Б.Мансуров о книге Лазаря Флейшмана "Встреча русской эмиграции с «Доктором Живаго»
(Лазарь Флейшман. Встреча русской эмиграции с «Доктором Живаго»: Борис Пастернак и холодная война. Stanford, 2009. Stanford Slavic Studies. Volume 38.)
Горы, страны, границы, озера
Перешейки и материки,
Обсужденья, отчеты, обзоры,
Дети, юноши и старики.
Пастернак Б. Божий мир. 1959.
Читая книгу.
Заметки читателя Бориса Мансурова.
(Публикуется ВПЕРВЫЕ!)
Встреча русской эмиграции
с «Доктором Живаго»
Борис Пастернак и «холодная война».
( Том 38 из серии Исследования кафедры славистики Стенфорда, 2009 г.)
Автор книги – профессор славистики Стенфордского университета, США,
один из самых известных в мире исследователей жизни и творчества
выдающегося поэта и прозаика России Бориса Пастернака.
Л. Флейшман вырос в Риге, где закончил Университет. Впервые познакомился о творчеством Пастернака в 1962 г., когда в Риге выступал молодой литератор Андрей Синявский, тогда работавший критиком в журнале «Новый мир». [1]
Значительными явлениями в пастернаковедении стали две фундаментальные книги, написанные Лазарем Флейшманом (далее, сокращенно – Л.Ф.), Биографии Пастернака: «Борис Пастернак в двадцатые годы» и «Борис Пастернак в тридцатые годы».
С 1974 г. он преподает в Стенфордском университете. По его инициативе организованы семь международных конференций, посвященных творчеству Б. Пастернака.
В 2004 году Флейшман одновременно с корифеем литературоведения Михаилом Леоновичем Гаспаровым награжден независимой Литературной премией им. Бориса Пастернака.
Книга издана на русском языке Кафедрой славистики Стенфордского университета, 2009 год., автор посвятил свою книгу:
«Памяти Глеба Петровича Струве, замечательного ученого, большого человека».
На первой странице книги приведена фотография Г.П. Струве, а на следующей странице приведена фотокопия письма Г. Струве в Нобелевский комитет с предложением выдвинуть писателя Бориса Пастернака кандидатом на Нобелевскую премию по Литературе. Дата письма 30 января 1958г.
Во вводной главе первой Л. Флейшман пишет о главной цели книги показать «…какова была роль русской эмигрантской общественности в событиях, окружавших издание «Доктора Живаго» и скандал вокруг него, в чем и как выразилась реакция русской эмиграции на появление романа, совершенно опрокидывавшего существовавшие представления о духовной жизни за «железным занавесом».
Объем проделанной работы по изучению материалов архивов, журнальных и газетных статей из Европы и Америки, сотен писем, большинство из которых читатель увидит впервые, поражает обилием и разнообразием. Все это снабжено подробными комментариями профессора Флейшмана. Как сообщает автор, материал для этой работы собирался им 25 лет. Объем книги превышает 450 страниц.
Особый интерес и значимость представляют впервые публикуемые письма из Гуверовского архива. Это переписка Г. Струве с Жозефиной Пастернак, с литераторами Вишняком, Иваском, Марковым, Терапино, В. Франком, Джорджем Гибианом, Н. Струве и с Борисом Филипповым, который активно занимался изданием трехтомника Собрания сочинений Б. Пастернака. Трехтомник вышел в США в 1961 году, уже после смерти Пастернака.
Группа редких писем из Бахметьевского архива Колумбийского университета также представлена в книге.
Основной объем материалов книги представляет Анализ откликов, появившихся в главных журналах и газетах русской эмиграции. Это парижские «Русская мысль», «Русские новости», «Русское Воскресенье» и, выходившие в Америке, «Новое русское Слово», «Русская жизнь», «Новый журнал», «Опыты».
Важные публикации в период «живаговских страстей» и дней «нобелевской травли»
Пастернака печатали в Мюнхене издания радио «Свободная Европа» (тогда «Освобождение») и органы печати главных политических организаций русских эмигрантов НТС, ЦОПЭ: журнал «Грани» издательства «Посев», «Возрождение», «Вестник Мюнхенского Института по изучению СССР».
Как пишет Л. Флейшман (с. 214): «Абсолютное большинство эмигрантских (и не только русских) книг, журналов, газет или радиопередач после войны в той или иной форме субсидировалось правительственными службами США…». Надо помнить, что в разгаре была «холодная война», т.к. потепление закончилось после «венгерских событий» 1956 г., когда советские танки расстреляли в Будапеште надежду на свободу!
