Козлова Лилит. БЕЗУМЬЕ ВСЕХ ТЫСЯЧЕЛЕТИЙ. К ИСТОКАМ М.ЦВЕТАЕВОЙ

                  Л И Л И Т        К О З Л О В А

                           УЛЬЯНОВСК

                              1994

 .

                            - 2 -

  В книге сделана попытка проследить цепь цветаевских  инкарна-

ций, ряд ее последовательных воплощений в веках.  Самой Марине

Цветаевой на свое прошлое был «дарован взгляд»,  и она об этом

постоянно твердит - многими стихами и прозой.  «О мир, пойми!»

- взывает она, - а мы все никак не понимаем...

 Книга адресуется всем  л ю б я щ и м  Марину Цветаеву.

 .

                            - 3 -

 

 

                    Я всегда предпочитала быть узнанной и пос-

                    рамленной, нежели выдуманной и любимой.

                                              Марина Цветаева

 

                    А узнать тебе хочется,

                    А за что я наказана -

                    Взглянь в окно: в небе дочиста

                    Мое дело рассказано.

                                              Марина Цветаева

 

                    Я сказала, а другой услышал

                    И шепнул другому, третий - понял,

                    А четвертый, взяв дубовый посох,

                    В ночь ушел - на подвиг.Мир об этом

                    Песнь сложил, и с этой самой песней

                    На устах - о,жизнь! - встречаю смерть.

                                              Марина Цветаева

 

                   Тайновидчество поэта есть прежде всего

                   очевидчество, внутренним оком - всех времен.

                   Очевидец всех времен есть тайновидец.

                   И никакой тут тайны нет.

                                              Марина Цветаева

 

                   А  темные боги глубин тоже хотят восхвалений, Марина.

                           Боги, как школьники, любят, чтоб мы их хвалили.

                           Так пой им хвалу! Расточаяся в хвалениях вся! До конца!

                                                          

                                                     Р.М.Рильке         

 

.

                            - 4 -

 

 

 «Марина Цветаева,  кто Вы?» - этот вопрос снова зазвучал во

мне с некоторых пор. «А кто же был до Франсуа?»* - изредка поду-

мывала я?  Думалось отчего-то о древнем Китае, об арабско-пер-

сидском средневековье, об античности. И вдруг почему-то вспом-

нилась Сапфо - поэтесса с острова Лесбос, лесбианка.

 

———————————

 *О Франсуа Вийоне,  как одном из воплощений Марины Цветаевой,

можно прочитать в книге Лилит Козловой «Марина  Цветаева,  кто

вы?»  Ульяновск, 1993г.

 

 А может  быть не случайна в Марининой жизни нежная дружба ее

с Софьей Парнок?  А если  т а к о е  бывало у нее и в прежних

жизнях, а в этой, как многое из прошлых воплощений, стало лишь

эпизодом? Ведь все, что человек в своей жизни делает,  весь его

опыт - в  посмертье  перерабатывается  и  становится в следующем

воплощении его свойствами,  способностями, склонностями, тяго-

тением, выбором, наконец.   И ничего случайного с нами в жизни

не бывает.

 Так может быть Марина в одном из воплощений была Сапфо?..

 К этому моменту я по собственому опыту знала, что мы сво-

ими поступками,  помыслами,  несветлым выбором можем «подста-

виться» и некоторым образом «упасть».  Падая,  мы  попадаем  в

свои собственные  нижние этажи или подвалы,  давно покинутые и

запертые всем последующим опытом.  Но оказывается,  они  могут

снова распахнуться - была бы соответствующая вибрация, подходя-

щая энергетика нашего биополя, - и там мы находим самого себя,

каким мы были в прошлом, способного на многое, что, казалось бы,

уже давно изжито - или никогда о себе не заявляло. Был бы внешний

повод, толчок - и наше согласие на него.  Оживает то,  что ког-

да-то на прежних ступенях нашей эволюции было органически  на-

шим, естественным и доступным, но что в наши теперешние поня-

тия не вписывается. Мы можем упасть до очень отдаленных своих

жизней, которыми  мы  поднимались  по  ступеням  «лестницы

Иакова»,  до самых глухих своих подземелий... И если мы упорно

в своей жизни «падаем»,  то вместо восхождения идет инволюция,

которая может стать падением от жизни к жизни все более глубо-

ким...

Сопки - казалось бы, прочно замерли

Не доверяйте смертям страстей! -

 

Это слова самой Марины Цветаевой.

 На последних цветаевских чтениях перед школьниками я - по

какому-то наитию - конечно же, не случайно! - стала читать

«Молитву» ее  семнадцатилетия  и  ее  юношеское  стихотворение

«Встреча с Пушкиным».  Я хотела показать ребятам  всю ее жизне-

любивость и необыкновенный диапазон ее  склонностей,   я  сама

наслаждалась этим - и неожиданно поняла:  все,  что она в себе

перечисляет, к чему ее тянет - с ней  б ы л о - в прошлых жиз-

нях.

 Всмотримся же  еще  раз  в многообразие ее тяготений и прист-

растий.

 

Христос и Бог! Я жажду чуда

Теперь, сейчас, в начале дня!

О дай мне умереть, покуда

Вся жизнь как книга для меня.

.

                            - 5 -

 

Ты мудрый, ты не скажешь строго:

- «Терпи, еще не кончен срок».

Ты сам мне подал - слишком много!

Я жажду сразу - всех дорог!

 

Всего хочу: с душой цыгана

Идти под песни на разбой,

За всех страдать под звук органа

И амазонкой мчаться в бой!

 

Гадать по звездам в черной башне,

Вести детей вперед, сквозь тень...

Чтоб был легендой - день вчерашний,

Чтоб был безумьем - каждый день!

 

Люблю и крест, и шелк, и каски,

Моя душа мгновений след...

Ты дал мне детство - лучше сказки

И дай мне смерть - в семнадцать лет!

 

 «Моя душа - мгновений след».  Не тех ли прошедших  мгновений,

которые прожиты в виде жизни - каждое? Как жить с  т а к о й

душой,в которой мгновенья-жизни  т а к  наследили?!   Но  снова

желание: «Чтоб  был безумьем - каждый день!» Безумье каждого

дня естественно оборачивается легендой - для потомков. И  оно

всегда оставляет след в умах и сердцах, становится нашумевшим,

легендарным, историческим. Значит, там и надо искать - в исто-

рических именах.

 Но продолжим погружение в необъятность цветаевского мира.

В 1913  году,  гуляя  в  Крыму,  Марина представила,  что она

встретилась с Пушкиным.

 

Не опираясь о смуглую руку,

Я говорила б, идя,

Как глубоко презираю науку

И отвергаю вождя,

 

Как я люблю имена и знамена,

Волосы и голоса,

Старые вина и старые троны,

- Каждого встречного пса!

 

Полуулыбки в ответ на вопросы,

И молодых королей...

Как я люблю огонек папиросы

В бархатной чаще аллей,

 

Комедиантов и звон тамбурина,

Золото и серебро,

Неповторимое имя: Марина,

Байрона и болеро,

 

Ладанки, карты, флаконы и свечи,

Запах кочевий и шуб,

Лживые, в душу идущие, речи

Очаровательных губ.

 

Эти слова: никогда и навеки,

За колесом - колею...

Смуглые руки и синие реки,

- Ах,- Мариулу твою! -

 

Треск барабана - мундир властелина -

 

                            - 6 -

Окна дворцов и карет,

Рощи в сияющей пасти камина,

Красные звезды ракет...

 

Вечное сердце свое и служенье

Только ему, Королю!

Сердце свое и свое отраженье

В зеркале... - Как я люблю...

 

 И вспомнились другие,  ранее необъяснимые темы ее стихов-

озарений, из которых в отдельных картинах одна за другой вырас-

тали фигуры - каждая в своей стране и в своей эпохе - и все они

- сама Марина. Они то появлялись, то исчезали, уступая место

в следующем стихотворении кому-то другому: цыганка-гадалка,

разбойник,  уличная певица,  гитана, каторжная княгиня,

монахиня, жрица Афродиты,  Сивилла,  спартанец, амазонка, жрица

богини Иштар, паломник-богомолка, дама в плаще, которая появ-

ляется где и когда захочет...

 Может быть  т а к  ей, Сивилле, открывались-вспоминались ее

прошлые воплощения? Или она, постоянно перебегавшая из конца в

конец по всей энергетической гамме - от плюс до  минус  беско-

нечности, мечась  между Князем Света и Князем тьмы - постоянно

все эти ипостаси свои - ощущала?  Это воспринималось всеми как

некое поэтическое  -  или женское - преувеличение,  как образ-

ность переносного смысла,  а на деле это были реальные ипоста-

си, масса лиц внутреннего «я»,  от разноголосицы которых порой

хотелось убежать, не только что попросить у Бога смерти...

 Боже мой!  Да ведь Марина сама на все лады повторяла, что

ее поэтический мир - сновиденный, что стихи ее родятся   и з

с н о в:

 

И оттого, что целый день

Сны проплывают пред глазами...

 

 Сны наяву, удивительные картинки - с пейзажем,  с событиями,

с неожиданными мизансценами и героями. А главное - в них везде

она сама, порой тоже в очень неожиданной роли.

 И ночные сны,  в которые проваливаешься как в иное измерение.

И там, вместе с этим сном, носишься, летаешь, паришь над своим

прошлым. Сон «перерывает» душу, а Марина - тому свидетель, как

бы наблюдатель  со  стороны.  И часто привидевшееся так хорошо

запоминается, а когда проснешься - просится на бумагу,  в сти-

хи.

 Ясное видение. Оно тревожило ее то яркими причудливыми карти-

нами, то невнятными ощущениями смутных ассоциаций, явно когда-то

бывших:

 

Запах - из детства - какого-то дыма

Или каких-то племен...

 

 Такому воспоминанию посвящена одна  из  ее  драматических

миниатюр - «Метель». Молодая Дама мучительно вспоминает: «Где

и когда уже встречала Вас? Я где-то видела Ваш взгляд,

Я где-то слышала Ваш голос». И господин в плаще отвечает ей,

рассказывает:

 

Так же головкой к плечу...

Так же над бездною темной

Плащ наклонился к плащу...

Юная женщина, вспомни!

 

Крылья слетались на пир,

 

                            - 7 -

И расставались в лазури

Двое, низринутых в мир

Тою же бешеной бурей.

 

И потому - раньше всех -

Мой бубенец издалече...

Это не сон и не грех,

Это - последняя встреча.

 

 Господин просит Бога освободить Даму от этих  воспоминаний.

Покидая ее, он повторяет:

 

Ты женщина, ты ничего не помнишь...

Не помнишь!..Не должна...

 

 «Забудь!» - настойчиво твердит он.  Не тяготила ли Марину

так часто заявлявшая о себе память о своих истоках?

 Весь тот беспредельный - и во времени тоже - мир, о кото-

ром она кричала во всех стихах - не преувеличивая! - иногда би-

ла в набат, - он действительно в ней бился как безбрежный,  раз-

нообразный и многообразный Океан, и она, переполненная и подчас

этим обессиленная - кому отдать, кому нужно   с т о л ь к о

и  т а к о г о ?! - выплескивала это из себя на бумагу во всей

причудливости тех образов, картин и событий, которые были ей  в

этот момент явлены.

 «Сама ты - океан для уст» - скажет она в одном из  стихов

1920 года. И там же: «Сама запуталась, паук,В изделии своих же

рук.» Впрочем,  свою целостность,  органическое единство всего

своего многообразия, она прекрасно воплощала: «меня вести мож-

но  т о л ь к о  на контрастах, т.е. на всеприсутствии  в с е г о,

либо - брать часть. Но не говорить, что эта часть - все. Я -

м н о г о  поэтов, а как это во мне спелось - это уже моя

т а й н а «, - писала она Ю.Иваску. А объединяющим началом для

ее множественных ипостасей было самое главное,  что  пришло  к

ней в 17 лет после молитвы о смерти. Её первая любовь-разлука,

первая любовная смерть, обернулись ей первым Посвящением. Тог-

да-то она и поняла:  в жизни нет ничего важнее любви. И тогда все

ее ипостаси приобрели ранг и иерархию.  Чистая,  небесная  лю-

бовь, сопровожденная  клятвой: «Мой любимый, я буду чиста!»

вознесла ее к самым вершинам своей предыстории...

 Это было  началом ее жизни в старом, вспомненном, качестве.

Ибо, по-видимому, она уже принимала Посвящение когда-то во

тьме веков,  и,  похоже,  что не раз... Но это был падший ког-

да-то Дух, своевольный титан-богоборец.

 Итак, двинемся в глубь веков  и  цветаевских  подвалов  и

подземелий, в то, что «до» нам известного, - любимого, сложного

в своей полюсности и непредсказуемости, высокого и  светлого,

мятежного и неблагополучного, имя которому - Марина. И, погру-

жаясь в отдаленные - может быть, подземные, - истоки, не забу-

дем той заоблачности Духа и состоявшейся души, которую мы зна-

ем у зрелой Цветаевой.  В нашем поиске нам будет помогать сама

Марина - ведь она так много о себе знала - и видела...

.

                            - 8 -

 

                  В   Д О Л И Н Е   Н И Л А

 

 Древний Египет, самый расцвет династии фараонов. Благопо-

лучие этой страны держится на теснейшей связи правителей и  их

духовных наставников - священнослужителей, из века в век пере-

дающих избранным тайное учение -  Божью  мудрость.   Египет  -

центр духовной жизни всего мира, сюда в древнее святилище при-

езжают со всего света,  но не каждый удостаивается даже перес-

тупить его порог. Специальные древние - тайные - мистерии в кон-

це концов приводят  человека  к  преображению  -  и  тогда  он

становится Посвященным,   причастным  к тайнам мироздания.  Он

ощущает это внутри себя,  это его духовный опыт. Из жизни  зем-

ной, суетной  и  жизни духовной,  отрешенной от земного во имя

вечного, он выбрал второе,  но только всем своим образом жизни

он может  удержаться  на уровне Посвящения.  Один неверный шаг

или помысел - и Посвященный незаметно для себя падает в обычную

земную жизнь с ее накалом страстей, с ее неудачами и разочаро-

ваниями, где всё рано или поздно изживается и обращается в прах...

 Самый отдаленный исток Марины Цветаевой  еле  проглядывается.

Это кто-то, принявший  Посвящение,  прикоснувшийся  к  духовным

высотам Тота-Гермеса - высшего божества  Египетских  мистерий.

Может быть, это выглядело так?

 Сын фараона. Он, как полагается,  с раннего детства проходит

специальное обучение при храме - будущий правитель должен  быть

Посвященным, это закон. Мальчик находит много созвучного себе в

том, что рассказывает ему изо в день жрец.  И однажды он  воск-

лицает:»Даю слово, клянусь, что буду принадлежать Богу и сам

останусь жрецом. А фараоном пусть станет мой брат!»

 «Гермес, свои!»-  на вершине своей одухотворенности крик-

нет 36-летняя Марина Цветаева,  и в «поэме Воздуха» будет - не

договаривая, притаенно - рассказывать о высоких мирах, которых

может достичь и живой, и умерший.  Это - как след от того, дав-

него, воплощения.

 Но вот египетский мальчик становится юношей - и что-то неуловимо ме-

няется. Оказывается, в жизни есть много привлекательного, порой

обжигающего радостью или страданием,  чего невозможно испытать

в спокойствии   и   отрешенности    храмовой    жизни. И  как

привлекательны женщины,  как они волнуют!..  И юноша,  забыв о

клятве, становится фараоном и черпает полными горстями из чаши

земного бытия.  Красавицы вереницей проходят через его покои,

пока одна из них не притягивает его прочнее остальных.  Так  к

нему приходит  любовь. - Но какая же она оказывается изменчивая,

какая невечная! Ее уход вызывает желание скорее все начать за-

ново - с другой...

 Не отсюда ли у Цветаевой любовь к  «мундиру  властелина» -

глубинное стремление повелевать и царствовать? Какие вспомина-

ются ей «окна дворцов и карет»?  Ведь сказала же она незадолго

до начала войны свою удивительную фразу, посмотрев на дворец в

Кускове: «Хороший дом, хочу здесь жить»...

 Впрочем, одно  из  следующих  ее воплощений снова было

царственным.

 

.

                            - 9 -

 

            Ц А Р И Ц А   И З   Ф Е М И С К И Р Ы

 

 

 «И амазонкой  мчаться  в  бой».   Еще  не знавшая жизни

17-летняя Марина обнаружила амазонку в себе, в своих глубинах,

но звучащую  совершенно  отчетливо:  не кто-нибудь,  а именно

амазонка. И еще на протяжении жизни она  дважды  обрашается  к

этому образу.

 Мифические события в  архаической  Греции,   которая  еще

только становится государством. Незапамятные времена. Амазонки -

воинственное содружество отважных дев - живут в Малоазиатс-

ком городе Фемискира.  Их жизненный уклад своеобразен,  обычаи

удивительны. Только раз в году вступают они в общение с мужчи-

ной для того, чтобы иметь потомство, но все родившиеся мальчи-

ки безжалостно убиваются - амазонки оставляют  только  девочек.

Они скачут верхом,  прекрасно стреляют из лука,  могут постоять

за себя.  Правит ими красавица-царица - Ипполита, и вот однажды

ее мать, Антиопу, получает в жены царь Афин - Тезей. Она родит ему

мальчика, которого тоже называют Ипполитом, но спустя некоторое

время амазонки нападают на Афины - может быть, они хотят освободить

Антиопу? Однако та бьется со своими бывшими подругами и погибает,

сраженная насмерть стрелой.

 Марина Цветаева так описывает в своих двух трагедиях  все

перипетии жизни Тезея, что кажется - она сама была их участни-

цей. Может быть, царственной Антиопой, а не рядовой амазонкой?

Перед написанием  «Федры» Цветаева долго обдумывает психологи-

ческий облик царицы амазонок и ее отношения с  мужем.   Правда,

она называет ее, Антиопу, именем  дочери - Ипполиты, той, чей

пояс отвоевал Геракл.  Именно тогда сопутствующий ему Тезей  и

получил в жены ее царственную мать.  Вот некоторые цветаевские

записи - они похожи на прислушивание к себе: то или не то?

Правильно ли всплыло?

 «1. Если Ипполита взята Тезеем насильно - Ипполит  должен

ненавидеть отца.  Ипполит его любит. Стало быть Ипполита Тезея

любила...

 Рассмотрим: предположим Тезей увозит ее хитростью, и она,

в первый раз лицом к лицу с ним влюбляется в него. Отец, вмес-

то того,  чтобы сразиться с ней, любя и боясь убить, увозит ее

хитростью. Первая низость. Мать, влюбившись, предает свое царс-

тво и сражается против своих же - вторая низость. ...»

 Итак, Антиопа - властная,  царственная. «Быть барабанщиком,

всех впереди» - в начале жизни мечтает Марина.  Нет, это опре-

деленно заложено в самых глубинах,  именно там,  в глубине ве-

ков, полыхал «пирующий, бурно-могучий костер» жизни, там было можно

в с е. И уже тогда появляется то,  что легло в основу личности

Марины - своеволие -  и многое, отсюда проистекающее.

 «Как мы вероломны,  то есть - Как сами себе верны.»  -

это произнесёт 23-летняя Марина, а она-то уж себя знала...

 Поэт Павел Антокольский,  характеризуя цветаевские траге-

дии, удивленно  отмечает ее  б о л е е  глубокое проникновение в

т е  события и эпоху, чем у других авторов:»Марина Цветаева не

только не  сдвинула  основ античного мифа,  не истолковала его

заново, не модернизировала ...  но сверх того она разглядела в

этих сюжетах  архаическое  первобытное ядро - прамиф.  Странно

сказать, но ее трагедии намного старше Софокла  и  тем  более

Еврипида, разве  только  Эсхил может с ней состязаться возрас-

том. Марина Цветаева возвратила жанр трагедии к его  элевсинс-

кому первоисточнику, о котором современные европейцы могут

 

                            - 10 -

судить по раскопкам на Крите, по обломкам Пергамского Фриза».

