком Львом Яковлевичем Карповым.

Семья Карповых жила в деревянном флигеле главного дома Бондюжской усадьбы

Ушковых.

Здание размещалось в красивом месте, среди ухоженных деревьев и цветочных клумб, за

которыми следили садоводы – татары.

Л.Я. Карпов пригласил 26-летнего Пастернака поселиться в его доме, чтобы вечерами

заниматься с его старшим сыном Володей и обучать его игре на фортепьяно.

От провинциальной скуки Пастернака спасало творчество. Борис Збарский вспоминал:

«Он испытывал в это время большой творческий подъем, работал очень много и

напряженно, вечерами читал новое, к сожалению, у меня было настолько мало времени,

что иногда я при всем желании не мог слушать его новые вещи».

Известия с фронта не несли в себе ничего обнадеживающего, в Тихих Горах "техники,

механики и химики, работающие на оборону", "обсуждали создавшееся положение".

Пастернак с каждым днем все острее чувствовал абсурдность войны и предвидел ее конец.

Но она продолжала бесконечно требовать новых человеческих вливаний.

Медицинская призывная комиссия в уездной Елабуге заседала по 2 раза в неделю.

Переосвидетельствованию подлежали и все «белобилетники».

Не обошла эта участь и Пастернака.

Вот что пишет он по этому поводу своим родителям:

10-е декабря 1916. Тихие Горы

«Дорогие мои!

Спешу вас порадовать известием, которого вы никак верно не ждете. Вчера вечером я

приехал из Елабуги, где был на переосвидетельствовании, признан был комиссией

совершенно неспособным и освобожден навсегда. Для вас это верно явится полнейшей

неожиданностью. Дело в том, что по спискам, представленным в комитет, я не прошел,

т.е. в отсрочке мне было отказано. Я вам этого не писал, чтобы вас раньше времени не

тревожить, и теперь радуюсь, что этого не сделал.

Все это произошло при деятельнейшем и ближайшем содействии Пепы. Мы вместе с ним

ездили на 2 дня в Елабугу, ночевали в Ушковской конторе, а на утро ему пришлось не

меньшие (если не большие), чем мне, волненья пережить на дворе дворянского съезда, в

продолжение тех 2-х часов, что я ждал своей очереди и подвергался переосмотру».

В следующем письме матери Борис поясняет причину отказа ему в военной отсрочке:

«… Л. Я. К<арпов>, директор, щепетилен и мнителен до крайности, что трудно вяжется с

его умом, добрым сердцем и способностями недюжинного интеллигента. Жертвой этих

двух черт его сделался было и чуть было не остался и я: списка именного на собственную

мою персону не провели; в отсрочке мне отказали. Но в ней я и не нуждался, имея права

на освобождение. Я уже писал вам, что был на переосвидетельствовании и получил

окончательный белый билет».

Фото. Территория современного Суворовского училища в Елабуге. Здесь в декабре 1916 года заседала военно-медицинская призывная комиссия.

А в письме к отцу уже появляются подробности:

1 января 1917 г.

«…Когда я голый стоял перед приемочной комиссией, некоторые из членов ее стали

бормотать: "Пастернак, Пастернак....?", что-то припоминая. (Чту, я потом как-нибудь

расскажу). — Резкий конец этому бормотанью положил молодой военный врач в форме,

бросив в сторону всех этих усов, эполетов и гражданских воротников сухо и отрывисто —

"это знаменитый русский художник" таким тоном, каким на экзамене говорят: "деление

это такое действие, в котором по двум данным числам находят третье так, как и т.д."

"Да" — согласился я с ним и тут же прибавил: я — его сын. Тут этот военный мною

завладел окончательно, стал меня класть, мерить, находить какие-то атрофии и т.д. и

очень торопился, потому что городской врач (тот, кому было замолвлено словечко),

паршивый старик а la Котик, к крайнему моему удивлению и ужасу, стал протестовать,

говорить о каких-то уничтоженных статьях, о неправильности и т.д.

А этот военный врач, даже на врача и не похожий, а скорее на офицера типа дедушки

Аркадия, — вселивший в меня немало опасений в тот миг, как я его за столом увидал,

офицер этот, ничего обо мне не знавший — меня все-таки отстоял; и сделало это только

твое имя, папа. Эта подробность сообщила совсем особую восхитительность всему

происшедшему; я ощутил в себе поток самой нервной какой-то признательности к этому

молодому офицеру с таким открытым лицом, за то, что он знает тебя. Мне хотелось

познакомиться с ним потом; но лошади были поданы, и надо было до темноты выехать из

Елабуги. Я узнал, что его зовут Морев».

Позже он вспоминал эту процедуру с юмором:

«Когда меня брали в армию, и я стоял раздетый перед приемочной комиссией, меня даже

спросили, – грамотный ли я и очень удивились, узнав, что я - музыкант»…

Фото. Бывшие конторы купцов-заводчиков Ушковых В Елабуге, в одной из которых ночевал Б.Л. Пастернак.

Теперь, уже не опасаясь призыва, можно было возвращаться в Москву, но из

«Маленького Мончестера», как называли тогда заводской городок Бондюгу, постепенно

включивший в себя и Тихие Горы, Борис Леонидович уехал только в марте 1017-го:

«Вам может быть странно, что остаюсь я на службе? Но я живу в доме директора и

дискредитировал бы учреждение, которое я сам сейчас олицетворяю собой (вы понимаете)

— уйди я сейчас со службы».

В Первую мировую войну, в Елабуге, Судьба оказалась благосклонна к Борису

Пастернаку. Он избежал возможной смерти на фронте.

Во Вторую мировую, в той же Елабуге, Судьба жизнью Марины Цветаевой

распорядилась иначе.

 

Материал составлен Еленой Поздиной

**********************************************************************************

Источник:

 http://cvetaeva.net/