Авторами важнейших писем и публикаций, особенно во время горячего периода с романом «Доктор Живаго» и Нобелевской премии Бориса Пастернака, были знаковые, широко известные представители культурных и литературных кругов русской эмиграции: Г. Адамович, Г. Струве, М. Слоним, Н. Оцуп, Ю. Иваск, С. Водов, Р. Гуль, В. Франк, М. Вишняк, Г. Катков, М. Вейнбаум, Ю. Терапино, В. Набоков, Д. Пронин, Р. Гринберг,
В. Марков, Н. Струве, Ж. Невсель, Жаклин де Пруайяр, Ф. Степун, П. Сувчинский, Аргус, И. Елагин, О. Анстей, Г. Забежинский, А. Слонимский, И. Берлин, Н. Тарасова, А. Гаев, К. Померанцев, И. Одоевцева, Н. Берберова, З. Шаховская и др.
Важно, что все цитируемые тексты в книге приводятся на языке первоисточника. Читатель сам определяет качество перевода, которым желает воспользоваться.
Уже первая глава книги (с. 15-55) представляет читателю многоцветную и насыщенную информационную картину, показывающую истоки зарождения взрыва интереса к роману Пастернака и его новому поэтическому взлету к «неслыханной простоте».
Первой цитатой в книге стал текст черновика письма к брату сестры Пастернака Жозефины Леонидовны из Лондона от 14.11.56 г.:
Боря, Боря милый, дорогой.
… О Боря, верь, мы понимаем, мы знаем, о чем ты: но все Божеское компромисс. Нет, нет, это не пассивность только. Это превышающая практическое
Толстовство вера. ... Какие стихи!
…такое страдание духовности под гнетом физической оболочки. А в стихах как дух этот торжествует над скованностью, какие бессмертные стихи, - как
за них благодарить.
Да хранит Вас всех Бог. Жоня. ( с. 19 книги)
В письме Жозефина также сообщала брату о предстоящей встрече с Георгием Катковым ( профессор Оксфорда, посещавший летом 1956 г. Пастернака в Переделкино. Ему передал Пастернак копию рукописи романа для его издания в Англии) и с Исайей Берлиным ( философ, литератор и влиятельный общественный деятель Англии, встретившийся с Пастернаком в 1956 г., впервые после их знакомства в 1945 г.).
Флейшман показывает, что целый ряд критиков в эмиграции высоко ценили поэзию Пастернака довоенного периода. Об этом с восхищением писали
поэты Иван Елагин и Ольга Анстей, в 1943 г. оказавшиеся в Европе, а с 1950 г. эмигрировавшие в США. В 1952 г. в Издательстве им. Чехова, США, вышла антология Владимира Маркова «Приглушенные голоса. Поэзия за железным занавесом», в которой главное место было отведено Пастернаку. В антологию вошло 35 его стихотворений, а также 28 стихов О. Мандельштама, 25 – Тихонова, 17 – Есенина, 14 – Маяковского, 13 – Заболоцкого, 12 – Ахматовой, 9 – Хлебникова и др.
Составитель Антологии молодой критик из новой волны эмиграции В. Марков считал примером для молодых новаторскую поэтическую технику Хлебникова и Пастернака.Позднее Марков поступил в аспирантуру Калифорнийского университета в Беркли, США, где у пр. Глеба Струве написал докторскую диссертацию о поэмах Хлебникова.
Симптоматично звучали слова Маркова в Предисловии к Антологии:
От ранних вещей Пастернака веет такой непосредственностью, что начинаешь видеть мир, каким видел его лишь в детстве. В более поздних стихах он пришел к большей скупости средств, к своеобразной простоте, но в них нет одуряющей свежести сборника стихов «Сестра моя жизнь». Последние 20 лет Пастернак ничего не печатал из стихов, уйдя в переводы – род внутренней эмиграции….Среди советских поэтов Пастернак выглядит …белой вороной, лунатиком среди автоматов, точно подчиняющихся приказам…». (с. 37)
Флейшман характеризует Маркова, как критика с серьезным, широким историко-литературным подходом. Реакция эмиграции «старой волны» на место Пастернака в Антологии отразилась в письмах Юрия Терапино (парижский поэт, с 20-х годов увлеченный поэзией Пастернака и Цветаевой) к Маркову:
Не спорю – Пастернак явление значительное, но вряд ли способное сейчас действительно оплодотворять настоящее. 24 сентября 53 г.