 В сущности,  Антокольский сказал, что она воспроизвела со-

бытия, легшие в основу мифа,  с удивительной яркостью и  досто-

верностью, создав в них  э ф ф е к т   п р и с у т с т в и я. -

Как будто бы  р а з г л я д е л а. Где ? - спросим мы, - в своем

прошлом?.. В с п о м н и л а?

 А Элевсинские мистерии позволили ей дать образ Диониса-Вакха -

верховного божества с двойной ипостасью:  небесной и земной.

В какой жизни она к ним прикоснулась?

 Антиопа же, уйдя из жизни царицей, больше к царскому рангу

не вернулась. Следующее ее воплощение - жрица Матери всех богов

богини Иштар.

«Низость», падение...

 

.

                            - 11 -

 

              У  Н О Г   М А Т Е Р И   Б О Г О В

 

 Малоазийские костры где-нибудь в районе нынешней Сирии

явственно светятся в цветаевских стихах.  Впрочем,  как и шатры.

Кочевые племена, перегонявшие на новые места табуны лошадей,

поклонялись всемогущей Матери богов, свирепой богине Иштар,

богине того могучего    начала,  которое обеспечивало

плодородие, рождая влечение полов и первобытную силу желания.

У нее было еще имя - Лилит. Позже, переходя из одной религии

в другую, Иштар приобрела еще ряд имен: Кибела, Рея, Ашторет,

Астарта. И везде им сопутствовала Лилит,   как  одна из их

ипостасей - утолительница мужских ночных вожделений.

 Иштар-Лилит  изображалась в виде девы с крыльями и с со-

виными, покрытыми перьями, ногами со страшными кривыми когтя-

ми вместо пальцев.  Храмы Иштар воздвигались в небольших рощах

по берегам рек.  Юные жрицы служили ей всем  своим  существом,

добросовестно и преданно. Их готовили к такому служению - буди-

ли дремлющие в них силы - с самого детства,  обучая всем  тон-

костям и  изощрениям секса - во всех его естественных проявле-

ниях - и выходящих за эти пределы.

 Законы в храмовом служении были жестокими, как и сама бо-

гиня. Надо было обладать неистовой силой желания,   чтобы  до-

биться прекрасной жрицы. Если же мужчина не проявлял  т а к о й

неистовости, он платился жизнью - слабым и больным не место  в

этом мире, и они не должны давать потомства. Сама жрица убивала

неудачника маленьким кинжалом,  с которым не  расставалась.  В

лучшем случае его оскопляли, и он навсегда оставался при храме.

 Среди античных  стихов встретилось одно - обращение к Кибеле-Рее.

Хоть это и более поздние времена, но через него можно как

бы заглянуть в храм.

 

 ПРИНОШЕНИЕ  КИБЕЛЕ

 

Мать моя, Рея, фригийских кормилица львов: у которой

Верных немало людей есть на Диндиме, тебе

Женственный твой Алексид посвящает орудия эти

Буйных радений своих, нынче оставленных им:

Это звенящие резко кимвалы, а также кривые

Флейты из рога телят, низкий дающие звук,

Бьющие громко тимпаны, ножи, обагренные кровью,

С прядями светлых волос, что распускал он и тряс,

Будь милосердна, богиня, к нему и от оргий, в которых

Юношей буйствовал он, освободи старика.

 

 Фригийский жрец Кибелы был евнухом, как это и было принято, и

в оргиях исполнял женскую роль - вот отчего он зовет себя

«женственным»...

 Дикие оргиальные пляски во славу богини были обычными  для

храмовых жриц.  Исступленно отплясывая, они припевали, обраща-

ясь с молитвами к Иштар, нередко прибавляя что-то от себя. Иног-

да кому-то удавалось сложить новый гимн.  Одна из жриц выделя-

лась таким умением - творить, она и много веков спустя, став

Мариной Цветаевой, продолжала слагать молитвы-заклинания своей

богине.

.

                            - 12 -

 

От стрел и от чар,

От гнезд и от нор,

Богиня Иштар

Храни мой шатёр:

 

Братьев, сестер.

 

Руды моей вар,

Вражды моей чан,

Богиня Иштар

Храни мой колчан...

 

(Взял меня - хан!)

 

Чтоб не жил, кто стар,

Чтоб не жил, кто хвор,

Богиня Иштар

Храни мой костёр:

 

(Пламень востёр!)

 

Чтоб не жил - кто стар,

Чтоб не жил - кто зол,

Богиня Иштар

Храни мой котёл:

 

(Зарев и смол!)

 

Чтоб не жил - кто стар,

Чтоб  н е ж и л - кто юн!

Богиня Иштар

Стреми мой табун

 

В тридевять лун!

 

 Не отголоски  ли  т е х  плясок звучат иногда в цветаевских

стихах? В какие дали рвется она в 1923 году, чувствуя себя -

для прохожего - «дорогой невозвратной»?

 

Берегись, простота светло-руса!

Из-под полоза - птицей урвуся!

 

Вон за ту вон за даль,

Вон за ту вон за синь,

Вон за ту вон за сквозь,

Грива вкось, крылья врозь.

 

Эй, хорошие!

Не довелося!

Разворочена,

Простоволоса...

 

Не дорога

Мечта твоя сонна,

Недотрога твоя

Необгонна.

 

 

                            - 13 -

Вон то дерево!

Вон то зарево!

Вон то курево!

Вон то марево!

 

 То, именно то - когда-то оно уже  б ы л о,  а теперь вот -

в мареве - привиделось.

 Или вот стихи 1916 года, где словно в непроглядной степной

ночи - на небе ни звездочки!  - звучит самая низкая нота  -  и

внутри себя и выдуваемая жрецом из его кривой флейты.  И снова

тянет служить Праматери - Иштар.

 

Черная как зрачок, как зрачок сосущая

Свет - люблю тебя, зоркая ночь.

 

Голосу дай мне воспеть тебя, о праматерь

Песен, в чьей длани узда четырех ветров.

 

Клича тебя, славословя тебя - я только

Раковина, где еще не умолк океан.

 

Ночь! я уже нагляделась в зрачки человека!

Испепели меня, черное солнце - ночь!

 

 18 марта 1921 года она снова переполнена темными любовными

 потоками:

 

Возле любови -

Темные смуты...

 

Возле любови -

Целые сонмы:

(Наш - или темный?)...

 

Гей, постреленыш!

Плеть моя хлестка!

Вся некрещеность!

На перекресток!

 

 Нет, не «наш»!

 Как будто  открылись  темные  подвалы  и  «вся некрещенность»

выскочила оттуда на раздорожье. Снова она около храма Иштар,

только теперь в ее руке не нож, а плетка - кого хлестать?

Но последнее двустишие переносит нас в ХХ-й век. Оно -  как

волшебная палочка: миг и наваждение исчезло.

 

Но круговая

- Сверху - порука

Крыл.

 

 Окрыленность любви, ее одухотворенный полет ей спасени-

ем. Ее - любви - Божественная сущность, ее высота. Теперь над Ма-

риниными подвалами  много  этажей  и высокий светлый купол над

ними, именно он - ее защита и спасение.  Теперь подвалы  можно

бы и запереть...

 Но как часто они открываются снова!

Вот стихи ее 1918 года - чем не древняя оргиальная пляска?

 

Пожирающий огонь - мой конь!

Он копытами не бьет, не ржет.

Где мой конь дохнул - родник не бьет,

Где мой конь махнул - трава не растет.

 

Ох, огонь мой конь - несытый едок!

Ох, огонь на нем - несытый ездок!

 

                            - 14 -

С красной гривою свились волоса...

Огневая полоса - в небеса !

 

 А 14 декабря 1921  года - снова явление из глубины веков, ее,

Марины, взгляд - туда:

 

Так говорю, ибо дарован взгляд

Мне в игры хоровые:

Нет, пурпурные с головы до пят,

А вовсе не сквозные!

 

 Оргиастические - хоровые - игры,  игрища,  которые больше

напоминают поединок  двоих в этом хоре,  разбившемся на пары -

или группы, -  потому что в момент экстаза идут в ход и ногти,

и зубы, и ножи, и плети ...

 

Златоволосости хотел? Стыда?

Вихрь - и костер лавровый!

И если нехотя упало: да -

Н е т - их второе слово.

 

 «Да» - оттого что жрица, а не  по собственному желанию. И это

совсем не  значит,   что  будет продолжение - «Нет!» - поединок

продолжается. Битва, борьба...

 

Медновскипающие табуны -

В благовест мы - как в битву!

Какое дело  нам  до той слюны,

Названной здесь молитвой?!

 

 Служение богине  -  благовест  -  напоминает  больше яростную

схватку, погоню коней, и никакие слова и молитвы, обращенные к

Иштар, не идут с этим в сравнение. Служение - всей натурой,

всей своей звериной природой.

 

Путеводители старух? Сирот?

- Всполохи заревые! -

Так утверждаю, ибо настежь вход

Мне в игры хоровые.

 

 «Настежь вход» - в свою память?  В свое прошлое,  куда  ей

«дарован взгляд»?

  Может быть,  о т т у д а  у Марины Цветаевой так много

эротических образов и сцен в ее стихах? Ключом, своеобразным

эпиграфом к ним, может служить ее фраза: «Мой конь любит бешеную

скачку!»

  Вот полное метафор - сплошное иносказание  -  стихотворе-

ние, о  двух  «чужедальных», составивших  единую «суть» - «дву-

жильную», описание движения «в завтра» - к  моменту, идентичному

новому рождению,   взлёту на «седьмое небо». Удивительно точное

описание экстатического пика - «полукружием», небесной солнечной

дугой, когда «одни - поножи».

.

                            - 15 -

 

По нагориям,                    Тень - вожатаем,

По восхолмиям,                  Тело - за версту!

Вместе с зорями,                Поверх закисей,

С колокольнями,                 Поверх ржавостей,

 

Конь без удержу,                Поверх старых вер,

- Полным парусом!-              Новых навыков,

В завтра путь держу,            В завтра, Русь, - поверх

В край без праотцев,             Внуков - к правнукам!

 

Не орлицей звать                (Мертвых Китежей

И не ласточкой,                 Что нам пастбища?)

Не крестите, -                  Возлюбите!

Не родилась еще!                Не родилась еще!

 

Суть двужильная,                Серпы убраны,

Чужедальняя,                     Столы с яствами

Вместе с пильнями,              Вместе с судьбами,

С наковальнями,                  Вместе с царствами.

 

Вздох - без одыши,              Полукружием,

Лоб - без огляди,               - Солнцем за море! -

В завтра речь держу             В завтра взор межу:

Потом огненным.                 - Есмь! - Адамово.

 

Пни да рытвины, -               Дыхом-пыхом - дух!

Не взялась еще!                 Одни - поножи.

Не судите!                      - Догоняй, лопух!

Не родилась еще!                На седьмом уже!

 

 Впрочем, есть еще одно стихотворение - о том же самом:

 

Короткие крылья волос я помню,

Метущиеся между звезд. - Я помню

Короткие крылья

Под звездной пылью,

И рот от усилья сведенный,

- Сожженный! -

И все сухожилья -

Руки.

 

Смеженные вежды

И черный - промежду-

Свет.

Не гладя,а режа

По бренной и нежной

Доске - вскачь

Все выше и выше,

Не слыша

Палач - хрипа,

Палач - хруста

Костей.

- Стой!

Жилы не могут!

Коготь

Режет живую плоть!

Господь, ко мне!..

 

 

 

 

                               - 16 -

То на одной струне

Этюд Паганини.

 

 Высший момент экстаза - седьмое небо,  Господь - освобож-

дение от всего земного, - так чувствовала это Цветаева.

 Ее фаллические образы многообразны. Это и  «смуглая  сига-

ра», и  «жгут» ,  и «смуглая верста»,  и «мхом и медом дымящий

плод», и «вечной мужественности взмах». Есть также один образ,

повернутый на себя:

 

В черных пустотах твоих красных

Стройную мощь выкрутив в жгут

М о й  это бьет - красный лоскут!

 

 Нередко это  режущие  предметы: «По  загарам  -  топор и

плуг», « Коготь   режет   живую   плоть», «клюв  Гарпий», «поно-

жи», «пильни» и «наковальня»,   к которой примысливается молот.

«Стилос», которым «знаки врезают» в «вощаную дощечку».

 Женские же образы  -  «грот»,  «раковина»,  «пещера»,  «яма»,

«пустота».

 Древние жрицы  Великой  Матери  богов погружались в самые

темные глубины человеческого существа, порой противоестествен-

ные, те,  что позже получили название Содомского греха, нередко

кровавые и безжалостные.

 А Марина  Цветаева видела в физической стороне любви лишь

средство «утолить душу»:

 

Утоли мою душу: итак, утоли уста.

 

Но до  вырастания в ней  т а к о й  гармонии  пройдет еще множество

воплощений...

.

                            - 17 -

 

           Ж Р И Ц А    П Е Н Н О Р О Ж Д Е Н Н О Й

 

 Прошло лет  сто,  начинался Y111 век до н.э.  На прекрас-

ном солнечном острове Крит уже сложилась высокая культура. Вы-

сокогорные леса,  утесы над сверкающим синевой морем,  стреми-

тельные горные реки и  водопады,   изобилие  дичи  в  лесах  и

фруктов в садах.  Тропический климат, не требующий одежды, ко-

торая больше напоминает  драпировку  для  защиты  от  палящего

солнца. Нагота  здесь всеми почитаема,  обнаженного,  одетого в

загар тела никто не стесняется.  Да и тела у людей здесь  нео-

быкновенно развиты  и  совершенны по своим формам. Не один храм

вознесся на высотах лесистого острова,  но  особенно  чтимы

критянами храмы  Афродиты.   Самые красивые девушки служат ей,

прекрасной и жизнеутверждающей богине любви и красоты. Она од-

нажды родилась из пены морской, поднялась из моря  возле Кипра,

тоже большого острова во Внутреннем - Средиземном море.

Пеннорожденная,  Киприда,  она принесла людям любовь -

естественную, гармоническую,  радостную как сама жизнь и прек-

расную, словно утреннее солнце.

 У Марины Цветаевой воспоминание об острове-родине - и да-

же не одно,  - сопрягается с полной естественностью и  первоз-

данностью античного поведения:

 

Проста моя осанка,

Нищ мой домашний кров -

Ведь я островитянка

С далеких островов.

 

Живу - никто не нужен!

Взошел - ночей не сплю.

Согреть Чужому ужин -

Жилье свое спалю!

 

Взглянул - так и знакомый

Взошел - так и живи!

Просты наши законы -

Написаны в крови.

 

 Сколько прекрасных  юношей  и зрелых мужей проходит через

объятия жрицы!  Как полна и прекрасна от этого ее жизнь! И нет

опасения, что  когда-нибудь  останешься  одна:   «один   милый

бросил, а другой подымет», как бы вспоминает о тех временах Марина.

 Cлужение Афродите  было  гимном жизни и жертвой на алтарь

богини: ты путник, прохожий или просто гость, но раз ты пришел

- возьми всю меня и все, что  во мне есть, и ничего мне взамен от тебя

не надо («никогда ничего взамен», - как-то скажет Марина), от-

дай только тебя самого - вот сейчас,  сию минуту.  А потом мо-

жешь спокойно уйти и никогда не вернуться.  Нравится тебе дру-

гая - приходи завтра к ней.

 Как будто снова танцуя возле храма в толпе жриц и  распе-

вая с ними гимны,  приплясывает Марина в 1919 году, в свой са-

мый «чумной» и голодный год:

.

                            - 18 -

 

Кто покинут - пусть поет!

Сердце - пой!

Нынче мой - румяный рот,

Завтра - твой.

 

Ах, у розы-красоты

Все - друзья!

Много нас - таких, как ты

И как я.

 

Друг у друга вырывать

Розу-цвет -

Можно розу разорвать:

Хуже нет!

 

Чем за розовый за рот

Воевать -

Лучше мальчика в черед

Целовать!

 

Сто подружек у дружка

Все мы тут.

На, люби его - пока

Не возьмут.

 

 Гимном Афродите, ликующим и восторженным, звучат известные

цветаевские - программные! - стихи 1920 года:

 

Кто создан из камня, кто создан из глины,

А я серебрюсь и сверкаю!

Мне дело - измена, мне имя - Марина,

Я - бренная пена морская.

 

Кто создан из глины, кто создан из плоти -

Тем гроб и надгробные плиты...

- В купели морской крещена - и в полете

Своем  - непрестанно разбита!

 

Сквозь каждое сердце, сквозь каждые сети

Пробьется мое своеволье.

Меня - видишь кудри беспутные эти?

Земною не сделаешь солью.

 

Дробясь о гранитные ваши колена,

Я с каждой волной воскресаю,

Да здравствует пена - веселая пена -

Высокая пена морская!

 

 Какое полное  слияние  жрицы со своей богиней, - настолько,

что сама чувствует себя пеной морской!  А измена - разве можно

назвать изменой то, что было самой  с у т ь ю  служения Афродите:

если для путника любовь стала хлебом насущным,  жрица станет ему

этим  хлебом - любому, кто взалкал - пока он не насытится.

Л ю б о м у... Кому же здесь можно изменить ?

 Служение Афродите постоянно рождало жертвенность, самоот-

реченность по сути своей, а вообще напоминало пение птицы. Лю-

бовь - это всегда радость. Принеси прохожему радость,  жрица,  и

возрадуйся этому!

 

                            - 19 -

 У Цветаевой  это самоощущение - себя птицей - пронизывает

все ее существо, а потому и творчество: «Ты не женщина, а пти-

ца, потому летай и пой!» или: «Но птица я и не пеняй, что лег-

кий мне закон положен!»

 

Между воскресеньем и субботой

Родилась я, птица вербная,

На одно крыло серебряная,

На другое золотая.

 

 Птица - чаще ласточка, - но иногда - орлица, соколиха, лебедь или

галчонок...

 Но уходивший  путник  не  всегда  оказывался безразличен,

иногда он возвращался - жаль, что так редко! И как это страшно

- и больно - что ты его помнишь, а он тебя забыл! И вот прихо-

дит осознание:  любовь - это страшно, это пытка. «Страшна лю-

бовь!»- говорит  в цветаевских стихах бабушка внучатам.  И од-

нажды Марина изобразит Афродиту,   назвав  ее  римским  именем

Венера, не прекрасной женщиной,  а страшной недоброй старухой,

ведьмой. Она варит зелье и приговаривает, заклинает:

 

Дрожит и кружится

Земля под пятами.

Любовная пытка,

Любовная память...

 

- Покончить

Надо с варевом мне этим,

Где из роз, огня и крови

Пойло варится любовной

Пытки - памяти любовной.

 

 Пытка - любовной памятью. Память об ушедшем и так долго не

идущем! Первое стремление полюбившего - прижать к себе любимого

покрепче и никогда никому не отдавать.   Любовь  собственника:

несмотря ни на что, и ни на кого, сквозь все и всех - только к

владению милым... Впервые Марина пишет стихи, полные  т а к о й

любви, в 1916 году.

 

Я тебя отвоюю у всех времен, у всех ночей,

У всех золотых знамен, у всех мечей,

Я ключи закину и псов прогоню с крыльца -

Оттого что в земной ночи я вернее пса.

 

Я тебя отвоюю у всех других - у той, одной,

Ты не будешь ничей жених, я - ничьей женой,

И в последнем споре возьму тебя - замолчи! -

У того, с которым Иаков стоял в ночи.

 

 А в 1919-м это чувство собственника - в стихах - повторяется:

 

Солнце - одно, а шагает по всем городам.

Солнце - мое. Я его никому не отдам.

 

Ни на час, ни на луч, ни на взгляд. - Никому. - Никогда.

Пусть погибают в бессменной ночи города!

 

В руки возьму! Чтоб не смело вертеться в кругу!

Пусть себе руки, и губы, и сердце сожгу!

 

 

                            - 20 -

В вечную ночь пропадет - погонюсь по следам...