Я тоже больше люблю раннего Пастернака…Бунин как-то сказал:
«Или Пастернак – великий русский поэт, или русская поэзия, без Пастернака –
великая поэзия» . 22 ноября 1953 г. (с. 38)
Процитированный в книге фрагмент письма Георгия Адамовича, столпа и ветерана парижской литературной критики, утверждал, что «о советских
поэтах и говорить нечего. Они не могут быть поэтами, по крайней мере в печати». (с. 39)
Л. Флейшман отмечает: Ни стихи из «Доктора Живаго» в журнале ЗНАМЯ 1954 года (цензура не пропустила в журнал Евангельские стихи Пастернака. – Б.М.), ни известие о работе над романом, ни появление новых лирических стихов в московских изданиях 1956 года большого внимания к «загадочному» Пастернаку со стороны старой эмигрантской интеллигенции не привлекли.
В отчетах эмигрантской прессы о советской литературе звучали имена: Паустовский, Дудинцев (его роман «Не хлебом единым» широко представил Г. Адамович в газете «Русская мысль», 7 марта, 1957 г. ), Мартынов, Евтушенко, Нагибин, Шолохов, Гранин. (с. 40) Эмигрантская печать оказалась застигнутой врасплох новостью о романе, о его запрещении в СССР и близком выходе перевода за границей. (с. 42).
Началом «пастернаковской волны» стала публикация в журнале «Свобода», орган ЦОПЭ, на русском языке стихотворения «Гамлет». Вскоре другой журнал в Мюнхене «Грани», орган НТС, напечатал группу стихов на Евангельскую тему «На страстной, Рождественская
звезда, Чудо, Дурные дни, Магдалина, Гефсинманский сад». В предисловии к стихам Николая Оцупа, поэта и известного литературного критика, не было указано имя автора стихов.
По-видимому, не только соображения безопасности автора, но и неясная ситуация с правами вынуждали редакцию скрыть имя Пастернака и принадлежность стихов роману «Доктор Живаго». (с. 45).
С поступлением в продажу романа в Италии (ноябрь 1957 г.) скрывать имя автора Евангельских стихов уже не было смысла. Журналист А. Морелли писал, что за ноябрь- декабрь было выпущено в Италии пять тиражей романа. В книге Карло Фельтринелли «Синьор сервис», где он пишет об отце Дж. Фельтринелли – издателе романа «Д.Ж.», сообщается, что за две недели было напечатано три тиража романа, пользовавшегося огромным спросом. (с. 46)
В воспоминаниях Зинаиды Шаховской (написаны весной 1958 г.), русской поэтессы, которая жила в эмиграции, но приезжала в Москву, говорится:
«Роман «Доктор Живаго», хотя и не печатался в СССР, был на устах советской интеллигенции. Я вернулась с копиями стихов из романа. С самим Пастернаком я не встречалась. Неизведанными путями, из рук в руки, передавалась рукопись.
Все были уверены, что вскоре роман напечатают здесь, на родном языке»[2]. (с. 47)
Первый отклик на роман дал Марк Слоним, прочитавший его на итальянском языке. Отзыв вышел в Америке в главной газете русской эмиграции «Новое русское слово» (НРС), 5 янв. 1958 г. Его отзыв срочно перепечатала парижская газета «Русская мысль» уже 16 января 1958 г. М.Слоним, много лет ранее жил в Праге и Париже, был одним из самых авторитетных в эмиграции знатоков русской литературы советского периода.
(С 20-х годов Слоним являлся редактором журнала русской эмиграции «Воля России», выходившего в Праге. Он высоко ценил талант Марины Цветаевой и постоянно печатал ее стихи и прозу в своем журнале, даже после переезда Цветаевой с семьей в Париж осенью 1925 г. - Б.М.)
В своем отзыве на «Д.Ж.» он отмечал, что книга глубоко чужда стилистическим схемам и штампам так называемого «социалистического реализма». Герои Пастернака – Юрий Живаго, его семья и его подруга Лариса Федоровна – «стоят вне революции». (с. 51).
Л. Флейшман приводит переписку Пастернака со знаменитым русским парижанином Петром Сувчинским. Сувчинский, в 20-е годы лидер Евразийства, имевший большой круг знакомств в культурных кругах Франции, пишет в ноябре 1958 г. Пастернаку:
«Во Франции есть очень большие поэты Рене Шар и Анри Мишо, которые знают Вас, как первого и великого поэта нашего времени».
В июне 1958 г., ожидая появление французского издания «Д.Ж», Сувчинский волнуется по поводу качества перевода романа, который стал появляться в газетах и журналах. Он пишет, что будет следить за переводами и помогать исправлять их.
«Нужно, во что бы то ни стало, чтобы в будущем году Вы получили высшую европейскую премию», - заканчивает свое письмо Сувчинский.
Письма цитируются по книге Вадима Козового «Поэт в катастрофе»[3], М., Гнозис, изданной в России в 1994 г.
В заключительной части первой главы Л. Флейшман рассматривает статью Аркадия Гаева, сотрудника Института по изучению СССР в Мюнхене.
Публикация вышла в «Вестнике института» , №4, декабрь 1957 г.
«Антисоветский» характер пастернаковского произведения Гаев доказывал не разбором текста, а анализом отношения к нему советских властей…. Он провел параллель между историей с романом «Д.Ж.» и кампанией в советах 1929 г. против Пильняка и Замятина.
Гаев указывал: «Произведения Замятина, роман «Мы», и Пильняка, «Красное дерево», не были приняты к изданию в начале перехода Сталина к политике полного подчинения искусства указаниям партии.
Случай с романом Пастернака также относится ко времени ликвидации Хрущевым «оттепели» в области литературы и искусства.
…Имена Пильняка и Замятина в советское время оставались запрещенными к упоминанию». Именно А. Сурков - в угрожающем контексте – припомнил на встрече с Дж.Фельтринелли в Италии, окт. 1957 г., когда требовал от итальянца вернуть рукопись романа «Д.Ж.», историю с «Красным деревом» и судьбу Бориса Пильняка. Ведь Пильняка по указанию Сталина бросили в концлагерь, где он погиб. До своего ареста в 1937 г. Борис Пильняк был соседом и другом Бориса Пастернака в Переделкине. (с. 54, 55).
В последующих главах книги ( гл. 2 – гл. 8) профессором Л. Флейшманом (Л.Ф.) сделан подробный, увлекательный анализ ряда проблем и тем, возникших в культурной среде русской эмиграции в результате эмоционального взрыва, вызванного романом «Доктор Живаго» и последующим присуждением Нобелевской премии Борису Пастернаку.
Условно, на мой не профессиональный взгляд, можно выделить такие темы: положительные и негативные отзывы на роман различных слоев русской эмиграции;
- возможные прототипы образов романа «Доктор Живаго»;
- отношение к еврейской теме в связи с реакцией эмиграции на положения, звучащие в речах персонажей романа;
- о роли ЦРУ в публикации романа за рубежом и присуждении Пастернаку Нобелевской премии;
- травля Пастернака в СССР и реакция эмиграции на его отказ от Нобелевской премии.
Для каждой из этих тем читатель найдет в книге Л.Ф. много материала, который, я уверен, в таком объеме большинству критиков – пастернаковедов представится впервые.
Рецензия на столь значительную монографию требует усилий высокопрофессиональных литературных критиков. Их работа еще впереди, которую буду ждать с интересом.
Однако, мне необходимо изложить свой взгляд на две темы, которые меня волновали со времени знакомства и откровенных бесед с Ольгой Ивинской
(1912 – 1995) в период с 1988 по 1995 г.
Первая «частная тема» - В чем заключается причина резкого негативного отношения к роману «Доктор Живаго» со стороны известного писателя русской эмиграции Владимира Набокова.
Вторая тема, с ковбойским азартом «раскрученная» в последние годы писателем Иваном Толстым, о том «Как ЦРУ издавало роман «Доктор Живаго».
Его книга на эту тему вышла в 2009 году.
На каждую из них я нашел в книге Л. Флейшмана материалы для ответа.
Тема 1: О Набокове и Пастернаке.
Флейшман пишет, что в 1958 г. к В. Набокову обратились ведущие издания США и Европы за рецензией на роман «Доктор Живаго». К этому времени
по миру распространялся бестселлер Набокова «Лолита» и его популярность достигла пика. Прочитав «Д.Ж.» в переводе, Набоков отказался написать
рецензию. В печати свой отказ или мнение о романе он не опубликовал.
Однако 21 сентября от Набокова поступает письмо к хорошо знакомому ему, редактору серьезного американского литературного журнала
Роману Гринбергу ( Владимир Набоков и его жена Вера дружили семьями с Романом и Соней Гринбергами). Тон письма развязен и груб, что не вяжется с дворянским происхождением В. Набокова:
На мой вкус «Д.Ж.» - неуклюжая и глупая книга, фальшивая исторически, психологически и мистически, полная пошлейших приемчиков (совпадения, встречи, одинаковые ладоньки).