Cолнце мое! Я тебя никому не отдам!

 

 Такой собственнический  импульс, помысел - это ли не про-

вокация для очередного падения!..

 Пока нет привязанности  к  о д н о м у, необходимости

т о л ь к о  его, и желательно, надолго, насовсем, - то не может

быть и любовной памяти, и пытки, а потому, кстати, и Кармы нес-

частной любви.  Сначала надо полюбить,  а не просто возжелать.

Надо почувствовать  д у ш у  любимого, войти с ней в резонанс.

 И это произошло,  отделило  е д и н с т в е н н о г о  от

всех остальных.  И сразу же - переоценка ценностей: все отдам,

мне ничего не надо. Будь только ты, любовь - самое главное.

 Жертвенность служения  Афродите не была заметной,  пока в

ней не участвовала  д у ш а,  Психея. Она не  так  просто рвала

связи, она нуждалась в преданности и встречной жертвенности, и

сама становилась служанкой.

 Собственничество - это первый жест любви:  схватить, при-

жать к сердцу, не отдать. Но вот беда - не получается, а если

и получается,  то ненадолго. И тогда - разлука,  а это «как ни

кинь - всегда смерть».  Смерть,  но при жизни, смерть в старом

качестве: смерть-преображение, смерть-Посвящение.

 Состоялось ли Посвящение у нашей героини?  Да, несомнен-

но, её учила жизнь, любовь - та же Афродита.

 Она открыла ей свои небесные высоты, себя - Уранию, в от-

личие от себя же Пандемос - Простонародной. Это она придала Ли-

лит - одной из своих ипостасей -  небесное  звучание.   Именно

т а к у ю  Лилит в 1924 году вспоминала Цветаева:

 

Как живется вам с сто-тысячной -

Вам, познавшему Лилит!

 

 Ту, которая начало всех живых существ,  первая - и этим

единственная - женщина, утешительница мужчин, небесное сущест-

во с белыми крыльями и глазами, устремленными ввысь.Ту, от которой

душа поёт и взлетает, невесомая,  в небо. Афродита-Урания-Лилит

дарует любовь, как состояние души,  как излучение, не привязанное

к земным конкретностям.

 Где только в Элладе не стояли изображения  Афродиты-Урании  -

где-то объединяющей обе свои ипостаси, где разделенной на два разных

облика! Афинская  «Афродита-Урания,  что в Садах» воплощала од-

новременно и Мать,  плодородие,  чувственное начало,- и  Уранию,

носительницу высшего знания.Ее строгая поза и вдохновенная от-

решенность лица казалось бы противоречили чувственности полуоб-

наженного тела,  но все это как бы подчеркивало нераздельность

всего, что есть в человеке и обещало божественные высоты тому,

кто сумеет прикоснуться ко всем уровням сразу.

 Два лика Афродиты-Амбологеры, Отвращающей Старость, за-

печатлены на стенах древнего кипрского храма: одна - с розой в

руке - Великая Мать, Владычица Бездны, другая - Урания, прости-

рающая руки к небу, зовущая к жертвенной любви.

 В 1921  году,  перед отъездом из России за границу к мужу,  с

которым не виделась почти 5 лет,  Марина Цветаева пытается из-

менить свою жизнь, которая есть  по-прежнему  служение  Афродите.

Именно к ней,  летающей в колеснице,  влекомой стаей  голубей,

обращает она свои стихи:

.

                            - 21 -

 

Тщетно в ветвях заповедных кроясь,

Нежная стая твоя гремит.

 

Сластолюбивый роняю пояс,

Многолюбивый роняю мирт.

 

Тяжкоразящей стрелой тупою

Освободил меня твой же сын.

 

- Так о престол моего покоя,

Пеннорожденная, пеной сгинь!

 

 Отказываясь от  сана  жрицы,  - во имя собственного покоя -

она роняет знаки жреческого посвящения. Больше она  ей  не

слуга.Ведь от служения ее освободил сын Афродиты - Эрот,

в римском варианте - Амур.

 Может быть,  именно оттого, что любовь у людей начала ус-

ложняться и расти в высоту,  именно  из-за  появления  Афроди-

ты-Урании, понадобился Эрот?  У Афродиты родился сын, он явно

вторичен по отношению к ней. Он ранит сердце и насаждает

э р о т и к у. Сама мать его ругает и опасается: он, часто ша-

ля и играя, портит ей плоды ее усилий. Эротика - вся ниже поя-

са, в ней нет верхних этажей...

 Освобождение Марины должно состояться из-за  ее  брачного

долга, ее желания жить со своим избранником - мужем, о котором

мечтала все годы разлуки, рассказывая в стихах про «Божествен-

ное задыхание дружб  отроческих», про их «объятие, когда руки

и ноги и тело - не при чем»,  ласково называя  его  «Одноколы-

бельником»  и предвидя «Архангельской двуострой дружбы Обмороч-

ную круть».

 Эта стрела Эрота - не обычная,  легкая, пронзающая сердце

насквозь. Э т а  -  тяжкоразящая,  да еще и тупая впридачу, и

кровью сердце не истекает.  Это уже  многолетнее  содружество,

брак, узаконенная привязанность,  дружба, долг, наконец. Сейчас

1921 год,  но еще в конце 17-го она писала: «Долг и честь, кава-

лер, условность». Хуже того, это некое прикрытие своих вольных

мыслей, да и дел тоже.  Да, «одноколыбельники» - друзья, да, лю-

бит как сына,  да поклялась ходить следом «как собака».  Но ее

необъятности этого мало - и так,  кстати, до самого конца жизни:

душа ее неслась в Космос, и горела, и жаждала... Долг обратился

декорацией, не просто условностью...

 Итак, во имя этого, Марина отказывается служить Афродите,

видя даже в цветах - «лик дьяволицы». Она отказывается  повино-

ваться тому,   что  уже  глубоко  внутри нее - ведь Бог всегда

внутри нас, если мы к нему пришли и ему служим.

 

Бренная пена, морская соль...

В пене и в муке -

Повиноваться тебе доколь,

Камень безрукий?

 

 Так и видишь античную мраморную статую Пеннорожденной - с

отбитыми руками, и против нее - бунт.

 Она пытается бороться с Афродитой в себе,  и  потерпев  в

этой битве крах,  размышляет о той каре, которая падает на го-

ловы и судьбы тех, кто вызвал гнев Афродиты, предал любовь.Так

начинает Цветаева писать свои трагедии,  поначалу объединенные

названием «Гнев Афродиты». Похоже, что она приговорена к вечному

 

                            - 22 -

служению Киприде,  к огненным Мистериям любви. Где же выход?

Марина знает его - он в Боге, Его чистоте, высоте и отрешенности.

В  светлых - холодных,  по земным понятиям - высях,

где нет земных страстей.  Она знает этот ответ уже в 1919 году

и живописует  его  в  пьесе  «Каменный  ангел».  Но ведь это -

смерть?! Да, но не обязательно истинная. Это может быть преоб-

ражением - смерть в старом качестве,  рождение в новом - свет-

лом. И Цветаева его испытывает, и не раз, каждое ее Посвящение

- все более высокое, но Афродита ее  не отпускает...

 О перерождении твердит цветаевский Вакх (Дионис) - высшее

божество  Элевсинских  Мистерий. Знала ли критская жрица эти

Мистерии, участвовала ли в ежегодных  всенародных  празднест-

вах? Вполне вероятно. Может быть, они помогли ей понять,  ч т о

с ней, умирающей от любви, происходит?

 Цветаевское же  понимание  Вакха-Диониса в точности соот-

ветствует эзотеризму Элевсинских мистерий. Для нее это мужское

воплощение Афродиты: так же, как и она, Вакх имеет два уров-

ня, два проявления. У Цветаевой в «Тезее» это звучит так:

 

Низшим - оторопь я и одурь,

Высшим - заповеди язык.

 

 Вакх выражает  Божественное  опьянение,  чувство Бога - и

Афродита-Урания выводит туда же через любовь. А для  многих, не

готовых увидеть и почувствовать Бога, Дионис создает лишь тем-

ный, буйный эмоциональный хаос физического алкогольного опьяне-

ния, как  и Афродита-Пандемос (Простонародная) может поднять всю

муть человеческих глубин, принизить, пригнуть, погубить. Небо -

и дно, вот их уровни.

 

Между страстью, калечащей,

И бессмертной мечтой,

Между частью и вечностью

Выбирай, - выбор твой!

 

 Цветаева как будто обращается с этими словами  к  каждому

из нас... И выбирает,  выбирает...

 «Закон один: одно к другому» - вздыхает она в 1919 году  в

голодной Москве. Любовное тяготение, притяжение. Весь вопрос

- к а к? И у двадцатилетней Марины есть целая дневниковая под-

борка «О любви»,»О благодарности» и среди записей удивительная

последовательность внутреннего роста:

 «Так от  простейшей любви за сахар - к любви за ласку - к

любви при виде - к любви не видя (на расстоянии),- к  любви,

невзирая (на нелюбовь),от маленькой любви  з а  - к великой люб-

ви  в н е (меня) - от любви получающей (волей другого!), к люб-

ви берущей (даже помимо воли его,  без ведома его, против воли

его!) - к  л ю б в и  в  с е б е.

 Чем бескорыстней ты любишь,  самоотверженнее,  тем выше ты

на «лестнице Иакова». Но пока ты не дошел до любви как солнечно-

го излучения  души  - ты падаешь и поднимаешься,  валишься - и

снова встаешь - учишься...

 И Марина, уже все поняв, в том же 19-м печалилась:

 

О души бессмертный дар!

Слезный след жемчужный!

Бедный, бедный мой товар,

Никому не нужный!

.

                            - 23 -

 

Сердце нынче не в цене, -

Все другим богаты!

Приговор мой на стене:

Чересчур легка ты!..

 

 Критская жрица  прожила  долгую жизнь,  изведала «поганый

век старуший» - болезни,  немощность и забвение поклонниками. Но

иной жизни, без родимого храма, ей не было. С появлением любви

как жгучей привязанности появилась  потребность  в  заговорах,

приворотных зельях, отворотных снадобьях, гадании. Ими-то и за-

нималась старая жрица,  помогая молодым.  И не она ли  слагала

новые гимны Афродите-Урании? Ведь она всем сердцем любила ее,

она любила - любовь.

 А осторожность и недоверие к мужчинам,  таким несовершенным в

небесной любви, -  не вылились ли в инстинкт избегания их в

следующей жизни:  лучше полная им противоположность,  те,  кто

лучше поймут, кто душевнее и созвучнее - подруги...

 Может быть, это был возврат к нежным отношениям подруг-амазо-

нок?..

.

                            - 24 -

 

                   Д Е С Я Т А Я   М У З А

 

 Могла ли  быть Сапфо следующим воплощением в цепочке цве-

таевских родников? Попробуем их сравнить.

 Сапфо. Явление  исключительное в истории культуры древней

Греции - она стоит в начале всей мировой лирической поэзии! Два

века спустя Платон назвал ее десятой Музой:

 

Девять лишь муз называя, мы Сапфо наносим обиду:

Разве мы в ней не должны музу десятую чтить?

 

 Такие голоса раздавались и позже,  а уже в  начале  Новой

эры Антипатр Фессалоникский оценил Сапфо так:

 

Имя Сапфо я носила, и песнями также всех женщин

Я превзошла, как мужчин всех превзошел Меонид.

 

 До нас дошло мало стихов Сапфо,  многие в отрывках,  но в

свое время у нее вышло в свет 9 книг, каждая в объеме 100 сов-

ременных страниц.  Сапфо стала истоком мелической - песенной -

лирики, которая  потому  так  и названа,  что ее исполняли под

звучание лиры или кифары. Сапфо так же неслась впереди  своего

времени, как  в наши дни - Марина Цветаева,  опередившая своих

современников по меньшей мере лет на 50.

 Средиземноморский Остров Лесбос. Сапфо родилась в главном его

городе - Митилены,  в  семье немногочисленной местной  знати.

Свободных граждан в те времена там было не так много,  ведь всю

черную работу выполняли рабы.  Год рождения Сапфо  известен  -

612  до н.э.

 В те времена на Лесбосе  бытовали  содружества,   которые

принято называть «половозрастными», т.е. подобранными по полу и

возрасту. Лесбос отличался  свободой  нравов  и  разнообразные

пристрастия его жителей не встречали осуждения:  они были при-

няты как проявления свободы личности, законного своеволия.

 Сапфо тоже  входила  в  такое содружество. Именно девушки -

- разные - были предметом ее внимания и мучительной любви, имен-

но им она писала свои стихи. В одном из них четко звучит: - де-

ва - самое дорогое,  не надо никаких юношей-конеборцев, никаких

забав и развлечений, ни поездок в дорогих лидийских колесницах

с бешено мчащимися конями.

 

Девы поступь милая, блеском взоров

Озаренный лик мне дороже всяких

Колесниц лидийских и конеборцев

В бронях блестящих.

 

 Сапфо первая воспела любовь, которая охватывает неистовым

пламенем, не оставляя места ни для чего  другого,   воспевала,

потому что  с а м а  именно так любила. Это уже не то, что было

явлено гомеровким эпосом - там любовь не  больше,  чем  страсть

притяжения полов, чувственное влечение, вожделение. У Сапфо же

любовь - вселенское  потрясение,   бешеный  удар,   неистовый

шквал. И потрясает он прежде всего душу, не оставляя, впрочем,

спокойным и тело.

 

Любовь потрясла мне душу, как ветер,

Обрушившийся на дуб на скале.

 

 

                            - 25 -

 Скала - возвышение,  изолированное от других,  да еще дуб

на ней, как образ своей одинокости и высоты. Вспоминается лер-

монтовская сосна  на горной вершине и цветаевская «Гора», кото-

рой она себя чувствовала. У Цветаевой эта Гора «на оклик гор-

танный певца  органною  бурею»  отвечает  - «мстит», всей собой,

всей лавиной себя, всем возвышенным и созвучным.

 Марина Цветаева  обычно от крайней радости,  от счастья -

каменела, как будто все жизненные процессы прекращались. У Сапфо

переживания любви очень на это похожи: «Только взгляну на тебя,

как у меня пропадает голос,  а язык немеет, быстрый огонь про-

бегает под кожей,  глаза ничего не видят,  в ушах стоит звон,

меня охватывает холодный пот, всю бьёт дрожь, я становлюсь зеленее

травы и кажусь чуть ли не мертвой».

 И все-таки истинной смертью Сапфо почитала разлуку:

 

Мнится, легче разлуки смерть, -

Только вспомню те слезы в прощальный час, ...

 

 А у Марины Цветаевой практически то же - в виде  формулы:

«Разлука - как ни кинь -  всегда смерть».

  И Сапфо, и Цветаева видели любовь не райским наслаждением,

а естественным соединением радости и боли. «Любить: болеть. ...

Люблю - болит»- рассказывала о себе Марина. У Сапфо же читаем

- аналогичное:

 

Снова терзает меня

расслабляющая члены любовь,

сладко-горькое чудовище,

от которого нет защиты.

 

 «Нет защиты» от горения сердца, - чувствует Сапфо.

 «Не в  нашей власти» - ощутит Марина Цветаева приход новой

любви.

 Даже в небольшом количестве стихов Сапфо,  да и то в от-

рывках, мы находим свидетельства ее склонности к рассуждению и

осмыслению всего сущего.

 

Кто прекрасен - одно лишь нам радует зрение.

Кто ж хорош - сам собой и прекрасным покажется.

 

 Действительно, ведь самое главное - содержание,  душа - и

небо в ней.  Тело же и внешность случайны, они во-вторых. И как

они оживают  красотой,  когда  в  глазах  загорается  небесный

свет!..

 Марина Цветаева эту мысль как будто продолжит: «Меня можно

купить только всем небом в себе,  небом, в котором мне, может

быть, даже не будет места».

 Или вот  рассуждения о жизненном предназначении,  о самом

главном. Сапфо размышляет:

 

Конница - одним, а другим - пехота,

Стройных кораблей вереница - третьим...

А по мне - на черной земле всех краше

Только любимый.

 

 Откликом через многие века звучит цветаевское, лаконичное:

«Без любимого мир пуст».

 В греческом пантеоне у Сапфо ведущая - Афродита.  Ее  мо-

литвы направлены  чаще всего к ней - ведь важнее любви для нее

 

                            - 26 -

нет ничего.  С Афродитой у Сапфо, похоже,  короткие и привычные

отношения, она  с  ней  постоянно общается и испытывает ее по-

мощь. Гимном Афродите открывался первый том сочинений античной

поэтессы:

 

Радужно-престольная Афродита,

Зевса дочь бессмертная, кознодейка!

Сердца не круши мне тоской-кручиной!

Сжалься, богиня!

 

Ринься с высей горних, - как прежде было:

Голос мой ты слышала издалече:

Я звала -  ко мне ты сошла, покинув

Отчее небо!

 

Стала на червоную колесницу:

Словно вихрь, несла ее быстрым летом,

Крепкокрылая, над землею темной

Стая голубок.

 

Так примчалась ты, предстала взорам,

Улыбалась мне несказанным ликом...

«Сапфо! - слышу. Вот я! О чем ты молишь?

Чем ты болеешь?

 

Что тебя печалит и что безумит?

Все скажи! Любовью ль томится сердце?

Кто ж он, твой обидчик? Кого склоню я

Милой под иго?

 

 Сложной и возвышенной видит Афродиту Сапфо: с небес спус-

тившуюся - Уранию, небеса в себе несущую и ту,

что приносит земную боль «Кознодейку» - она все может...

 

Прочь бежит? - Начнет за тобой гоняться!

Не берет даров? - Поспешит с дарами.

Нет любви к тебе? - И любовью вспыхнет,

Хочет, не хочет.»

 

 Как некая  кармическая отдача выглядит поведение образум-

ленного Афродитой,  преобразованного, повернутого ею безумца,

который осмелился  отказаться  от ее дара - пренебрег любовью.

Но молитва еще не кончена:

 

О, явись опять - по молитве тайной

Вызволить из новой напасти сердце!

Стань, вооружась, в ратоборстве нежном

Мне на подмогу!

 

 Сколько раз приходилось обращаться Сапфо к  Кипророжденной

за помощью!..

 В немногочисленных дошедших до нас стихах  Сапфо есть и попыт-

ки разобраться в самой себе,  такие типичные и для Марины Цветаевой.

 В одном из отрывков Сапфо говорит о себе:

 

Но своего гнева не помню я:

Как у малых детей сердце мое.

.

                            - 27 -

 

 Юная Марина как бы откликается:

 

Изменчивой, как дети, в каждой мине

И так недолго злой,...

 

 Такое впечатление,  что через многие века себя выражает в

стихах один и тот же человек...

 Сапфо, по всей видимости,  была ведущей в девичьем содру-

жестве, с которым делилась всем,  что сама знала и умела.Стихи

ее становились там сразу же песней,  а танцы  были  неотъемлемой

частью каждого праздника. Молясь Гере в дни вынужденного бегс-

тва на Сицилию, Сапфо просит:

 

Так и я тебя умоляю: дай мне

Вновь, как бывало,

Чистое мое и святое дело

С девственницами Митилен продолжить,

Песням их учить и красивым пляскам

В дни твоих празднеств.

 

 В других стихах дана зримая картинка такого празднества:

 

Критянки, под гимн,

Окрест огней алтарных

Взвивали, кружась,

Нежные ноги стройно,

На мягком лугу

Цвет полевой топтали.

 

 Не отсюда ли у юной Марины в стихах ее  семнадцатилетия  есть

неожиданные строки  о ее желании «Вести детей вперед,  сквозь

тень»? И это при том,  что она еще не приняла  своей  женской

доли, она еще отстраненно спрашивает:

 

В майское утро качать колыбель?

Гордую шею в аркан?

 

 Значит речь у Марины идет о том,  чтобы учить чужих,   не

своих собственных детей?  Значит, она когда-то это делала?

 Сапфо, дочь знатных родителей, любила роскошь - об этом есть

очень милая стихотворная миниатюра:

 

Я роскошь люблю;

        Блеск, красота,

             Словно сияние солнца,

Чаруют меня...

 

 В перечне Марининых пристрастий мы находим: шелк, флаконы и

свечи, золото и серебро, окна дворцов и карет - словно все это

в ее жизни когда-то уже было...

 Для обеих поэтесс характерно размышление о смерти. У Сапфо читаем:

 

Мне Гонгила сказала:

«Быть не может!

Иль виденье тебе

Предстало свыше?»

 

.

                            - 28 -

 

Да, - ответила я, - Гермес

Бог спустился ко мне во сне.

К нему я:

«О владыка, - взмолилась, -

Погибаю.

Но клянусь, не желала я

Никогда преизбытка

Благ и счастья.

Смерти темным томленьем

Я объята,

 

Жаждой - берег росистый, весь

В бледных лотосах, видеть

Ахерона,

В мир подземный сойти,

В дома Аида».

 

 Готовность к  смерти, - такая  типичная для Марины Цветаевой.

Но в этом стихотворении Сапфо есть еще два интересных момента. Она

обращается к  Владыке - но почему к Гермесу?  Он был главным в

древних Египетских мистериях,  а в Греции он довольно-таки ря-

довой бог. И Марина однажды воскликнет «Гермес, свои!» К а к и е

здесь общие для этих двух женщин воспоминания - в веках?

 И еще - сны. Характерно, что Сапфо разговаривает с Герме-

сом  в о  с н е! В сущности, в мистической традиции это принято

называть явлением: Гермес к ней  я в и л с я  как некая реаль-

ность в тонком мире.

 Вещие сны были типичными для обеих сестер Цветаевых.  Они

их записывали и не сомневались,  что  нередко  они  -  вещие.

Анастасия Ивановна сама как-то сказала мне,  что ее сны  будут

когда-нибудь изданы отдельной книгой. О некоторых вещих снах

Марины Цветаевой нам известно, они опубликованы и содержание их

очень символично. Она сама этому,  видимо, поражалась, как чему-то,

что  д а н о,  но объяснению не поддается. Во сне открывалось мно-

гое, шло прикосновение к неведомому, но часто многоговорящему,

объяснение чего  надо искать у толкователя снов Мартына Заде-

ки.

 

В мозгу ухаб пролежан, -

Три века до весны!

В постель иду, как в ложу:

Затем, чтоб видеть сны:

 

Сновидеть рай Давидов,

Зреть и Ахиллов шлем

Священный, - стен не видеть!

В постель иду - затем.

     ...

 

Заокеанских тропик

Прель, Индостана - ил...

В постель иду как в пропасть:

Перины -  б е з  перил!

 

 А может быть,  сны эти - о самой себе - в прошлых жизнях? О

той себе,  какой была неведомо когда? Как многое, должно быть,

они ей объясняли,  как способствовали самопознанию! Может быть,

они потом становились ее стихами?  Так Николай  Рерих  рисовал

 

                            - 29 -

некоторые свои картины по снам жены своей,  Елены Ивановны.

 

Но сны Марины не кончались ночью,  они преследовали ее и днем,  и это

тоже было удивительно и странно. Кто поймет? Как объяснить. Но

она пыталась:

 

Стихи растут, как звезды и как розы,

Как красота - ненужная в семье.

А на венцы и на апофеозы -

Один ответ: - Откуда мне сие ?

 

Мы спим - и вот, сквозь каменные плиты,

Небесный гость в четыре лепестка.

О мир, пойми! Певцом - во сне - открыты

Закон звезды и формула цветка.

 

 Дневные сны «проплывают пред глазами» и из них растут  стихи

- дар Божий, а ночью открываются законы мироздания.  Всякому ли

певцу это дано?

 

Врылась, забылась - и вот как с тысяче -

футовой лестницы без перил.

С хищностью следователя и сыщика

Все мои тайны - сон перерыл.

 

Сопки - казалось бы прочно замерли -

Не доверяйте смертям страстей!

Зорко - как следователь по камере

Сердца - расхаживает Морфей.

 

Вы! Собирательное убожество!

Не обрывающиеся с крыш!

Знали бы, как на перинах лежачи

Преображаешься и паришь!

 

Рухаешь! Как скорлупою треснувшей -

Одр с его грузом мужей и жен.

Зорко как летчик над вражьей местностью

Спящею - над душою сон.

 

Тело, что все свои двери заперло -

Тщетно! -уж ядра поют вдоль жил.

С точностью сбирра и оператора

Все мои раны - сон перерыл!

 

Вскрыта! Ни щелки в райке, под куполом,

Где бы укрыться от вещих глаз

Собственных. Духовником подкупленным

Все мои тайны - сон перетряс!

 

 А может быть  Марина все же понимала,  что те неумершие страс-

ти тела и души, которые ей «сон перерыл», открывшиеся ее «вещим

глазам», и сами  герои  снов  и картины - неведомые - это все об

одном и том же - о ней  самой, это ее многовековое прошлое и она

сама в нем?..

 Но вернемся на остров Лесбос. Кажется, какое стихотворение Сапфо

ни возьми - везде найдешь аналогию - внутреннюю - с Мариной Цветаевой.

Вот скажем, размышления ее о старости:

.

                            - 30 -

 

Им сказала: женщины, круг мне милый,

До глубокой старости вспоминать вам

Обо всем, что делали мы совместно

В юности светлой.

Много мы прекрасного и святого

Совершили. Только во дни, когда вы

Город покидаете, изнываю,

Сердцем терзаясь.

 

 Аналогично этому  все  цветаевские бабушки - а у нее в стихах

мыслей о старости много! - все только и вспоминают молодые го-

ды, да  свою в ту пору удаль. Сколько раз ей пришлось быть ста-

рухой? «Слово странное - старуха!» - впервые размышляет  Марина,

не дожив до 20 лет.  А далее бабушки из разных ее произведений

перекликаются:

 

«Э, кабы я была молодой,

Я бы вам, милые, показала»

 

Эх, и сейчас пронимает дрожью,

Даром, что волос - сед!

 

- «Я дань платила песнями,

Я дань взымала кольцами.

Ни ночки даром проспанной:

Все в райском во саду!»

 

- «Этой малостью

Разве будешь сыт?»

 

- «Не хочу отдать

Девкам - молодцев».

 

 Марина и сама не раз представляла себя бабушкой,  однако пол-

ной жизни и воспоминаний молодости. Бабушкой ей стать не уда-

лось...

 Ощущение скоротечности  жизни и необходимости использовать

каждую минуту для самого главного - для любви - пока молода  -

этот мотив у Сапфо звучит совсем по-цветаевски: надо спешить.

 

Срок настанет: в земле

Будешь лежать.

Ласковой памяти

 

Не оставя в сердцах.

Тщетно живешь!

Розы Пиерии

 

Лень тебе собирать

С хором подруг.

Так и сойдешь а Аид.

 

Тень без лика, в толпе

Смутных теней,

Стертых забвеньем.

 

 Как это перекликается с цветаевским: «через 50 лет все мы будем в

земле» - словами в предисловии ко второй книге стихов, «Волшеб-

 

                            - 31 -

ный фонарь».  И как часто - и по-разному - развивает эту тему

Марина. Например:

 

Времени у нас часок.

Дальше - вечность друг без друга!

А в песочнице  - песок

Утечет!

 

  Именно поэтому -

 

И дробным рокотом над подушкой

Рокочет ярая колотушка:

- Не спи! Крепись! Говорю добром!

А то - вечный сон! а то - вечный дом!

 

  Обе - и  Сапфо,   и Цветаева с удивлением воспринимают свое

одиночество. Вот Сапфо не дождалась кого-то:

 

Уж месяц зашел; Плеяды

Зашли...Настала полночь.

И час миновал урочный...

Одной мне уснуть на ложе!

 

 

  А вот к Марине на новый, 1918 год не пришел никто:

 

 Новый год я встретила одна.

Я, богатая, была бедна,

Я, крылатая, была проклятой.

Где-то было много-много сжатых

Рук - и много старого вина.

А крылатая была - проклятой!

А единая была - одна!

Как луна - одна, в глазу окна.

 

 И еще у Сапфо есть такое стихотворение:

 

Я негу люблю,

Юность люблю.

Радость люблю

И солнце.

Жребий мой - быть

В солнечный свет

И в красоту

Влюбленной.

 

 Через две с половиной тысячи лет двадцатичетырехлетняя Марина

Цветаева, как будто слегка перефразируя и развивая  эту  тему,

откликается: «Я не делаю никакой разницы между книгой и чело-

веком, закатом,  картиной - все,  что люблю,  люблю одной  лю-

бовью». И  еще  -  через два года,  как продолжение:  «Вся моя

жизнь - роман с собственной душою, с городом, где живу, с дере-

вом на краю дороги, - с воздухом. И я бесконечно счастлива».

 

 Сапфо. Цветаева. Кажется, что Марина вырастает из  Сапфо,

как цветок из семечка,  развивая и умножая все, что было в той.

Вот только подруги...

 Сколько нежных  писем  написала Марина Цветаева женщинам,

которых любила! Но и не только им - «И кому ни писали писем,

 

                            - 32 -

И кому с тобой ни клялись мы...»

 Но лишь с Софьей Парнок переступила она грань  обыкновен-

ной женской дружбы.

 Первое впечатление двадцатидвухлетней Марины о Парнок было -

подошло что-то роковое и очень узнаваемое, как из глубины веков.

 

Ты проходишь своей дорогою,

И руки твоей я не трогаю.

Но тоска во мне - слишком вечная,

Чтоб была ты мне - первой встречною.

 

Сердце сразу сказало: «Милая!»

Всё тебе - наугад - простила я,

Ничего не знав, - даже имени! -

О, люби меня, о, люби меня!

         ...

Платье  - шелковым черным панцирем,

Голос с чуть хрипотцой цыганскою,

Все в тебе мне до боли нравится,-

Даже то, что ты не красавица!

 

Красота, не увянешь за лето!

Не цветок - стебелек из стали ты,

Злее злого, острее острого,

Увезенный - с какого острова?...

 

 Но наступил момент - и Марина забила тревогу:

 

Быть в аду нам, сестры пылкие,

Пить нам адскую смолу, -

Нам, что каждою-то жилкою

Пели Господу хвалу!

 

 Любовь - это божественное состояние души, но чтобы  т а к ...

 Может быть,  она чувствовала себя Лотом,  благополучно избе-

жавшим гибели в Содоме?  Знала, что не погибнет, только прикос-

нется к греху?

 Но именно с этого времени, с этого осознания греха, и замелька-

ла в стихах Цветаевой вереница образов, соизмеримых в грешности:

открылись подвалы  и подземелья - и кого только там ни оказа-

лось! И всех их объединяло сходное мироощущение:  они  способны

на многое,   они  пьют в кабаках и гуляют, и в руках у них то и

дело блестит нож.  Они легко и быстро знакомятся,  им покровом -

ночь, недоброй  усмешкой кривятся губы,  измена и смерть ходят

рядом со скороспелой любовью.

 П а д е н и е !.. Это было оно.

 И вот  стихи,   обращенные  к Софье Парнок через полгода их

дружбы:

 

Повторю в канун разлуки,

Под конец любви,

Что любила эти руки

Властные твои

 

И глаза - кого  кого-то

Взглядом не дарят! -

Требующие отчета

За случайный взгляд.

 

 

                            - 33 -

Всю тебя с твоей треклятой

Страстью - видит Бог! -

Требующую расплаты

За случайный вздох.

 

И еще скажу устало,

- Слушать не спеши! -

Что твоя душа мне встала

Поперек души.

 

И еще тебе скажу я

- Все равно - канун! -

Этот рот до поцелуя

Твоего был юн,

 

Взгляд - до взгляда - смел и светел,

Сердце - лет пяти...

Счастлив, кто тебя не встретил

На своем пути.

 

 Но еще раньше появились такие строки:

 

Безумье - и благоразумье,

Позор - и честь,

Все, что наводит на разудмье

Все слишком есть -

 

Во мне. - Все каторжные страсти

Свились в одну!-...

 

 Каторжные страсти,  грех.  Марина Цветаева позже сформулиру-

ет: «Сознание греха создает факт греха, но не обратно. В стране

бессовестных грешников нет».

 Античное языческое сознание греха не знало. Христианская же

мораль вся зиждится на видении,  узнавании греха - и отрешении

от него.

 Падение осознано.  Но пройдет еще 9 месяцев, пока подруги

расстанутся, и Марина воспримет это как удар, трагически:

 

Даны мне были и голос любый,

И восхитительный выгиб лба.

Судьба меня целовала в губы,

Учила первенствовать Судьба.

 

Устам платила я щедрой данью,

Я розы сыпала на гроба...

Но на бегу меня тяжкой дланью

Схватила за волосы Судьба!

 

 В чем же дело? Марина сама отвечает на это. За три месяца до

разрыва в  нескольких  ее  стихах  замаячат  два  слова: «Ars

Amаndi»- искусство любви. Так называлась книга Овидия из на-

чала нашей эры,  Цветаевой не читанная. Но тут же рядом встают

два имени:  Овидия и Сапфо - эталоном умудренности в «любовной

науке». Это у Цветаевой одно из немногих упоминаний о лесбийс-

кой поэтессе.  Но эти «два слова!»...  Искусство  любви, секс,

эротика - это так засасывает - не вырваться...

 

Как смертный кубок в розовой гирлянде -

 

                            - 34 -

Магических таких два слова есть.

И мертвые встают как по команде,

И Бог молчит - то ветреная весть

Язычника - языческая месть:

Не читанное мною Ars Amandi!

 

 Какие «мертвые» разбужены за последний год? Та, что поклоня-

лась богине Иштар? Жрица Киприды?  Сама Сапфо?  Кто еще нашелся

в цветаевских подвалах?  Все, кто разделял двух поэтесс в веках,

все воплощения, свершившиеся между ними?  И Бог молчит - оттого

что это - не Его уровень,  не небесный.  Это «смертный  кубок»

Эрота, яд, уводящий - нет, не на землю! - под землю, в подземелье.

 Все открылось, и теперь остается только бегать по всем своим эта-

жам, а при этом не всегда заметишь, как из-под самого небесно-

го купола вдруг окажешься в темноте подвала... А на каждом эта-

же - свои жители - и не всегда сообразишь,  что это  т ы  с а м

и есть - и сейчас, раз встретился, и в своем прошлом... В прош-

лых жизнях...

 Все твое прошлое - в тебе,  в твоей душе, в сердце - и от

него никуда не деться, если уж ты его разбудил. А поводов для

его оживления  -  вся жизнь,  которую ты приемлешь,  с которой

вступаешь в резонанс. Каждый этаж - своя энергетика, свои виб-

рации; внизу - грубые,  древние, вверху - тонкие, светлые, как

само Небо. Реши, чего ты хочешь, определись. Без этого решения

- носиться тебе много жизней по всем этажам...

 Марина хотела  ж и т ь. Совсем недавно написала она Розанову:

«Судорожная, лихорадочная  жадность  жить». Она всю жизнь ее

преследовала, эта жадность жить,  это она заставляла носиться

по всем  своим этажам, это она открывала некрепкие их затворы.

  И вот - последнее стихотворение о тех «двух словах»:

 

В гибельном фолианте

Нету соблазна для

Женщины. - Ars Amandi

Женщине - вся земля.

 

 

Сердце - любовных зелий

Зелье - вернее всех.

Женщина с колыбели

Чей-нибудь смертный грех.

 

Ах, далеко до неба!

Губы - близки во мгле...

- Бог, не суди! - Ты не был

Женщиной на земле!

 

 Совсем не  обязательно  вычитывать что-то из книг.  Да это и

невозможно: ведь к тебе пристанет,  в тебя войдет и  останется,

как бы прилипнув, лишь то, что ты  г о т о в  взять, что в тебе

у ж е  е с т ь, чему в тебе есть созвучие.  В этой  жизни  ты

очень быстро учишься всему,  что уже знал в прежних воплощени-

ях. И не обязательно книги - вся жизнь провоцирует оживление в

тебе уже сущего, сложившегося издавна.

 «Бог ведь создал меня такой» - за год до этого  произнесла

Марина в свое оправдание. А что выбирала в жизни она сама?..

На что соглашалась, от чего отказывалась?.. К чему была еще не

готова?..

 А Сапфо? «Вот только подруги...»

 Она пришла в жизнь любя  л ю б о в ь,  она всегда искала

с о с т о я н и я  любви, такого желанного, хоть и обжигающего

страданием.

 

                            - 35 -

 Лесбос давно стал нарицательным для гомоэротических женских сооб-

ществ. Известно, что у Сапфо была дочь, Клеида - значит,  поначалу  она

коснулась мужской любви? Что-то оттолкнуло ее,  заставило обра-

тить свой взор к подругам. Только  и х  любви она жаждала, именно

о ней молила Афродиту. Через них она любила любовь...

 Есть предание,  что в конце концов она страстно влюбилась

в юношу - жениха своей дочери и бросилась в море из-за несчастной

любви с Левкадской скалы. Тем самым всю неодолимость любовной муки

она  унесла  с собой и  этим надолго задержала себя в низших слях

тонкого мира, мучаясь с удесятеренной силой.  А достоверно ли это

предание?.. Но, может быть, именно поэтому у тридцатилетней Марины

Цветаевой в стихах есть слова:

 

(Вернейшее из ночных

Мест - смерть!) Платных теснот

 

Ночных - блаже вода!

Вода - глаже простынь!

Любить - блажь и беда!

Туда - в хладную синь!

     ...

 

Любовь: зноб до кости!

Любовь: зной  до бела!

Вода - любит концы.

Вода - любит тела.

 

 И как объяснить цветаевские стихи 1914 года - как бы воспоминание -

о своей  т а к о й  смерти?

 

«О, где Вы, где Вы, нежный граф?

О, Дафнис, вспомни Хлою!»

Вода волнуется, приняв

Живое - за былое.

 

И принимает, лепеча,

В прохладные объятья -

Живые розы у плеча

И розаны на платье,

 

Уста, еще алее роз,

И цвета листьев - очи...

- И золото моих волос

В воде еще золоче.

 

 Через семь лет Марина Цветаева  скажет - формулой, - осозна-

ет извечность своей «от плюс до минус бесконечности»-постройки:

 

До убедительности, до

Убийственности - просто:

Две птицы вили мне гнездо:

Истина - и Сиротство.

 

 Для Марининого восхождения это - две стороны одной медали.

Небо - Истина - даровано  ей Богом, небесностью любви на земле. А

сиротство - это уже результат Кармы несчастной любви.Ведь  она

сопровождает все любовные горения более низкого,  земного пла-

на, где любовь улетает,  как только начинаются счеты и претен-

зии на обладание другим, обиды и мысли о себе - присвоение. Но

как только начинается внутреннее восхождение, сиротство стано-

вится еще жесточе, пока не растворится в Истине... И это уже -

преображение и Посвящение...

 

                            - 36 -

 Но к  моменту осознания своего  неуклонного  движения  к

Истине и предначертанности сиротства Марина уже сделала  в ы б о р:

 

Несгорающую соль

Дум моих  - ужели пепел

Фениксов отдам за смоль

Временных великолепий?

 

 Однако восемнадцатилетняя  Марина тоже так думала!  В «Вечернем

альбоме» она высказала это очень просто и ясно:

 

За счастье жалкое земли

Ты не отдашь своих страданий.

 

 Только из страдания, из очищающего сгорания, из пепла Феникса,

которому потом  суждено  снова  вернуться  к жизни,  и родится

опыт, новое понимание мира, только этот путь и ведет к Истине.

Цветаева предпочла Вечное - земному.

 А на что же ушли 12 лет,  разделяющие эти две фразы - точ-

ную копию одна другой?  Наверное, надо было  и д е ю, с которой

пришла в жизнь,  ощущение неба в себе, прожить и  в о п л о-

т и т ь?