Социологу м.б. это и интересно, мне же тошно и скучно. ( с. 107 книги Л.Ф.)
Интересно то, что через месяц должно проходить заседание Нобелевского комитета по литературе, а стихи Пастернака из романа уже известны
русской эмиграции с декабря 1957 г. из упоминавшейся выше публикации евангельских стихов в журнале «Грани».
Нашел запись одной из моих бесед с О. Ивинской, где задал ей вопрос о неприятии В. Набоковым романа. О ее ответе, где прозвучала интересная
реплика Пастернака на тему Набокова, скажу позже.
Тогда в 1993 г. я прочитал в книге «Доктор Живаго» с разных точек зрения», М., Совпис, 1990 г., предисловие А. Вознесенского, Председателя Комиссии
СП СССР по литературному наследию Б. Пастернака.
Вознесенский пишет:
Думается, что гены прозы Пастернака в его поэзии, отнюдь не только в «Девятьсот пятом годе». В строках поэта крепли «прозы пристальной
крупицы», они развивались в томах и других романистов.
Возьмем В. Набокова, ненавистника «Доктора Живаго». Читаем его «Защиту Лужина» (русскоязычный популярный роман Набокова. После 1937 г.
Набоков на русском языке больше не писал романов. Его «Лолита» написана в 1955 г. на английском. – Б.М.). Вы помните, как герой, шахматный русский
гений, выходит на балкончик своей комнаты в немецком городке? Он глядит на луну, которая, дрожа, выпутываясь из черной листвы, и ему мерещится его его партия с Турати. Ночь полна белых и черных фигур – шахматная партия.
«Лужин повернулся и шагнул в свою комнату, там уже лежал огромный прямоугольник лунного света…». И еще: «Он сидел, опираясь на трость,
и думал о том, что этой липой, стоящей не озаренном скате, можно ходом коня, взять вон тот телеграфный столб…».
Где мы это читали? Русский глядит на марбургскую ночь.
Ведь ночью играть садятся в шахматы
Со мной на лунном паркетном полу,
Акацией пахнет, и окна распахнуты,
И страсть, как свидетель, седеет в углу.
И тополь – король. Я играю с бессонницей.
И ферзь – соловей. Я тянусь к соловью.
И ночь побеждает, фигуры сторонятся,
Я белое утро в лицо узнаю.
«Марбург» Пастернака – завязь Набоковского романа.
(см. с. 7 в книге Совписа, 1990 г.)
На мой взгляд, такого прямого влияния поэта на прозу другого писателя с трудом можно отыскать.
Нобелевский комитет присудил 23 октября Борису Пастернаку Нобелевскую премию по литературе. В. Набоков возмущен и полагает, что это происки Советов:
Выпуск «Живаго» у коммуниста Фельтринелли и вся нобелевская история с Пастернаком с начала до конца являются хорошо просчитанной интригой советских властей.
…Это полностью совпадало с мнением критика крайне правого толка из кругов старой промонархической русской эмиграции - Дмитрия Пронина.
В его пространном отзыве на роман, напечатанном в январе 1959 г. в газете «Русская жизнь», которая выходила в Калифорнии, США, утверждалось:
«В отношении описания старой России Пастернак блестяще выполнил «социальный заказ» партии и правительства. …Говоря об ужасах гражданской войны, Живаго-Пастернак замечает, что жестокости совершались обеими сторонами. Но, переходя к образам и картинам, Пастернак не жалеет красок, чтобы изобразить в самых мрачных тонах только белых.
…Подводя итог, следует сказать, что «документ эпохи» в «Докторе Живаго» составлен так, как нужно большевикам». (с. 290-295)
Это мнение Набокова и Пронина особо удивляет на фоне уже известной им, по кричащим публикациям октября-ноября 1958 г., поступившим в Европу и Америку, злобной травле Пастернака в СССР.
Редколлегия «Нового мира» 24 окт.58 г. негодует:
Книга Пастернака, клеветнически изображающая Октябрьскую революцию, народ, совершивший ее, и строительство социализма, принята на вооружение международной реакцией….
Присуждение премии связано с антисоветской шумихой вокруг «Д.Ж.», направленной на разжигание новой войны…
А. Твардовский, Л. Леонов, А. Деменьтьев и др.