 То же с человеком случается и в серии его последующих  инкар-

наций. Прочно уходит лишь то, что пережито и  и з ж и т о, ког-

да новым,  более совершенным  в ы б о р о м  нашим развязан кар-

мический узел. Если этого не произошло  - «не дверяйте смертям

страстей!» При первой же провокации, соблазне они воскреснут.

 В 1922 году Цветаева выдохнула свое известное:

 

Господи, Душа сбылась:

Умысел мой самый тайный.

 

 Теперь пошло неуклонное восхождение. Посвящение следовало за

Посвящением, а  небольшие  остановки  между ними и прогулки по

«этажам» были только средством внутреннего преодоления.

 

Значит Бог в мои двери

Раз дом сгорел...

 

 Чтобы придти к Богу - в себе - надо все потерять или отдать

добровольно, безоглядно ... Оставить только светлый купол...

неба!

 Но это еще не конец истории с Софьей Парнок.  В жизни не-

редко случается так, как будто она нас проверяет - чему мы на-

учились, каков  т е п е р ь  наш выбор? Пошли ли на пользу ее,

жизни, уроки? Сделаем ли мы снова старую ошибку?

 И Марине Цветаевой в ее 40 лет снова представилась возмож-

ность познакомиться и,  если бы захотелось, - сблизиться с одной

известной в Париже любительницей подруг - Натали Барни. Но Ма-

рина вместо продолжения короткого  знакомства  пишет «Письмо  к

амазонке», где  очень четко  выражает свою отстраненную позицию.

 «Я думаю о Вас с той поры, как увидела Вас - месяц? В мо-

лодости у меня душа горела высказаться, я все боялась упустить

волну, уносящую от меня и несущую меня к другому,  я все  боя-

лась больше не любить:  ничего больше не познать. Теперь я уже

не молода и научилась упускать почти все - безвозвратно.

 Иметь все сказать - и не раскрыть уст,  иметь все дать - и

не раскрыть ладони. Сие - отрешенность,  которая именуется Вами

мещанской добродетелью и которая - мещанская ли, добродетель ли

 

                            - 37 -

- есть главная пружина моих поступков... Действовать? дать се-

бе волю. Каждый мой отказ я ощущаю в себе землетрясением. Самое

я - сотрясающаяся земля. Отказ? окаменевшая борьба.»

 Борьба с собой - длительная, постоянная. Изживание в себе

- части самой себя - Князя тьмы - оборотом к Князю Света. И вы-

бор: действовать, но иначе, чем с Софьей Парнок. Дать себе волю

- нет, не идти на сближение - написать все, что за жизнь стало

ясно.

 «Выслушайте меня. Вам не надо отвечать мне - только услы-

шать. Я  наношу  Вам  рану прямо в сердце,  в сердце Вашей ве-

ры, Вашего дела, Вашего тела, Вашего сердца.

 Лакуна в Вашей книге,  единственная, огромная: умышленная

или нет? ... Лакуна эта, этот пробел, эта черная пустота - Ребе-

нок».

 Цветаева описывает ревность старшей подруги к  естествен-

ному ходу вещей: к желанию ее любимой иметь дитя.

 «И эта ревность,  яростная и единственная на свете, неумо-

лимая ибо   неизбывная,   несравнимая  с  той,   «нормальной»,

несравнимая даже с материнской. Эта ревность, предощущение не-

избежного разрыва,  этот взгляд широко раскрытых глаз, остано-

вившийся на ребенке,  которого она захочет в некий час и кото-

рого Вы, любимая, не сможете ей дать. Этот взгляд, прикованный

к будущему ребенку».

 Двуединство подруг  развенчано  - и развеяно - для Марины

Цветаевой - по всем четырем ветрам. И так жаль одиноко дряхле-

ющую подругу: «Плакучая ива!  Неутешная ива! Ива - душа и облик

женщины! Неутешная шея ивы. Седые волосы, ниспадающие на лицо,

чтобы больше ничего не видеть.  Седые волосы, сметающие лицо с

лица земли.

 Воды, ветры,  горы,  деревья даны нам, чтоб понять челове-

ческую душу, сокрытую глубоко-глубоко. Когда я вижу отчаявшую-

ся иву, я - понимаю Сафо».

 Сапфо. Не с нее ли началось падение этого Духа в  следую-

щих воплощениях?  Но точно,  что после встречи с Софьей Парнок

эти воплощения стали сновиденной цветаевской явью...

.

                            - 38 -

 

                          Г Е Р О Й

 

 Как,  на расстоянии двух с половиной тысячелетий разгля-

деть,  что было дальше?  По каким признакам?  Марина -  Гора,

Сапфо - Пик. Может быть, примерить   в ы д а ю щ и х с я?

 А еще надо снова уточнить у Марины - ч т о  она любит? Среди

прочего находим: «имена и знамена»,»треск барабана»,»каски».Да

еще ее фраза:

 

Быть барабанщиком! Всех впереди!

Все остальное  - обман!

Что покоряет сердца на пути,

Как барабан?

 

  Вот он,  герой,  каким она себя чувствует,  то, что, видимо, она

обозначила словом «имена». Имя,  т.е. герой, и обязательно впе-

реди, как, например, Наполеон. Все вместе это не просто составля-

ет комплекс мужчины,  не просто военного,  воина, а безудержно

храброго, отчаянного и стойкого - каким,  скажем, однажды в бою

показал себя Лермонтов.*

___________

 * О Лермонтове как одном из воплощений Марины Цветаевой

можно прочитать в книге Лилит Козловой «Марина Цветаева,

кто Вы?», Ульяновск, 1993.

 

 Да еще есть у Марины,  впридачу к этому,  твердая гражданская

позиция, которую она впервые так рано высказала, что совершен-

но очевидно - она с ней родилась.  Будучи неполных 15 лет, она

написала подруге в альбом:

 

«Милый друг, не рвись усталою душою

От земли порочной - родины своей.

Нет! Живи с землею и страдай с землею

Общим тяжким горем братьев и людей.

 

 По-моему,  самое главное - найти  себе  высокую, гордую,

светлую цель. Дорогу к ней тебе укажет сама жизнь!»

 

 Универсальная гражданская установка,  вневременная,  при-

годная во все века.

 Вот такой  героико-патриотический  воинский  комплекс. Как

это увязать с тем,  что уже здесь описано, высвечено? А никак!

Это как раз то,  что удивляло Марину, что лежало у нее, женщи-

ны, как  бы отдельно.  Но это просто - другая сторона Луны.  И

пока видишь одну - другой в это время не  разглядеть.   Вполне

возможно,  что так можно прожить долго, может быть - всю жизнь

и даже пронести этот комплекс невостребованным через несколько

жизней.

 Посмотрим,  что воспетого из воинской доблести есть в ее

стихах, как она ее себе представляла, вернее - в себе ощущала.

 

Одним ожесточеньем воли

Вы брали сердце и скалу, -

Цари на каждом бранном поле

И на балу.

...

Вам все вершины были малы

И мягок - самый черствый хлеб.

О молодые генералы,

Своих судеб!

 

 Вот они,  эти герои - генералы - возможно,  не по званию, а по

сути своей,  по своему стремлению взять самую высокую вершину,

а может быть - стать ею? Вот она - вершина!  И,  обращаясь к

 

                            - 39 -

Тучкову-червертому, она продолжает живописать то,  что ей видится

и кажется единственно естественным:

 

О, как - мне кажется - могли вы

Рукою, полною перстней,

И кудри дев ласкать  - и гривы

Своих коней.

 

В одной невероятной скачке

Вы прожили свой краткий век...

И ваши кудри, ваши бачки

Засыпал снег.

 

Три сотни побеждало - трое!

Лишь мертвый не вставал с земли.

Вы были дети и герои,

Вы все могли.

 

Что так же трогательно-юно,

Как ваша бешеная рать?...

Вас златокудрая фортуна

Вела, как мать,

 

Вы побеждали  и любили

Любовь и сабли острие-

И весело переходили

В небытие.

 

 Вот теперь  сама  Марина  произнесла то,  что звучало уже не

один раз: «любили любовь».  Потому что она сама  любила  именно

любовь, а не конкретного человека.  Она была благодарна ему за

то,  ч т о  он в ней вызвал,  за свое внутреннее горение. И  это

так органически объединяется в одном лице - любовь и сабли ос-

трие, ведь и то и другое - жизнь!

 Среди таких героев античности и надо искать Маринины исто-

ки.

 В одной из эпиграмм неизвестного древнегреческого поэта чи-

таем:

 

СПАРТАНЦАМ, ПАВШИМ ПРИ ПИРЕЕ.

 

Спарта родная! Мы, триста сынов твоих, бившихся в поле,

С равным числом аргивян из-за фирейской земли,

Там, где стояли в начале сражения, там же, ни разу

Не повернув головы, с жизнью расстались своей.

Но Орфиада в крови обагрившийся щит возглашает:

«Спарте подвластной теперь стала Фирея, о Зевс!»

Кто ж из аргосцев смерти бежал, был Адрастова рода;

Бегство, не гибель в бою, смертью спартанцы зовут.

 

 Битва, описанная в этих стихах, произошла между 548 и 544

годами до н.э.  и следующее воплощение Сапфо в это время

жить вряд ли  могло  -  она  лишь недавно ушла из земной

жизни. Но нечто аналогичное в цветаевском прошлом вполне

могло быть.Тем более, что Марина определенно чувствовала

в себе спартанца. Однажды она назвала себя спартанцем с

лисицей  -  это  тот мальчик, который не показал виду,

что спрятанный под его одежой лисенок начал его грызь.

В другой раз  она  обратилась  к Софье Парнок:  «Зачем тебе,

 

                            - 40 -

зачем Моя душа спартанского ребенка?»

 Физическая закаленность  спартанца,  стойкость,  преданность,

непритязательность. Выстоять любой ценой, победить - или умереть

с улыбкой на устах.

 Мальчики в Спарте воспитывались с  7-8 лет  в  закрытых

специальных военных  школах,  и до 30 лет не имели права зани-

маться ничем,  кроме защиты родины.  Их назначение было - ге-

ройски умирать.  Только после совершеннолетия, которое для них

наступало в 30 лет,  они имели право на женскую любовь -  если

не погибнут до этого...

 Еще восемнадцатилетняя Марина высказала нечто аналогичное

спартанскому принципу: «Мне не надо блаженства ценой унижений».

Это ощущение ее  должно  было  когда-то  сформироваться,   как

единственно возможное.

 Спартанское прошлое преломилось у Цветаевой в ту  внутрен-

нюю прямоту,  точнее, распрямленность, которая обернулась стой-

костью и несломленностью к концу жизни.   «Обезглавь», «обез-

ножь» восклицает она в 1935 году, отстаивая свою позицию Горы.

И отношение к смерти - постоянная готовность к ней - не  отго-

лосок ли спартанского настроя?

 А еще - дружба и взаимовыручка,  когда в жизни это требу-

ется, когда друг в беде. Не потому ли ее Марина Мнишек так са-

моотверженна - не реальная, историческая, - ее Цветаева назвала

Лжемариной  -  а та, которая, в сущности, - она сама? Ее Марина -

«повторенным прыжком - на копья» вслед за своим  суженым.  Вот

именно, с сужености Гришки все и начинается.  Раз сужен - значит

вместе с ним, рядом - до самой смерти, и на смерть. Та, настоящая

Марина Мнишек была предательница, «своекорыстная кровь». Маринино

мужское существо - спартанец - не допускает  т а к о г о : спут-

ник жизни - прежде всего друг.

 И вот откуда,  видимо, ее глубинная привязанность к мужу,

ее «собачье» следование за ним. Лучше смерть, чем предательст-

во. И чем в большей опасности он,  тем очевиднее,  что  предать

его она  не может,  она должна быть рядом, - что бы он ни сделал.

Относительно этого у нее есть фраза:

 

Воистину ли, взаправду ли -

Нам сызмала деды сказывали,

Что грешных судить не нам?

 

 Судить будет Бог, а ее дело - быть с другом рядом, когда он в

беде. Она  уже давно сказала свое знаменитое: «Так вдвоем и ка-

нем в ночь - одноколыбельники». У них в Спарте - только так...

 Но вот любопытное стихотворение Марины,  где она недоуме-

вает, как это в ней так непонятно сплетаются  д в е  струи - спар-

танская - и  Афродитина?   И  почему  во  второй  она в себе не

властна - она как бы продолжает быть покорной жрицей Киприды?

 

На смех и на зло:

Здравому смыслу,

Ясному солнцу,

Белому снегу -

 

Я полюбила:

Мутную полночь,

Льстивую флейту,

Праздные мысли.

.

                            - 41 -

 

Этому сердцу

Родина - Спарта.

Помнишь лисенка,

Сердце спартанца?

 

- Легче лисенка

Скрыть под одеждой.

Чем утаить вас,

Ревность и нежность!

 

 Выходит, что  мужская  и  женская  линия в нас развиваются -

каждая отдельно?  И своим путем? Инь и Ян. Они и есть наши ми-

нус и плюс.  Но когда-то они должны смешаться,  полностью объеди-

ниться. Наверное, тогда это и есть Бог?

 А вот еще одно античное стихотворение:

 

С битвы обратно к стенам, без щита и объятого страхом,

Сына бегущего мать встретила, гневом кипя:

В миг занесла копие и грудь малодушну пронзила.

Труп укоряя потом, грозно вещала она:

«В бездну Аида ступай, о сын недостойный отчизны!

Спарты и родших завет мог ли, изменник забыть?»

 

 Спартанская мать,  напутствуя сына перед боем обычно говорила: «На

щите или  со щитом». Такая короткая - кратчайшая! - формула была

принята в Лаконии,  где особенно ценилась и насаждалась крат-

кость - лаконизм. Сколько  у  Цветаевой афоризмов и формул!  Она

переставала быть лаконичной только когда впадала в воспевание,

столь типичное для древней Греции, где это было  с т и л е м .

В мелической традиции пелись гимны богам и героям, были приня-

ты обрядовые  славления - предшественники позднейшей нашей оды.

Возвышенный - и возвышающий прославляемого - стиль был в  раннем

лирическом жанре единственно возможным.  Не забудем, что у его

истоков стоит Сапфо, и все ее стихи - воспевание...

 Цветаева воспевала все, что любила, хотя у нее можно най-

ти стихи  и  с другим настроением.  «Это воспой!,- обращается к

ней Гений, когда она жалуется: «Петь не могу!» и вообще, ино-

го слова,  кроме «петь» она для себя всю жизнь  не  применяла.

Певица, песня - мелика...

 Впрочем, ей были не чужды и еще два жанра античности: об-

личающие, озорные так называемые ямбы и эпиграмма.

 В начале эпиграмма имела смысл надгробной надписи  -  те-

перь это называется эпитафией. Но позднее поэты стали выражать

в эпиграммах свое отношение к умершим, чаще всего тоже восхва-

ляя их. Сколько таких посмертных восхвалений у Цветаевой - и в

стихах и в прозе!  Это было так принято в античности -  вспом-

нить - хоть через пять веков! - и сказать свое слово - доброе. Что

же еще делала всю жизнь Марина, как не это?!

 Весь этот разговор о древне-эллинских корнях Цветаевой не

увел нас в сторону от Спарты.  Напротив, нацелил на поиск поэ-

тических «вершин» древности.

 Молодой спартанец, скорее всего, был быстро убит, возмож-

но, не дожив до зрелости, а возможно, и не успев вкусить люб-

ви. Кто знает?..  Присутствие же его в  Марине  -  несомненно.

Кстати, и  Лермонтов  отличался безрассудной храбростью,  а он

был непосредственным ее  предшественником.

 А кто же следом за спартанским воином?

 

 

                            - 42 -

                          Л А И Д А

 

 Из открывшихся мне «вершин» ближе всех оказалась  коринф-

ская гетера  Лаида, прогремевшая в веках.  Ее имя стало нарица-

тельным для гетер и стихи о ней слагали не только многие древ-

ние поэты  на  греческом  и  латыни,   но даже Пушкин.  Первое

упоминание о ней встречаем у Платона (Y век до н.э.), похоже,

что она  его современница,  хоть и старшая.  Но подробности ее

жизни лучше  почерпнуть  из  эпитафии  Антипатра   Сидонского,

писавшего о ней 300 лет спустя.

 

Здесь почивает Лаида, которая, в пурпуре, в злате,

В дружбе с Эротом жила, нежной Киприды пышней;

В морем объятом Коринфе  сияла  она, затмевая

Светлый Пирены родник, Пафия между людьми.

Знатных искателей род, многочисленней, чем у Елены,

Ласк домогался ее, жадно стремился купить

Миг наслажденья продажной любовью. Душистым шафраном

Здесь, на могиле ее, пахнет еще и теперь,

И до сих пор от костей, впитавших в себя благовонья,

И от блестящих волос тонкий идет аромат...

В скорби по ней истерзала прекрасный свой лик Афродита,

Слезы Эрот проливал, громко стеная о ней.

Если бы не были ласки ее покупными, Элладе

Столько же бед принесла б, как и Елена, она.

 

 Итак, снова Афродита - ведь школы гетер существовали при  ее

храмах. Высокообразованная женщина,  умевшая и принять гостей,

и поддержать интересную и содержательную беседу, гетера занима-

ла положение подруги около мужчины,  и ее назначение было - раз-

вивать его,  а не только развлекать.  Обычно в  школу  девочку

приводила собственная мать, понимая, что более высокого положе-

ния в обществе - из-за низкого происхождения - ее  дочка  занять

не сможет. Гетера могла сама выбирать себе поклонника, не при-

няв того, кто ей не по вкусу.

 У Лаиды главное ее достоинство - необыкновенная  красота,

затмевающая в  глазах  искателей все прочие. Но каковы были эти

прочие ее качества - нам никогда не узнать.  В истории она ос-

талась красавицей - и только.

 У Марины Цветаевой где-то глубоко внутри кроется ощущение

себя неотразимой красавицей. «Вы, идущие мимо меня к не моим и

сомнительным чарам» - бросает она свысока.  Создается впечатле-

ние, что когда-то ни один не проходил мимо, все рвались только

к ней.

 Свою наружность  она  видит  очень  субъективно: «И зелень

глаз моих,  и нежный голос,  и золото волос» - да  во  все  это

просто нельзя не влюбиться».

 А кого она имеет в виду, когда в 1919-м году пишет:

 

А была я когда-то цветами увенчена,

И слагали мне стансы - поэты.

 

 Кому слагали? Марине? Или прекрасной гетере?

 А венки в повседневном обиходе были приняты в древней Греции.

.

                            - 43 -

 Или вот:

 

Быть нежной, бешеной и шумной,

Так жаждать жить! -

Очаровательной и умной, -

Прелестной быть!

 

Нежнее всех, кто есть и были,

Не знать вины...

- О возмущенье, что в могиле

Мы все равны!...

 

Стать тем, что никому не мило,

- О, стать как лед! -

Не зная ни того, что было,

Ни что придет;

 

Забыть, что сердце раскололось

И вновь срослось,

Забыть свои слова и голос,

И блеск волос.

 

Браслет из бирюзы старинной -

На стебельке,

На этой узкой, этой длинной

Моей руке...

 

 Образ неотразимого очарования...

 В одном из стихотворений есть такие слова:  «От пытки, что не

все любили одну меня! От боли, что не я невеста у жениха», -

ясно, что такой пытки когда-то быть просто не могло.

 А вот еще одни, тоже ранние ее стихи о себе и сестре Асе:

 

Мы - весенняя одежда

Тополей,

Мы - последняя надежда

Королей.

 

Мы на дне старинной чаши,

Посмотри:

В ней твоя заря, и наши

Две зари.

 

И, прильнув устами к чаше,

Пей до дна.

И на дне увидишь наши

Имена.

 

Светлый взор наш смел и светел

И во зле.

- Кто из вас его не встретил

На земле?

 

Охраняя колыбель и мавзолей,

Мы - последнее виденье

Королей.

 

 Чаша любви,   к которой как к последней надежде может приль-

нуть каждый желающий король - а кто только  этого  ни  сделал!

Каждый. И  это  станет  последним видением перед смертью - так

это прекрасно - пить из этой чаши,  где на дне  -  имена  сес-

тер. Да, пожалуй,  т а к  служить королям может только гетера...

И все это при том, что Марина третий год замужем - верная жена -

и нежная мать своей Али. Все это ощущение явно из прошлого. А в

 

                            - 44 -

тот же день, в другом опусе - слова:

 

Своенравна наша ласка

И тонка.

 

 Почему этот  образ  всплыл в самый счастливый и благополучный

период Марининой супружеской жизни?

 В эпитафии Платона читаем: (Y век до н.э.)

 

Я, Лаида, чей смех оглашал горделиво Элладу,

В чьих дверях молодежь вечно теснилась толпой,

Ныне тебе, Афродита, дарю это зеркало: в нем я

Быть вот такой не хочу, прежней же быть не могу.

 

 Похоже, что прекрасная гетера скончалась и Платон  писал  ей

надгробную надпись?

 Среди Цветаевских стихов есть одно - удивительное своим об-

разом, его реальностью и явной перенесенностью из глуби веков.

Сама Марина ощущает его как некий град  Китеж,   выплывший  из

снегов и льдов времени.

 

В огромном липовом саду,

- Невинном и старинном -

Я с мандолиною иду,

В наряде очень длинном,

 

Вдыхая теплый запах нив

И зреющей малины,

Едва придерживая гриф

Старинной мандолины.

 

Пробором кудри разделив...

- Тугого шелка шорох,

Глубоко-вырезанный лиф

И юбка в пышных сборах.

 

Мой шаг изнежен и устал,

И стан, как гибкий стержень,

Склоняется на пьедестал,

Где кто-то ниц повержен.

 

Упавшие колчан и лук

На зелени - так белы!

И топчет узкий мой каблук

Невидимые стрелы.

 

А там, на маленьком холме,

За каменной оградой,

Навеки отданный зиме

И веющий Элладой,

 

Покрытый временем, как льдом,

Живой каким-то чудом -

Двенадцатиколонный дом

С террасами, над прудом.

 

Над каждою колонной в ряд

Двойной взметнулся локон,

И бриллиантами горят

Его двенадцать окон.

 

 

                            - 45 -

Стучаться в них - напрасный труд:

Ни тени в галерее,

Ни тени в залах. - Сонный пруд

Откликнется скорее.

 

 Что это?  Пересказ своего сна? И форма такая непритязательная

- лишь бы передать содержание.

 Наряд 18 века,  перенесенный в древнюю Элладу, где, прав-

да, тоже носили длинные платья - о них вспоминает Алкей, совре-

менник Сапфо. Изнеженность, роскошь, красота. Стан склоняется

на пьедестал - ложится?  Кто на нем,  поверженный ниц?  Ее оче-

редной вздыхатель?   Но  пьедестал - это символ возведенности,

возвышения над землей, - видимо, знатности поклонника. А может

быть, это  сам  Эрот,  и  именно на его пьедестал склоняет она

свой стан?  Тогда она - сама Психея.  И стрелы,  стрелы  Эрота

вокруг!  Но что ей они - она шагает, привычно ступая на них.

Ее обожателям нет числа.  Но только ничего  от них не осталось,

ни одной д у ш и - в душе ее.  Оттого,  видно,  в замке нет ни

тени - ведь в душе  остаются  именно  они,  т е н и  прошлого.

 Страдала ли она тогда от этого,  от  пустоты  жизненного

вихря вокруг нее? И был ли кто - нибудь  е д и н с т в е н н ы й

в ее жизни, кого она ждала, по ком страдала? Или в потоке нас-

лаждений некогда было себя почувствовать?  Может быть, это на-

поминало состояние, описанное ею в конце 1918 года?

 

Бренные губы и бренные руки

Слепо разрушили вечность мою.

С вечной Душою своею в разлуке -

Бренные губы и руки пою.

 

Рокот божественной вечности - глуше.

Только порою, в предутренний час -

С темного неба - таинственный глас:

- Женщина! - Вспомни бессмертную душу!

 

 И снова она - певица:  тогда с мандолиной в руках, сейчас - с

пером...

 Еще в  цветаевское  шестнадцатилетие  общий друг сестер,

поэт Эллис, как бы разгадав их, говорил:

 

А вы, безудержные дети,

С умом пронзительным, как лед, -

С безумьем всех тысячелетий!

Вы, в ком поет

И жалуется и томится -

Вся несказанная земля!

 

 Двадцатидвухлетняя Марина передает эти слова как  е г о  виде-

ние - «невинный и волшебный вздор!» - замечает она. Она не готова к

т а к о м у  ощущению себя. Но «безумье всех тысячелетий» будет

преследовать ее в жизни снова и снова.

 В любом  случае,  если не Лаида,  то какая-нибудь не менее

прекрасная из гетер была одним из звеньев в цепочке  цветаевс-

ких предшественников...

 А кто же дальше?

.

                            - 46 -

 

                         Э Р И Н Н А

 

 1Y век до н.э.  Юная поэтесса Эринна,  прожившая на свете

всего лишь 19 лет. Место рождения ее известно точно - это ост-

ров Тенос, один из Кикладских островов Средиземного моря.

Среди лирических голосов своего времени Эринна выделилась

свежим искренним  чувством,  попыткой рассказать о своем внут-

реннем мире. Два века спустя вспоминает ее Антинатр Сидонский:

 

Мало стихов у Эринны, и песни не многоречивы,

Но не большой ее труд музами был вдохновлен.

И потому все жива еще память о нем, и доныне

Не покрывает его черным крылом своим Ночь.

Сколько, о странник, меж тем увядает в печальном забвенье

Наших певцов молодых! Нет и числа их толпе.

Лебедя краткое пенье милее, чем граянье галок,

Что отовсюду весной ветер несет к облакам.

 

 А веком ранее Асклепиад Самосский дает ей чрезвычайно высокую

оценку:

 

Это Эринны пленительный труд, девятнадцатилетней

Девушки труд - оттого и невелик он: а все ж

Лучше он многих других. Если б смерть не пришла к ней так рано,

Кто бы соперничать мог славою имени с ней?

 

 А началось все со смерти ее подруги,  Бавкиды, с которой они

вместе выросли.  Вначале появилась эпитафия, как полагается, в

двух равных строфах,  чтобы разместить на двух стеллах, по обе

стороны урны с прахом.

 

Это могила Бавкиды, невесты. К слезами омытой

Стеле ее подойди, путник, Аиду скажи:

«Знать, ты завислив, Аид!» Эти камни надгробные сами,

Странник, расскажут тебе злую Бавкиды судьбу:

Факелом свадебным, тем, что светить должен был Гименею,

Свекру зажечь привелось ей погребальный костер,

И суждено, Гименей, перейти было звукам веселым

Свадебных песен твоих в грустный напев похорон.

 

 А потом  Эринна написала поэму,  где столько сценок из жизни

обеих подруг,  детских забав и печалей!  Как непосредственно и

мило это звучит! А какие разговоры за прялкой! Эта поэма позд-

нее так и была названа - «Прялка».

 И сразу вспоминается юная Марина, ее «неразлучная» - сест-

ра Ася,  они обе за своими «прялками» - дневниками,  каждая  в

своей комнате. И Маринин «Вечерний альбом». Современников сра-

зу поразила его интимность, «смелость все сказать - от  детских

ласок до весенних новолунных снов» - это слова Волошина. Мари-

на тоже открыла - всем! - свой внутренний мир  в п е р в ы е .

И не  напоминает  ли  история,  рассказанная Эринной о своей

дружбе с Бавкидой, цветаевскую «Повесть о Сонечке»?

 А на  смерть  своих друзей и знакомых Марина Цветаева всю

жизнь писала поэмы - в стихах или прозе,  восхваляя их и увеко-

вечивая: Стаховичу, Блоку, Рильке, Волошину...

 Бавкида умерла невестой,  собираясь выйти замуж.   Эринна

почему-то очень  быстро  за  ней последовала.  Что это была за

дружба? Предание связывает имена Эринны и Сапфо - не  напрасно

 

                            - 47 -

ли? Трудно сказать,  к а к  бы стала развиваться Эринна дальше.

19 лет - это так мало!

.

                            - 48 -

 

           Г О Л О С   С   О С Т Р О В А   С А М О С

 

 Асклепиад с острова Самос, прославлявший Эринну, был наи-

более знаменитым в Александрийскую эпоху. Это следующая эллинс-

кая вершина, привлекшая внимание.

 111 век до н.э. Молодой поэт пишет в жанре эпиграммы и по

живому голосу его стихов можно многое понять о нем самом. Вот,

видимо, одна из ранних его эпиграмм. Пробуждающийся Эрот мучит

и почему-то поначалу в центре внимания юного поэта  - юноши,

точнее - их души.

 

Лука еще не носящий, не зрелый, а новорожденный,

К Пафии взоры свои мой поднимает Эрот

И, с золотою дощечкой в руке, ей лепечет о чарах

Как Филократа души, так и твоей, Антиген.

 

 Снова Афродита - Пафия это тоже она,  по названию  города  на

Кипре, где ей усиленно поклонялись - Пафоса. Поэт еще подросток,

но любовь уже начинает занимать его внимание.  Но почему его  прив-

лекли сразу двое,  да еще мужчин?  Но позже начинаются обычные

любовные поиски и страдания.  Женских имен много,  все они или

гетеры или просто доступные девицы.

 

Я наслаждался однажды игрою любви с Гермионой.

Пояс из разных цветов был, о Киприда, на ней,

И золотая была на нем надпись: «Люби меня вволю,

Но не тужи, если мной будет другой обладать.»

 

 С какой экспансией и насмешкой пишет о такой же любовной иг-

ре двадцатишестилетняя Цветаева!

 

Да здравствует черный туз!

Да здравствует сей союз

Тщеславья и вероломства!

На темных местах знакомства

Вдоль всех фонарей - любовь!

 

Я лживую кровь свою

Пою в вероломных жилах.

За всех вероломных милых

Грядущих своих - я пью!

 

Да здравствует комедьянт!

Да здравствует красный бант

В моих волосах веселых!

Да здравствуеют дети в школах,

Что вырастут пуще нас!

 

И, юности на краю,

Под тенью сухих смоковниц-

За всех роковых любовниц

Грядущих твоих - я пью!

 

 Каждое душевное обнажение Асклепиада  находит массу  аналогий

у Марины  Цветаевой.  Вот любовь уже повернулась к нему другим

лицом своим и вызывает страдание:

.

                            - 49 -

 

Долгая ночь, середина зимы, и заходят Плеяды.

Я у порога брожу, вымокший весь под дождем,

Раненый жгучею страстью к обманщице этой... Киприда

Бросила мне не любовь  - злую стрелу из огня.

 

 Это уже не просто любовная игра,  забава, это - любовное сго-

рание. Сколько об этом стихов у Марины! «Птица-Феникс я,только

в огне  пою!» - ликует  она. Юноша, видимо, впервые ощутил силу

пробудившегося чувства,  он лишь познает законы  любви,   а  у

28-летней Марины есть уже сложившаяся формула:

 

В мешок и в воду - подвиг доблестный.

Любить немножко - грех большой.

 

 Постепенно Асклепиад начинает задумываться  над  причудами  и

парадоксами любви:

 

Прежде, бывало, в объятьях душил Археид меня, нынче ж

К бедной ко мне и шутя не обращается он.

 

«Жить приучил в самом огне, Сам бросил в степь заледенелую!»-

 

горестно откликается через тьму веков Цветаева.

 Античный поэт, видимо, делает попытку справиться с собой

и изменить свой образ жизни,  но ему это не удается, и он кри-

чит в небеса:

 

Снегом и градом осыпь меня, Зевс! Окружи темнотою,

Молнией жги, отряхай с неба все тучи свои!

Если убьешь, усмирюсь я, но если ты жить мне позволишь,

Бражничать стану опять, как бы ни гневался ты.

Бог мною движет сильнейший тебя: не ему ли послушный,

Сам ты дождем золотым в медный спускался чертог?

 

 Афродита снова оказалась главной в пантеоне...

 С той же интонацией, так же - как будто в небо - выплескива-

ет Марина свое знаменитое:

 

Любовь!Любовь! И в судорогах, и в гробе

Насторожусь - прельщусь - смущусь - рванусь.

О милая! - Ни в гробовом сугробе,

Ни в облачном с тобою не прощусь.

 

 Два голоса разделенные двумя тысячелетиями как будто сливаются в

один...И, как бы  продолжая  тему  Сапфо - обращение ее к девс-

твеннице - его строфа - о том же самом: надо жить, не отклады-

вая, время быстротечно.

 

Брось свою девственность. Что тебе в ней? За порогом Аида

Ты не найдешь никого, кто полюбил бы тебя.

Только живущим даны наслажденья любви: в Ахероне

После, о дева лежать будем мы - кости и прах.

 

 Марина эту линию продолжает:

.

                            - 50 -

 

Знай одно: что завтра будешь старой,

Остальное, деточка, забудь.

 

  Уже три голоса поют в унисон...

  У Асклепиада и Марины есть одно почти идентичное четверости-

шие.

  Асклепиад развил эту тему так:

 

Сладок холодный напиток для жаждущих в летнюю пору;

После зимы морякам сладок весенний зефир;

Слаще, однако, влюбленным, когда покрываясь одною

Хленой, на ложе вдвоем славят Киприду они.

 

 У Цветаевой же читаем:

 

Сладко вдвоем  - на одном коне,

В том же челне - на одной волне,

Сладко вдвоем - от одной краюшки -

Слаще всего - на одной подушке!

 

 Можно подумать, что это перевод античного стиха, если бы Ма-

рина сама не была насквозь пропитана этим ощущением...

  Но вот у Асклепиада наступает пора первого осмысления.

 

22 года прожить не успев, уж устал я от жизни.

Что вы томите, за что жжете эроты меня?

 

 Усталость от жизни - такое настроение больше напоминает лер-

монтовское, когда он  так  же  устал от многочисленных и пустых

любовных похождений, от земной юдоли...Впрочем, и у Марины пе-

ридоически появлялись такие же минорные ноты:

 

Не хочу ни любви,ни почестей:

- Опьянительны. - Не падка!

Даже яблочка мне не хочется

- Соблазнительного  - с лотка...

 

Что-то цепью за мной волочится.

Скоро громом начнет греметь.

 

- Как мне хочется

Как мне хочется -

Потихонечку умереть!

 

 Где же выход? Для Асклепиада, оказывается, в вине:

 

Пей же,Асклепиад! Что с тобою? К чему эти слезы?

Не одного ведь тебя Пафия в сеть завлекла,

И не в тебя одного посылались жестоким Эротом

Стрелы из лука. Зачем в землю ложиться живым?

Чистого выпьем вина Дионисова.Утро коротко.

Станем ли лампы мы ждать, вестницы скорого сна?

Выпьем же, весело выпьем! Несчастный, конец уже близок,

Будем покоиться мы долгую, долгую ночь.

 

 Несчастная  любовь, очищающее страдание, слезы...

 Как часто Марина тоже,  попадая в такие ситуации, старалась

заглушить в себе эту боль: «Отчего я не плачу? Оттого что сме-

юсь!» У нее - шумовое забивание,  засмеивание, заплясывание, У

 

                            - 51 -

Асклепиада - запой.

 Но Цветаева всегда Фениксом восставала из пепла, она лишь

на миг  могла утратить надежду и желание жить.  «Нет,  снова я

пущусь рыбачить без невода и без сетей!»

 28-летняя она писала:

 

Так, в землю проводив меня глазами,

Вот что напишете мне на кресте, - весь сказ!

- «Вставала с песнями, ложилась со слезами,

А умирала - так смеясь!»

 

 Чем-то кончил Асклепиад?  До нас дошло около  40  его  эпиг-

рамм...

 У Марины есть одно удивительное четверостишие 1919-20 года:

 

На скольких руках - мои кольца,

На скольких устах - мои песни,

На скольких  очах - мои слезы...

По всем площадям  - моя юность!

 

 Так и кажется, что здесь это ее ощущение идет  сквозь  века.

«На скольких очах - мои слезы...» И Сапфо, и Эринна, и Аскле-

пиад - все плакали - это и были  е е  очи? А вот песни - но ког-

да она писала эти строки,  мало кто знал их, она не торопилась

с изданием стихов, и к 1920-му году у нее вышли только две пер-

вые книги. К а к и е  же ее песни можно было петь? И тут выплы-

вает еще одно ее стихотворение - может быть оно нам что-то разъ-

яснит?

 

Сей рукой, о коей мореходы

Протрубили на сто солнц окрест,

Сей рукой, в ночах ковавшей - оды,

Как неграмотная ставлю крест.

 

 И вот тут мы уже попадаем явно в те  времена,   когда  вести

разносились устно,   а  если вокруг твоего острова - море,  то

только мореходами. Мореходы «протрубили» - прославили. Кого? Ту,

или того, кто писал восхваления - оды. И все это скрыто в руке

Марины?

 Так чувствовала ли она «рокот веков, топот подков»? Нет,-

видимо - знала. Т о ч н о   з н а л а - всей собой.

.

                            - 52 -

 

                 Ю Н Г А    Н А   К А Н А Т Е

 

 

 Вполне возможно, что следующее воплощение этого постепен-

но падающего  - в этот период развития - Духа было трудовым.

 В стихах Цветаевой так много моряков,  морской воды,  ве-

сел, мачт, морских канатов, корабельных досок, парусов и сетей

- она же их и забрасывает, - что, видимо,  когда-то ей пришлось

прожить жизнь моряком и рыбачить в море. И сколько раз она ви-

дит себя в морской стихии.

 

Смеюсь, как юнга на канате

 

Смеется в час великой бури,

Наедине с господним гневом,

В блаженной, обезьяньей дури

Пляша над пенящимся зевом.

 

 Или вот еще картина:

 

Помнишь бешеный день в порту,

Южных ветров угрозы,

Рев Каспия - и во рту

Крылышко розы.

     ...

И - высоко у парусов -

Отрока в синей блузе.

Гром моря и грозный зов

Раненой Музы.

 

 Море, Муза,отрок на корабле, девушка... Это было привольное житье,

где пригодилась вся выносливость спартанца,  а заложенный внутри

певец получал удовольствие от пения песен, возможно, своих собствен-

ных. Может быть, он даже больше пел песни, чем рыбачил?

 

Мы - веселая артель!

Само море - нам купель!

Само море нам  - качель!

Само море - карусель!

 

 После опасного,  полного трудностей и приключений плавания -

портовый кабак с вином и веселыми девушками.  Конечно,   может

появиться и зазноба, но после долгой отлучки годится и любая.

 

А девчонка у нас - заведется в добрый час.

Лишь одна у нас опаска:

Чтоб по швам не разошлась!

 

 Когда наскучило  рыбачить, живя оседло на берегу, и появилась

возможность наняться на купеческий  корабль, - мальчишка-певец

уплыл надолго  и  стал  мореходом.   Сколько стран он повидал,

сколько красавиц - в портах - перецеловал!

 

Не забуду я хлеб-соли,

Как поставлю парус!

Есть на свете три неволи:

Голод - страсть - и старость...

.

                            - 53 -

 

От одной меня избавил,

До другой - далеко

Ничего я не оставил

У голубоокой!

 

Мы, певцы, что мореходы:

Покидаем вскоре!

Есть на свете три свободы:

Песня - хлеб - и море...

 

 Кабаки и харчевни,  вино и любовь за плату. Больше песен, чем

работы. Не отсюда ли и ощущение: и я не лучше чем портовые де-

вушки?

 

Вам, веселые девицы,

- Не упомнил всех имен-

Вам, веселые девицы,

От певца - земной поклон.

 

Блудного - примите сына

В круг отверженных овец.

Перед Господом едино:

Что блудница - что певец.

 

 Конечно, в  1920  году,   Марина  эти  стихи  писала не с этим

смыслом, а глубинным подтекстом,  выражая свои переживания

т о г о  момента. Но  вот  э т о  мироощущение могло сложиться у

нее тогда же, в ее бытность моряком:

 

Целому морю нужно все небо,

Целому сердцу - нужен весь Бог.