В передовой статье газеты «Правда» 26 окт. 58 г. официозный советский критик Д. Заславский клеймит Пастернака:
Роман стал сенсационной находкой для буржуазной реакционной печати. Его подняли на щит отъявленные враги СССР, мракобесы, поджигатели новой войны, провокаторы. Это антимарксистский, антисоветский, антикоммунистический пасквиль.
Нобелевской премией награждали отъявленных реакционеров в литературе, мракобесов, проповедников войны. Пастернак причислен к этой архиреакционной братии.
Из резолюции общего собрания писателей Москвы: окончательно став отщепенцем и изменником, Пастернак послал телеграмму с благодарностью за эту подачку врагов, протянул руку к тридцати сребреникам.
Собрание обращается к советскому правительству с просьбой о лишении предателя Пастернака советского гражданства.
Опубликовано в Литгазете 1 ноября 1958г.
В. Набокова и всех хулителей Б. Пастернака не потряс даже его вынужденный отказ от Нобелевской премии и потоки брани «от имени всего советского
народа», которыми «озарились» советские газеты: «Иуда, свинья, изменник, лягушка в болоте, власовец, которому надо засадить пулю в лоб …», - неполный перечень ненависти и грязи в адрес лучшего, еще живущего поэта России.
Советские власти скрыли от мировой общественности факт попытки Б. Пастернака к самоубийству, о котором знали «друг» Пастернака, член правления Союза писателей СССР К. Федин, отдел культуры и члены политбюро ЦК КПСС. Об этом смогла впервые сообщить всему миру только О. Ивинская в своей книге «В плену времени», вышедшей в Париже в 1976 году.
13 ноября 58 г., после нашумевшего на Западе отказа Пастернака от Нобелевской премии, Набоковы послали Гринбергам, которые высоко оценили роман и гениальные стихи Пастернака, письмо с издевательской репликой:
«Привет тебе и Соне от нас. Надеюсь, что Вы оба излечились от Доктора Живаго». (с. 192 в книге Л.Ф.).
Как говорил мне Митя, сын О. Ивинской, «эта весть не могла повлиять на позицию В. Набокова, т.к. он всегда видел в Пастернаке своего конкурента
на Нобелевскую премию». Наш разговор об отношении Набокова к Пастернаку возник в 2002 г. в присутствии Митиного друга Валерия Нисанова,
уже много лет жившего в Америке в эмиграции.
Валера – известный в Москве фотохудожник, связанный с Мосфильмом, был дружен с Владимиром Высоцким. В 2007 году он выпустил большой, подарочный фотоальбом своих, неизвестных поклонникам Высоцкого, фотографий.
На слова Мити о Набокове, Валера резко сказал: «Да это все его жена Вера Слоним настроила. Я слышал в Нью Йорке, что Вера была возмущена «антисемитизмом» Пастернака, который она откопала в Живаго.
Да и письма она писала за Набокова».
Вера Евсеевна Слоним – родом из известной в Петербурге семьи, эмигрировавшей в 1919 году из советской России Она закончила в Париже Университет Сорбонны.
Познакомилась с В. Набоковым в Берлине, где они поженились в 1925 г.
С 1937 г. они жили во Франции, а в 1940 г. с сыном Дмитрием эмигрировали в Америку. Как писал проф. Эдм. Вильсон, коллега Набокова по Университету: «После «Лолиты», 1955 г., голосом Набокова говорила Вера».
Биографы В. Набокова сообщают: «Без Слоним не было бы Набокова. Набоков при ней оставался как при маме – ребенком. Действуя от имени мужа, г-жа Набокова придавала его высказываниям абсолютность и непререкаемость. Часто она писала и подписывала письма за него. Вера жаловалась подруге: «Он возлагает на меня принятие решений, что требует больше времени, чем переписка».
В книге Флейшмана цитируется несколько писем, в которых авторы пишут о возникших обвинениях в адрес Пастернака, в особенности в среде
ортодоксальных евреев, за его, якобы, антисиметизм.
Критик Юрий Марголин отмечал: «Усердные еврейские «националисты» Назвали книгу «Доктор Живаго» вредной».
В. Марков в письме к Г. Струве от 10 января 1959 г. написал о своем выступлении в еврейском центре Лос Анджелеса, где на него нападали с обвинениями в адрес Пастернака за «Доктора Живаго»:
«Одна из слушательниц спросила, правда ли, что Пастернак антисемит?