 

 Марина. Морская. И плывёт она - Царь-Девица - по своей стихии

- по морю.  С ощущением страшной,  необъятной своей внутренней

силы...

.

                            - 54 -

 

            В   П Р О З О Р Л И В Ы Х    Т Ь М А Х

 

 

 А кто дальше?  А дальше - Сивилла, в 1-м веке до н.э. Ка-

кой берег, какого моря? Девчонка из простой семьи, она была не

строгого поведения.  Да ведь и надо было на что-то жить.  Рано

осиротевшая, она не только пела на улицах и уходила с каждым моря-

ком - кто позовет:  она была  в и д я щ е й.  Поэтому  скоро

главным ее заработком стали предсказания. Закрыв глаза, и сра-

зу становясь отрешенной, даже в каком-то оцепенении, она слег-

ка раскачивалась и начинала складно,  нараспев говорить что-то

не всегда понятное - предсказывала судьбу.  Ее спрашивали:   «А

что значит твое предсказание,  скажи яснее?  Она смеялась: «Вот

когда сбудется, тогда и поймешь!»

 Чем дальше, тем яснее понимала она страшную силу своего

слова, своего ясного видения. Вот скажет она что-нибудь - вро-

де бы просто так - а это потом исполнится! Ее стали побаивать-

ся, а она все внимательнее прислушивалась к себе.

 Силу своих слов знала и Марина Цветаева: «Стихи сбываются,

потому - не все пишу» - сказала она как-то.

 Постепенно Сивилла  стала  не  так весела и открыта,  как

раньше - замкнулась.  Кому расскажешь,  ч т о  с ней творится,

к а к и е  картины она видит.  Не всегда и самой понятно,

к чему они.

 Она не дожила до старости, эта Сивилла. Ее убил тот, кому

показалось, что все его беды - из-за нее...

 У  Цветаевой  Сивилла  впервые упоминается в 1918 году:

она разглядывает мысленным оком трех своих друзей и  умудренно

улыбается их внутреннему различию.

 

И,упражняясь в старческом искусстве

Скрывать себя, как черный бриллиант,

Я слушаю Вас с нежностью и грустью

Как древняя Сивилла - и Жорж Санд.

 

 Вообще-то, она многое уже видит еще ребенком, но имя Сивилла

пока не  на устах. Всякий раз ее Сивилле кажется, что она

в с е  видит, но время идет - и ее взгляд проникает еще глубже:

 

Я знаю все ходы и выходы

В тюремной крепости души.

 

- Это уже 1920-й год.

 А в 1923 году Марининой Сивилле открылась Истина - она увиде-

ла «Свет, смерти блаженнее», почувствовала его в себе.

 

Так в звездный вихрь

Сивилла - выбывшая из живых.

 

 Она умерла в старом качестве и родилась в новом,  вырвавшись

на Божьи  просторы мироздания - «в звездный вихрь». Освобожден-

ным от земли Духом.

 

Сивилла: вещая! Сивилла: свод!

 

 Всем небесным сводом чувствовала она себя сейчас,  она с  ним

слилась, растворилась... Она стала рассказывать об этом в сти-

хах - так же темно и невнятно, как две тысячи лет назад:

 

                            - 55 -

 

Над источником,

Слушай-слушай, Адам,

Что проточные

Жилы рек - берегам:

 

Ты и путь и цель,

Ты и след и дом.

Никаких земель

Не открыть вдвоем.

 

 И дальше еще много такого же непонятного.

 А Сивилла хотела сказать, что Бог есть любовь, он «и путь и

цель и след и дом» и каждый человек приходит к этому  с в о и м

путем, а потому он одинок - вдвоем,  взявшись за руки  туда  не

отправишься.

 Марина провидела  судьбу  всей  своей  семьи,  каждому  члену

предсказала - особую - и все сбылось.

 А вот что сказала она маленькому сыну Анны Ахматовой, Льву

Гумилеву:

 

Рыжий львеныш

С глазами зелеными,

Страшное наследие тебе нести!

Северный Океан и Южный

И нить жемчужных

Черных четок - в твоей горсти!

 

 Большой ученый, с неповторимо оригинальным мышлением и,  как

будто четками, - крупные  потрясения  и  неприятности... Арест,

заключение, долгая непризнанность...

 Увиделось ей и будущее Осипа Мандельштама:

 

Ах, запрокинута твоя голова,

Полузакрыты глаза - что? - пряча.

Ах, запрокинется твоя голова -

Иначе.

 

Голыми руками возьмут - ретив! упрям! -

Криком твоим всю ночь будет край звонок!

Растреплют крылья твои по всем четырем ветрам,

Серафим! - Орленок! -

 

 А шел лишь только 1916 год,  ни революцией, ни Сталиным еще и

не пахло ...  А перья из растрепанных властью Советов  крыл  -

его стихи - собирала  и бережно сохранила для нас его жена -

его Надежда...

 Когда у Марининой дочки, Али, стали в раннем детстве прояв-

ляться Сивиллины способности,  она назвала  ее  «мой  первенец

светлый и страшный». Потому что это очень тяжелая Карма - ясно-

видение, трудный Путь внутреннего восхождения.  Правда, Марина

такими словами не мыслила, но всей собой знала, что это так.

.

                            - 56 -

 

      «А   Я   Т В О Я   Г О Р Л И Н К А ,  Р А В В И!»

 

 

 Начало новой эры,  30-й год, Палестина. По городской улице, вздымая

пыль, несется толпа людей с камнями в руках,  а впереди мчится,  еле

касаясь ногами земли девчонка со спутанной рыжей гривой,  едва

прикрытая разорванной одеждой. Раз - и спряталась за незнакомца

в хитоне, который в это время чертил что-то на песке, не обра-

щая внимания на шум.  Спокойно обернувшись и  заслонив  спиной

беглянку,  встал он перед толпой  и поднял правую руку. Толпа

от неожиданности остановилась,  притихла,  и стал слышен нег-

ромкий, бесконечно  сочувствующий  голос: «Да,  конечно,  она

грешна, я это вижу.  Но кто из вас без греха - первый брось  в

нее камень!» На каком-то едином выдохе толпа замерла и один за

другим из рук стали падать камни - который  прямо  на  дорогу,

который в сторону.  Люди,  хмурясь, как будто в чем-то уличен-

ные, потихоньку начали разбредаться.   А  прекрасная  беглянка

пошла за  своим спасителем,  не зная еще,  что он скоро станет

Спасителем всех людей - Христом.

 Мария Магдалина  в ряду цветаевских воплощений - тоже на-

чало ее  новой  эры.

 Бродячий философ  Иисус ходил со свитой учеников,  и Мария

следовала за Ним среди Его слушателей.  Ей нравилось сидеть  у

ног своего  спасителя  и  слушать  Его речи. А еще - Он был так

красив! Она скоро поняла, что Он  и н о й  и чист как сам Бог.

 «Вполне Бог и вполне человек» - читаем мы сейчас в Евангелии.

Но в ее красивой рыжекудрой головке поначалу не умещалось иной

мысли, кроме как:»Ах, если бы он меня обнял!» Постепенно,  по

мере слушания его проповедей, эта мысль отодвинулась - утону-

ла в каких-то внутренних глубинах. И гулять она перестала,

оттого, что теперь кроме Него ей уже никто не был нужен.

Но как все-таки жаль, что Он не может ее обнять!  И вот однажды

она купила много благовонного миро,  омыла им ноги  Иисуса  и,

плача, вытерла своими волосами. Иначе выказать свою любовь она

не могла...

 Впервые с  Магдалиной мы встречаемся в 1920 году в Цвета-

евских стихах, направленных Вячеславу Иванову. И здесь  - то же

стремление привлечь  к  себе внимание и собственная внутренняя

позиция, ее - Магдалины, а не  Иисуса,   которого  она   называет

Равви - Учитель.

 

Ты пишешь перстом на песке,

А я твоя горлинка, Равви!

Я первенец твой на листке

Твоих поминаний и здравий.

 

Звеню побрякушками бус,

Чтоб ты оглянулся - не слышишь!

О Равви,о Равви, боюсь -

Читаю не то, что ты пишешь!

 

А сумрак крадется, как тать,

Как черная рать роковая.

Ты знаешь - чтоб лучше читать -

О Равви - глаза закрываю...

 

Ты пишешь перстом на песке.

 

 

                            - 57 -

 Когда за Магдалиной мчалась разъяренная толпа,  Иисус писал на

песке. Теперь,  в этой жизни, Марине Вячеслав Иванов разъяснил:

«Христос писал на песке потому, что в земле вписана страстная

судьба человека,  и неповинен он в ней». Земля - природа наша,

в ней вся история нашего  развития, все наши истоки. И Марина в

1920 году - снова у ног своего Равви «на малиновой скамеечке у

подножья  твоего»,  но только теперь это уже Вячеслав Иванов.

Но он не единственный, в ком ей увиделся Бог: и Блок в ее мыслях

побывал Им -  «Вседержителем ее души», и Сергей Волконский, около

которого она была учеником.

 Поиск Бога в любимом,  поиск любимого с Богом - небом - в

душе пройдет у Марины через всю жизнь:

 

В мыслях об ином, инаком,

И ненайденном, как клад,

Шаг за шагом, мак за маком -

Обезглавила весь сад.

 

 Однако, Марина скоро поняла:  все время идет подмена - она

встречает не больше,  чем ангелов,  которых - она это  осозна-

ла - «взлюбила больше Бога»...  Но теперь-то она,  по  крайней

мере, знала,  ч т о  ищет.  «Меня можно купить только всем небом

в себе, небом,  в котором мне,  может быть, даже не будет места».

Вот она - та древняя ситуация...

 Но теперь Марина ее может принять, она допускает, что можно

любить по-другому.  Однако от идеи до ее воплощения не так-то

близко...

 И звезда ее - путеводная - с некоторых пор  -  не  иначе,

как та, что над Вифлеемом, над колыбелью будущего Спасителя.

 

Звезда - моя - россыпь,

Которая - в град Вифлеем?

 

 Не сбиться бы...

 Летом 1923  года,   как раз во времена последнего озарения ее

Сивиллы, Марина снова возвращается к Магдалине.  Вот из черно-

вой тетради ее запись:  «Магдалина, когда раскаялась, была хо-

роша и молода.  Когда мы говорим: «Магдалина», мы видим ее ры-

жие волосы над молодыми слезами. Старость и плачет скупо.

 Мария Магдалина принесла Христу в  дар  свою  молодость, -

женскую молодость, со всем, что в ней было бьющегося, льющего-

ся, рвущегося».

 Может быть, у Марины Цветаевой стала прорезываться память

об этом?  Но как трудно узнавание!   Гораздо  проще  ощущение,

смутное. Она обращается к земному человеку, а на память прихо-

дят библейские аналогии:

 

Меж нами - десять заповедей:

Жар десяти костров.

Родная кровь отшатывает,

Ты мне - чужая кровь.

 

Во времена евангельские

Была б одной из тех...

(Чужая кровь - желаннейшая

И чуждейшая из всех!)

.

                            - 58 -

 

К тебе б со всеми немощами

Влеклась, стлалась, - светла

Масть! - очесами демонскими

Таясь, лила б масла

 

И на ноги бы, и под ноги бы

И вовсе бы так, в пески...

Страсть, по купцам распроданная,

Расплеванная  - теки!

 

Пеною уст и накипями

Очес и потом всех

Нег...В волоса заматываю

Ноги твои, как в мех.

 

Некою тканью под ноги

Стелюсь...Не тот ли  (та!)

Твари с кудрями огненными

Молвивший: встань, сестра!

 

 Как презрительна она к Магдалине доиисусовой!  И как она сли-

вается с той,  которая Иисуса боготворит. В себе она не сомне-

вается - она-то и есть Магдалина, а вот он, адресат? Христос ли

он?

 Через пять дней осмысление продолжается.

 

Масти, плоченные втрое

Стоимости, страсти пот,

Слезы, волосы, - сплошное

Исструение; а тот

 

В красную сухую глину

Благостный вперяя зрак:

- Магдалина! Магдалина!

Не издаривайся так!

 

 Марина лучше знает,  к а к  это было, и она понимает, уловила

Его молчаливый  ответ: «Все  напрасно,   сколько ни умащивай,

сколько ни зови, сколько ни плачь!» Даже понято это было им

по - другому - загляните в Новый завет...

 А Магдалине хотелось бы, чтобы Он ответил совсем не так,а

по-земному, так, как хочется всегда и сейчас самой Марине:

О путях твоих пытать не буду,

Милая! - ведь все сбылось.

Я был бос, а ты меня обула

Ливнями волос -

И - слез.

 

Не спрошу тебя, какой ценою

Эти куплены масла.

Я был наг, а ты меня волною

Тела - как стеною

Обнесла.

 

Наготу твою перстами трону

Тише вод и ниже трав.

Я был прям, а ты меня наклону

Нежности наставила, припав.

 

                            - 59 -

 

В волосах своих мне яму вырой,

Спеленай меня без льна.

- Мироносица! К чему мне миро?

Ты меня омыла,

Как волна.

 

 Как бы она Его любила, ответь Он ей так! Всей своей открытой

настежь душой, всей собой, всем, что есть...

 Мария Магдалина  была  открыта Христу всем своим просвет-

левшим - после встречи с Ним - любящим сердцем.  По  сведениям

гностиков ее  внутренний рост,  расширение сознания и духовное

обучение продолжались еще не один год после воскресения Христа.

 У Е.И. Рерих в письме от 28 июня 1948 года об этом читаем:

«...перед выходом Иисуса на проповедь, в Него вселился Высший Дух.

И этот Дух,  после распятия тела, в течение одиннадцати лет яв-

лялся Марии Магдалине и поучал ее тайнам недземных сфер, кото-

рые она  и записала.  Во времена гностиков записи эти были из-

вестны, как «Большие и Малые вопросы Марии Магдалины»,  но  до

наших дней дошли лишь обрывки малых вопросов.»

 И через четыре с половиной месяца  в другом письме Е.И.Рерих -

снова о  том  же:  «Записи  Марии Магдалины почти все исчезли,

остались лишь обрывки, и сейчас можно найти их в гностической

литературе.  Точно так же «Евангелие от Иоанна» записано было

Марией Магдалиной, она одна была высокообразованной ученицей

среди последователей Христа. Если бы не Мария Магдалина, вряд

ли что дошло бы до нас из подлинных слов Христа».

 Самая подготовленная ученица Христа,  самая развитая - не

за счет ли своих высоких прошлых воплощений?   И  если  любимый

ученик Иисуса - Иоанн - видимо,  был Посвященным,  а потому его

Евангелие из всех четырех наиболее духовно и лучше всего пере-

дает учение  Христа,  то Мария Магдалина,  если она сумела все

это понять и правильно записать,  тоже была Посвященной. Один-

надцатилетние беседы  ее с Христом помогли ей дорасти до самой

себя - в прошлом,  до уже достигнутой когда-то  высоты  своего

Духа, - и пойти дальше.

 Но лукавый не дремлет,  это общеизвестно - мы  так  часто  об

этом слышим, и об этом  же предупреждает своих последователей и

Е.И.Рерих, называя эти влияния «лучом врага».

 Кому-то этот луч внушает сомнения,  кого-то прельщает и искушает,

а у кого-то выявляет и поддерживает скрытые собственные неизжи-

тые качества.

 Как Мария Магдалина сохранила для потомков учение Христа, так

Марина Цветаева явила нам Марию Магдалину в  п о л н о м  объеме

ее личности. И можно понять почему Магдалина после длительного

 ученичества у Христа не перестала воплощаться и приходила в мир

порой в очень  низких ипостасях: ей еще надо было изжить многое,

а это не всегда легко и быстро удается.

 Магдалина могла дальше вести - с виду - святой образ жиз-

ни, но иногда,  уже после распятия и воскресения Спасителя у  нее

проскальзывала все та же мысль: «Как жаль все-таки, что Он так и

не смог меня обнять!» Эта мысль,  пусть только иногда мелькав-

шая - как искушение - роняла ее на дно преисподней. Еще бы!

Сына Божия, Спасителя, Христа захотелось - только себе, одной!

Сделать Его земное воплощение - своим!

 Магдалину погубила бы даже неизжитая  в о з м о ж н о с т ь

такой мысли...

 Не оттого ли в своем следующем воплощении  она  пала  еще

ниже, чем в начале своей жизни? Теперь она колдунья, чернокниж-

 

                            - 60 -

ница.

 

            В Е Д Ь М А    З А Ч А Р О В А Н Н А Я

 

 Неважно, в какой стране живет эта девушка.  И,  возможно:

она не так уж и красива.  А буйство страстей и страстный накал

все тот же.  Мальчишек кругом много и не каждый  проходит  ми-

мо... Но почему они так быстро уходят?..

     Неверно было бы думать, что ведьма, колдунья, обязатель-

но должна быть старухой.  Нет, она может быть молодой, привле-

кательной и даже красивой. Но если  что  не  по  ней  -  грозно

сверкают ее  очи - знает  она,  что многое может - слово ее -

страшная сила - и она  всегда  будет  пытаться  повернуть  все

по-своему. Она может не хотеть даже зла людям - она просто хо-

чет добра  - для себя.  Она может быть не лишена доброты,  эта

колдунья - в пределах своих понятий,  и пожалеть может и посо-

чувствовать. И помочь кому-то в беде - когда милый не любит -

за деньги, конечно. И погадать. И заговорить...

 Каким неотступным  наитием вспомнила Марина  т о  свое ощу-

щение, когда, как будто очерченная черным кругом, не могла по-

лучить  Т о г о - Небесного, Светлого - Единственного, - кого

хотела, кого всей душой любила?

 

Глазами ведьмы зачарованной

Гляжу на Божие дитя запретное.

 

 Яснее не увидишь, яснее не скажешь: перед ней - запретный для

женского вожделения сын Божий.

 Девушка та сама создала себя ведьмой - мыслью своей:  хочу Его,

Сына Божия  т о л ь к о  себе! Прижму и никому не отдам! И иска-

ла Его на земле, среди людей. В каждом мальчишке поначалу ожи-

дала Его встретить, потом подумала: «Нет, выбирать надо, выис-

кивать. А ушедшему вслед такое пустим - чтоб никогда больше не

уходил!» И пускала.  Марина это помнит.  У нее иногда всплывали

настоящие стихи-заклинания, стихи-заговоры...

 

Отмыкала ларец железный,

Вынимала подарок слезный, -

С крупным жемчугом перстенек,

С крупным жемчугом.

 

Кошкой выкралась на крыльцо,

Ветру выставила лицо.

Ветры веяли, птицы реяли,

Лебеди - слева, справа - вороны...

Наши дороги  - в разные стороны.

 

Ты отойдешь - с первыми тучами,

Будет твой путь  - лесами дремучими, песками горючими.

Душу - выкличешь,

Очи - выплачешь.

 

А надо мною  - кричать сове,

А надо мною  - шуметь траве...

 

 Так в  начале 1916 года уходила из жизни Марины Софья Парнок.

И тут же рядом, - другое заклинание - светлое. Это - она про-

вожает Мандельштама:

 

 

                            - 61 -

Собирая любимых в путь,

Я им песни пою на память -

Чтобы приняли как-нибудь,

Что когда-то дарили сами.

 

Зеленеющею тропой

Довожу их до перекрестка.

Ты без устали, ветер, пой,

Ты, дорога, не будь им жесткой!

 

Туча сизая, слез не лей,-

Как на праздник они обуты!

Ущеми себе жало, змей,

Кинь, разбойничек, нож свой лютый.

 

Ты, прохожая красота,

Будь веселою им невестой.

Потруди за меня уста -

Наградит тебя Царь Небесный!

 

Разгорайтесь, костры в лесах,

Разгоняйте зверей берложьих.

Богородица в небесах,

Вспомяни о моих прохожих!

 

 До конца  марта продолжалась у Марины полоса таких ворожащих

стихов:

 

На крыльцо выхожу - слушаю,

На свинце ворожу - плачу.