…Два еврея подрались, их еле разняли, они орали друг на друга на «идиш». ( с. 28 у Л.Ф.)
Конечно, базой для этого стало распространенное высказывание Премьер-министра Израиля Бен Гуриона о романе Пастернака:
Тель Авив, 7 февраля 1959 г. – Первый министр Бен Гурион осудил «Доктора Живаго» Бориса Пастернака за «недостойное писателя еврейского происхождения изображение евреев.
Об этом тем более приходится сожалеть, что роман написан человеком, имеющим достаточно мужества, чтобы пойти против своего правительства. (с. 285 в книге Л.Ф.)
Восхищавшийся романом «Д.Ж», друг Набокова Р. Гринберг решил сделать необыкновенный подарок к юбилею 70 летия Бориса Пастернака.
В письме к Г. Струве от 8 января 1959 г. Гринберг сообщает:
Я начал собирать Альманах в честь Б. Пастернака с таким расчетом, чтобы отметить его Юбилей ( в феврале 1960 г. исполнялось 70 лет Б.Л. Пастернаку.). Книга будет не о Пастернаке, но для него, как дань, как знак признания отсюда от эмигрантских писателей.
Участвовать в Сборнике буде тот, кто им дорожит и считает себя его Союзником…Вас я и считаю союзником, не правда ли? (с. 432)
Г. Струве охотно стал участвовать в Сборнике, а Г. Адамович на предложение Гринберга ответил уклончиво. После радостного ответа Гринберга на статью Струве для сборника, которая была послана и В. Набокову, 3 июля 59 г. Струве получает письмо от Набокова, написанное с нескрываемым раздражением:
Дорогой Глеб Петрович!
Я не могу понять, как Вы с Вашим вкусом и опытом могли быть увлечены мутным советофильским потоком, несущим трупного, бездарного, фальшивого и совершенно антилиберального Доктора Живаго. Почему бы Вам не написать, дорогой Глеб Петрович (у меня руки чешутся, но мы с ним еще висим на золотой трапеции бестселлеров), ученый разбор невероятно вздорных пастернаковских «переводов» Шекспира?
В Нью-Йорке нас посетил Фельтринелли с букетом роз. (с. 434 в книге Л.Ф.).
Ответ Г. Струве от 11 июля 59 г. гласил:
Ваш отзыв на роман Пастернака мне непонятен, хотя отголоски его до меня доходили.
Не хочу сейчас вступать с Вами в спор – очевидно, у нас с Вами совсем разный подход….
Вчера я завтракал с преподавателями английского департамента…
Речь зашла о Вашем отзыве о «Живаго» и кто-то сказал, что Вы считаете роман антисемитским. Неужели серьезно? (с. 436)
В ответе на этот вопрос Г. Струве возмущенный Набоков отказался признать свою причастность к обвинению Пастернака в антисемитизме. Л.Флейшман пишет, что выдержки из этих писем с набоковскими высказываниями о пастернаковском романе Г. Струве послал В. Маркову.
Реакция Маркова была знаменательна. Прежде, чем ее привести, как обещал вначале рассмотрения этого вопроса, поведаю о моем разговоре с О. Ивинской (О.И.) на тему Пастернак и Набоков.
В одной из бесед о романе я сказал О.И., что недавно прочел у Вознесенского о том, что Набоков ненавидел роман «Доктор Живаго».
Знал ли об этом Пастернак? О. Ивинская ответила:
Впервые о неприязни Набокова к роману я услышала от самого Бориса Леонидовича. Помню его реплику: «Видимо, Набоков обиделся на меня из-за Комаровского».
Я недоуменно спросила Борю, а причем здесь Комаровский? Он отмахнулся, сказав: «Оставь это. У Набокова свой читатель».
Когда уже не было Бори, я прочитала «Лолиту» и поняла глубокий смысл его реплики относительно Комаровского. В его образе Пастернак осуждал аморальную, болезненную страсть опытного мужчины к несовершеннолетнему ребенку. Комаровский, как и набоковский Гумберт, соблазнял и развращал девочку ресторанами и номерами в гостиницах.
Пастернак показал, что такими соблазнителями и развратителями могут быть только люди аморальные или с больной психикой.
Конечно, «Лолита» далека от христианской морали, которой пропитан Доктор Живаго. Но Набоков хорошо понимал, что для широкого потребителя бульварной печати милей будет «Лолита», которую можно читать в трамвае или от скуки.
У романа Пастернака другой читатель. И решение Нобелевского комитета, несомненно, отвечало завету Нобеля, присуждать премию по литературе за произведения «идеалистической направленности». А к каким идеалам призывал в «Лолите» Набоков?
Пастернак призывал людей к любви и добру, к неприятию лжи и насилия. А Евангельские стихи Бориса Леонидовича – непревзойденные шедевры!
Теперь предлагаю читателю ответ В. Маркова от 16 авг. 59 г. на письмо Г. Струве, в котором были цитаты из Набокова с руганью в адрес Пастернака:
Большое спасибо за отрывки из писем Набокова. Они утвердили мои подозрения. Во-первых, Набоков явно завидует Пастернаку, и зависть эта не одного художника к другому, не Сальерическая. Ибо Набоков искренне, видимо, считает, «Живаго» вещью неудачной, и тут он не одинок, да и нельзя было ожидать от него иного, зная его вкусы. Основа этой зависти – комплекс неполноценности.
Набоков давно уверился, что этика в художественность не входит, и вдруг встречается с вещью, которая именно духовно-этическим содержанием и сильна.
Он внутренне чувствует, что это большая сила, что благородство, чистота – вещи решающие, и роман Пастернака именно из-за них производит действие на читателя. Но сам Набоков не может это открыто признать, ибо давно «доказал», что это все ерунда. На этой почве он может просто возненавидеть Пастернака – и есть за что. Пастернак ставит под сомнение всю его эстетику.
Право, сколь ясно и точно выражена главная причина ненависти Набокова к Пастернаку. Это письмо оказалось и пророческим.
Л. Флейшман пишет о поступке Набокова в адрес умершего Бориса Пастернака:
«Написанное Набоковым, очевидно, как непосредственный отклик на смерть Пастернака ( умер 30 мая 1960 г. - Б.М.) и сразу же, 3 июня 1960 г. посланное Р. Гринбергу для журнала «Воздушные пути», стихотворение «Какое сделал я дурное дело», было встречено как концентрированное выражение «анти-Пастернакизма».
Всегда исключительно корректный Глеб Струве по этому делу писал 1 июля 1961 г. Маркову:
Если бы мне пришлось писать отзыв о «Воздушных путях» (вышли в 1961 г.), я бы очень резко, не стесняясь, отозвался о стихотворении Набокова, пародирующем Пастернака.
Я считаю его гнусным и пишу об этом направо и налево своим корреспондентам. (с. 440)
Любители поэзии Пастернака и все честные читатели должны быть благодарны профессору Лазарю Флейшману за публикацию писем,
проливающих свет на истину, которая была скрыта от людей.
О моем видении по теме «ЦРУ и «Доктор Живаго», хорошо представленной в книге Л. Флейшмана, напишу обязательно в сентябре с.г.
Борис Мансуров.
Москва. 1 сентября 2009 г. с дополнением от 24 сент. 2009 г.
Борис Мансуров. О книге Лазаря. Флейшмана.
[1] Биографические данные о Л. Флейшмане ( далее в тексте могут быть сокращения – Л.Ф.)
взяты из «Литгазеты», №24, 2008 г., где опубликовано интервью журналиста Ирины
Тосунян с Л.Ф.
[2] Воспоминания З. Шаховской напечатаны были на английском языке. Этот перевод
сделан автором отзыва, Б. Мансуровым.
[3] Вадим Козовой (1937-1999), зять Ольги Ивинской, которая была последней любовью
и музой Бориса Пастернака. Об Ольге поэт сообщал сестрам в письме 1 ноября 1957 г.:
«Ольга Ивинская, Лара моего романа…Это единственная душа, с кем я обсуждаю
что такое бремя века…».
Козовой с 1981 г. жил в Париже, куда приехал с 16-летным, старшим сыном Борей
для лечения сына от тяжелой болезни. Его жена Ирина, дочь О. Ивинской, с младшим
их сыном 10-летним Андрюшей смогла переехать к мужу в Париж только с началом
«перестройки» в 1985 году.
Вадим стал известным литератором и переводчиком с французского и близко подружился
с Петром Сувчинским. Перед смертью Сувчинский завещал весь свой литературный
архив Вадиму Козовому. Впервые первая часть «Поэта в катастрофе» вместе с письмами
Сувчинского к Пастернаку опубликована Вадимом в журнале парижского Института
славистики, №4 за 1990 г. В. Козовой был удостоен престижного ордена
Литературы и искусства Франции.
С автографом редактора Лазаря Флейшмана.