 

 А кто  это  мечтает опять в ноябре того же 1916-го?  Марина?

Магдалина? Или та ведьма?

 

Каждый день все кажется мне: суббота!

Зазвонят колокола, ты войдешь.

Богородица из золотого кивота

Улыбнется, как ты хорош.

 

 Суббота, у евреев святая,  свободная от работы, богомольная.

Значит, опять о Нем, Его она ждет?

 

Что ни ночь, то чудится мне: под камнем

Я, и камень сей на сердце - как длань.

И не встану я, пока не скажешь, пока мне

Не прикажешь: «Девица, встань!»

 

 Эти слова сказал 2 тысячи лет назад Иисус дочери Иаира, когда

воскресил ее.  Конечно Марина ждет живого человека, но в его лице все

же Сына Божия... И только Он может своим вниманием оживить ее.

 А через две недели - снова о Нем же:

 

Я ли красному как жар киоту

Не молилась до седьмого поту?

Гость субботний,   унеси мою заботу,

Уведи меня с собой в свою субботу.

.

                            - 62 -

 

Я ли в день святого Воскресенья

Поутру не украшала сени?

Нету для души моей спасенья,

Нету за субботой - воскресенья!

 

Я ль свечей не извожу по сотням?

Третью полночь воет в подворотне

Пес захожий. Коли душу отнял -

Отними и тело, гость субботний!

 

 Здесь как  будто свиваются две струи:  в начале ожидание

того, кто не идет, и сюда вплетается вторая - основная - нить:

мольба к Тому,  Кто волен взять тело из этой земной жизни, да-

ровав смерть,  ведь душа давно принадлежит Ему.   Сколько  уже

времени продолжается  эта  пытка,  и каждый раз в день святого

Воскресения - Пасхи, ей кажется, что для нее тоже что-то из-

менится. Но  - «Нету для души моей спасенья,  Нету за субботой

воскресенья!» Неразъемность ее души и тела вновь диктует:  Сын

Божий, или приди - или вслед за душой,  которая давно уже Твоя -

забери и тело в мир иной.

 И в этот же период - еще одна картинка из той, далекой, тем-

ной жизни ведьмы зачарованной:

 

Погоди, дружок!

Не довольно ли нам камень городской толочь?

Зайдем в погребок,

Скоротаем ночь.

 

Там таким - приют,

Там целуются и пьют, вино и слезы льют.

Там песни поют,

Пить и есть дают.

 

Там в печи - дрова,

Там тихонечко гуляет  в смуглых пальцах нож.

Там и я права,

Там и ты хорош.

 

Там одна - темней

Темной ночи, и никто-то не подсядет к ней.

Ох, взгляд у ней!

Ох, голос у ней!

 

 Вот, она колдунья, чернокнижница - «темней темной ночи».

 И не ее ли голос мы сейчас слышим,  полный измученности оди-

ночеством?

 

Ты, мерящий меня по дням,

Со мною, жаркой и бездомной,

По раскаленным площадям -

Шатался под луной огромной?

 

И в зачумленном кабаке,

Под визг неистового вальса,

Ломал ли в пьяном кулаке

Мои пронзительные пальцы?

.

                            - 63 -

 

Каким я голосом во сне

Шепчу - слыхал? - О,дым и пепел!-

Что можешь знать ты обо мне,

Раз ты со мной не спал и не пил?

 

 И в те же дни - еще одни стихи из темной жизни, где даже не-

бо абсолютно черное, беспросветное, беззвездное.

 

Кабы нас с тобой да судьба свела -

Ох, веселые пошли бы по земле дела!

Не один бы нам поклонился град,

Ох мой родный, мой природный, мой безродный брат!

 

Как последний сгас на мосту фонарь-

Я кабацкая царица, ты -  кабацкий царь.

Присягай, народ, моему царю!

Присягай его царице, - всех собой дарю!

 

Кабы нас с тобой да судьба свела,

Поработали бы царские на нас колокола!

Поднялся бы звон по Москве-реке

О прекрасной самозванке и ее дружке.

 

Нагулявшись, наплясавшись на шальном пиру,

Покачались бы мы, братец, на ночном ветру...

И пылила бы дороженька - бела, бела,-

Кабы нас с тобой - да судьба свела!

 

 С кем себя видит Марина,  с кем соединяет себя в той  темной

страшной и  беспросветной  жизни?  С одним из еще в то время не

состоявшихся ее воплощений - мужских?

 Знать не  своей  смертью  умерла та ведьма,  если у Марины так

много в стихах эшафотов, плах, позорных столбов. Только колдунов

в древности сжигали... И у Марины есть в одном месте след от этого:

 

Душа, не знающая меры,

Душа хлыста и изувера,

Тоскующая по бичу.

Душа - навстречу палачу,

Как бабочка из хризалиды!

Душа, не съевшая обиды,

Что больше колдунов не жгут.

Как смоляной высокий жгут

Дымящая под власяницей...

Скрежещущая еретица,

- Савонароловой сестра -

Душа, достойная костра.

 

 Это Марина ругает себя, и, видимо, за дело, но при этом видит

весь беспросветный комплекс самой темной своей темноты, самого

своего дна,  четко определяя,  чем оно вызвано: под власяницей

монаха или святого - явные признаки плотского вожделения. Грех

многих - и Марии Магдалины тоже...  И сама приговаривает себя к

костру. К тому, который, видимо, в  т о й  ее, ведьминой, черно-

книжной жизни, был...

 А и  было за что,  наверное.  В некоторых ее стихах - прямо

сценки из  т о й  жизни:

 

 

                            - 64 -

Целовалась с нищим, с вором, с горбачем,

Со всей каторгой гуляла - нипочем!

Алых губ своих отказом не тружу,

Прокаженный подойди - не откажу!

 

Пока молода

Все как с гуся вода!

Никогда никому

Нет!

Всегда - да!

 

Что за дело мне, что рваный ты, босой:

Без разбору я кошу, как смерть косой!

Говорят мне, что цыган-то конокрад!

Про тебя еще другое говорят...

 

А мне что за беда -

Что с копытом нога!

Никогда никому:

Нет!

Всегда - да!

 

Блешут, плещут, хлещут раны - кумачом,

Целоваться я не стану - с палачом!

 

 Палач - вот кто основной ее враг,  быть может,  даже единс-

твенный. Каторжане - просто несчастные, победители всегда тира-

ны, они не в счет, а он - злодей. Она-то уж знает, испытала.

 Глубочайшая глубина падения,  но один принцип,  как стер-

жень, все же жив:  не идет ее сердце  к   н а е м н и к у,

который убивает живое.

 А колдовские заговоры,  ворожбу той ведьмы  Марина  до нас

тоже донесла. Вот один только пример:

 

Развела тебе в стакане

Горстку жженых волос.

Чтоб не елось, чтоб не пелось,

Не пилось, не спалось.

 

Чтобы младость - не в радость,

Чтобы сахар - не в сладость,

Чтоб не ладил во тьме ночной

С молодой женой.

 

Как власы мои златые

Стали серой золой,

Так года твои младые

Станут белой зимой.

 

Чтоб ослеп-оглох,

Чтоб иссох, как мох,

Чтоб ушел, как вздох.

 

 Но Марина Цветаева, ощущая в себе эти древние темные ис-

токи и разбрасывая свои заклинания-стихи,  прекрасно  знала,

чего все это стоит, недаром она чувствовала, что за нее спорят

Князь Света и Князь Тьмы. Марина себя уже  о с о з н а в а л а,

хотя и не всегда следовала своим внутренним озарениям.

 

 

                            - 65 -

Не чернокнижница! В белой книге

Далей донских навострила взгляд!

Где бы ты ни был - тебя настигну,

Выстрадаю - и верну назад.

 

Ибо с гордыни своей, как с кедра,

Мир озираю: плывут суда,

Зарева рыщут... Морские недра

Выворочу - и верну со дна!

 

Перестрадай же меня! Я всюду:

Зори и руды я, хлеб и вздох,

Есмь я и буду я и добуду

Губы - как душу добудет Бог:

 

Через дыхание - в час твой хриплый,

Через архангельского суда

Изгороди! - Все уста о шипья

Выкровяню и верну с одра!

 

Сдайся! Ведь это совсем не сказка!

Сдайся! - Стрела, описавши круг...

- Сдайся! - еще ни один не спасся

От настигающего без рук:

 

Через дыхание... (Перси взмыли,

Веки не видят, вкруг уст - слюда...)

Как прозорливица - Самуила

Выморочу - и вернусь одна:

 

Ибо другая с тобой, и в судный

День не тягаются... Вьюсь и длюсь.

Есмь я и буду я и добуду

Душу - как губы добудет уст -

 

Успокоительница...

 

 То, что ей теперь, в 1923 году, надо получить - но тоже в веч-

ное и безраздельное владение - это не уста, не тело, а одна только

душа. И с некоторых пор Провидение - как будто являя следующий

этап кармической предначертанности -  позволило  ей  иметь дело

почти исключительно с душами. Их много - таких, к кому она тя-

нулась душой - заочно: - к Пастернаку, Бахраху, Рильке, Штейгеру.

И всех любила, любила - как только могла - в письмах, никогда не

встречаясь...Правда, мысль о телах была постоянно рядом,  но так

складывалось,  что до них было не дотянуться.

 Потому что  получить  Посвящение - это еще только начало,

п о я в л е н и е  причастности к мирозданию и его законам. Но надо

еще  в о п л о т и т ь  его,  закрепить всеми своими поступками и

помыслами. На это требуется время,  смелость жить и ошибаться,

радоваться и страдать, а главное - любить, отодвигая себя на второй

план. Ведь воплощение Истины в жизнь легким и безошибочным не

бывает.

.

                            - 66 -

 

              К А Т О Р Ж Н А Я    К Н Я Г И Н Я

 

 В какой стране родилось следующее цветаевское  воплощение?

Веселая девчонка,  уличная певица. Веселясь и притопывая, рас-

певала она песенки странные и смешные, которые сама и сочиняла:

 

Полюбил богатый - бедную,

Полюбил ученый - глупую,

Полюбил румяный - бледную,

Полюбил хороший - вредную:

Золотой - полушку медную.

 

- Где, купец, твое роскошество?

«Во дырявом во лукошечке!»

 

- Где, гордец, твои учености?

«Под подушкой у девчоночки!»

 

- Где, красавец, щеки алые?

«За ночь черную - растаяли».

 

- Крест серебряный с цепочкою?

«У девчонки под сапожками!»

          ___

Не люби, богатый, - бедную,

Не люби, ученый, - глупую,

Не люби, румяный, - бледную,

Не люби, хороший, - вредную:

Золотой - полушку медную!

 

 Или вот уж совсем непонятная песенка - что она  там  продает?

Может быть, сама себя так нахваливает?

 

Продаю! Продаю! Продаю!

Поспешайте, господа хорошие!

Золотой товар продаю,

Чистый товар, не ношенный,

Не сквозной, не крашенный,

Не запрашиваю!

 

Мой товар - на всякий лад, на всякий вкус.

Держись, коробейники! -

Не дорожусь! не дорожусь! не дорожусь!

Во что оцените.

Носи - не сносишь!

Бросай - не сбросишь!

 

Эй, товары хороши-то-хороши!

Эй, выкладывайте красные гроши!

Да молитесь за помин моей души!

 

 Знать, с  богатыми сынками купеческими хороводилась эта дев-

чонка, что пела все про товар да про корабейников,  и сама се-

бя товаром - ставила.

 А эту песенку - не про себя ли она поет?

.

                            - 67 -

 

Когда малюткою была

- Шальной девчонкой полуголой, -

Не липла  - Господу хвала! -

Я к материнскому подолу.

 

Нет, - через пни и частоколы -

Сады ломать! - Коней ковать. -

А по ночам - в чужие села:

- «Пустите переночевать!»

 

Расту - прямая как стрела.

Однажды - день клонился долу -

Под дубом - черный, как смола -

Бродячий музыкант с виолой.

 

Спят (кони)*, спят цветы и пчелы...

Ну, словом - как сие назвать?

Я женский стыд переборола:

- «Пустите переночевать!»

 

Мои бессонные дела!

Кто не спрягал со мной глаголу:

(«Поспать»?)* Кого-то не звала

В опустошительную школу?

 

Ах, чуть закутаешься в полы

Плаща - прощайте, рвань и знать!-

Как по лбу молотом тяжелым:

- «Пустите переночевать!»

 

     П о с ы л к а

 

Вы, Ангелы вокруг Престола,

И ты, младенческая Мать!

Я так устала быть веселой, -

Пустите переночевать!

 

     ———————————

                * В скобках вставка моя - Л.К.

 

 Но городская жизнь ее скоро кончилась. Познакомилась она как-

то с  красавцем  в эполетах,  да так закрутилась у них любовь,

что службу он свою военную бросил.  И пришлось  им  скитаться,

бедствовать, а  вскоре  и вовсе бежать из города:  натворил он

что-то - не то подрался с кем-то,  не то подхватил что-то чужое -

на пропитание.   И вот пошла совсем новая - бродячая жизнь.  В

конце 1918 года Марина не ее ли описывает?

 

Нет, с тобой, дружочек чудный,

Не делиться мне досугом.

Я сдружилась с новым другом,

С новым другом, с сыном блудным.

У тебя - дворцы-палаты,

У него - леса-пустыни,

У тебя - войска-солдаты,

У него - пески морские.

.

                            - 68 -

 

Нынче в море с ним гуляем,

Завтра по лесу с волками.

Что ни ночь - постель иная:

Нынче - щебень, завтра - камень.

 

А уж любит он, сударик,

Чтобы светло, как на Пасху:

Нынче месяц нам фонарик,

Завтра звезды нам лампадки.

 

Был он всадником завидным,

Милым гостем, Царским Сыном,-

Да глаза мои увидел -

И войска свои покинул.

 

 Среди недоработанных  цветаевских стихов  есть  еще  одно - на

другой лад - об этом же:

 

Дело Царского Сына -

Быть великим и добрым

 .................

Чтить голодные ребра,

 

Выть с последней солдаткой,

Пить с последним бродягой,

Спать...................

В сапогах и при шпаге.

 

А еще ему дело:

Встать в полночную пору,

Прочь с дороженьки белой -

Ввысь на вышнюю гору...

 

Над пучиной согнуться.

Бросить что-то в пучину...

- Никогда не вернуться -

Дело Царского Сына!

 

 Царский сын,  который становится  блудным  сыном,  падает. Что

святое бросает он с достигнутых высот в пучину?

 Впрочем о  блудном  сыне  Цветаева писала уже за два года до

этого. Только уйди из дома - а там, на большой дороге, не только

жизнь иная - сам скоро совсем другим станешь.

 

И не плача зря

Об отце и матери - встать, и с Богом

По большим дорогам

В ночь - без собаки и фонаря.

 

Воровская у ночи пасть:

Стыд поглотит и с Богом тебя разлучит.

А зато научит

Петь и, в глаза улыбаясь, красть.

 

И кого-то звать

Длинным свистом, на перекрестках черных,

И чужих покорных

Жен под деревьями целовать.

 

 

                            - 69 -

 

Наливается поле льдом,

Или колосом - все по дорогам - чудно!

Только в сказке - блудный

Сын возвращается в отчий дом.

 

 Но как же хорош дружок ее удалой!  Что за беда,  если ночью и

зашибет кого-нибудь!

 

Да с этой львиною

Златою россыпью,

Да с этим поясом,

Да с этой поступью,-

 

Как не бежать за ним

По белу по свету -

За этим поясом,

За этим посвистом!

 

 И не только блудный сын учится у ночи - подружка его  тоже  заметно

меняется.

 

Иду по улице -

Народ сторонится.

Как от разбойницы,

Как от покойницы.

 

Уж знают все, каким

Молюсь угодникам

Да по зелененьким,

Да по часовенкам.

 

Моя, подруженьки,

Моя, моя вина.

Из голубого льна

Не тките савана.

 

На вечный сон за то,

Что не спала одна -

Под дикой яблоней

Ложусь без ладана.

 

Уже  и нож  теперь привычен в ее руках,  и мысли о том,  что

все это очень скоро и очень плохо кончится: не Божье это дело...

 

Говорила мне бабка лютая,

Коромыслом от злости гнутая:

Не дремить тебе в люльке дитятка,

Не белить тебе пряжи вытканной, -

Царевать тебе - под заборами!

Целовать тебе, внучка - ворона!

 

Ровно облако побелела я:

Вынимайте рубашку белую,

Жеребка не гоните черного,

Не поите попа соборного,

Вы кладите меня под яблоней,

Без моления, да без ладана.

.

                            - 70 -

 

Поясной поклон, благодарствие

За совет да за милость царскую,

За карманы твои порожние,

Да за песни твои острожные,

За позор пополам со смутою, -

За любовь за твою за лютую.

 

Как ударит соборный колокол,

Сволокут меня черти волоком.

Я за чаркой, с тобою роспитой,

Говорила, скажу и Господу, -

Что любила тебя, мальчоночка,

Пуще славы и пуще солнышка.

 

 А иногда  - как страшный сон - видится девчонке конец ее не-

избежный, каким путем она ни пойди:

 

Поскорее бы с тобою разделаться,

Юность - молодость - эка невидаль!

Все: отселева - и доселева

Зачеркнуть бы крест на крест - наотмашь!

 

И почить бы в глубинах кресельных,

Меж небесных планид бесчисленных,

И учить бы науке висельной

Юных крестниц своих и крестников.

 

- Как пожар зажечь,- как пирог испечь,

Чтобы в рот - да в гроб, как складнее речь

На суду держать, как отца и мать

(Подороже да поскорей)* продать.

 

Подь-ка, подь сюда, мой воробышек!

В том дому жемчуга с горошину.

Будет жемчуг (в моей кошелочке)*

А воробушек - на веревочке!

 

На пути твоем - целых семь планид,

Чтоб высоко встать - надо кровь пролить.

Лей да лей, не жалей учености,

Весельчак ты мой, висельченочек!

 

- Ну, а ты зачем? - Душно с мужем спать!

- Уложи его, чтоб ему не встать,

Да с ветрами вступи в супружество -

Берегись! - голова закружится!

 

И плетет, плетет (кружева)* паук

- «От румян-белил встал горбом - сундук,

Вся, как купол, красой покроешься,-

После виселицы - отмоешься!»

 

Так - из темных обвалов кресельных,

Меж небесных планид бесчисленных

(Обучаю науке с присвистом)*

Юных висельников и висельниц.

.

                            - 71 -

 

Внук с пирушки шел, видит - свет зажжен

(А заходит в дом -)* в полу круг прожжен.

- Где же бабка? - В краю безвестном!

Прямо в ад провалилась с креслом!

 

 ————————————

     * В скобках вставка моя - Л.К.

 

 В начале 1917 года Марина ясно видит:  вот  она,   грешница,

умерла:

 

Так и буду лежать, лежать

Восковая, да ледяная, да скорченная.

Так и будут шептать, шептать:

- Ох, шальная! ох, чумная! ох, порченная!

 

А монашки-то вздыхать, вздыхать,

А монашки-то - читать, читать:

- Святый  Боже! Святый Боже! Святый Крепкий!

 

Не помилует, монашки, - ложь!

Захочу - хвать нож!

Захочу - и гроб в щепки!

Да нет - не хочу -

Молчу.

 

Я тебе, дружок,

Я слово скажу:

Кому - вверху гулять,

Кому - внизу лежать.

 

Хочешь  - целуй

В желтый лоб,

Не хочешь - так

Заколотят в гроб.

 

Дело такое:

Стала умна.

Вот оттого я

Ликом темна.

 

 Сейчас, из дали веков, Марина видит, понимает: все беды ее,

темной ликом и делами бродяжки,  из-за того, что не Божьей

 волей живет - нет, только своей, своим умом - своевольно...

«Стала умна»...

 

 А голос ее все крепнет, а облик все темнеет:

 

Коли милым назову - не соскучишься!

Богородицей слыву - Троеручицей:

Одной - крепости крушу, друга - тамотка,

Третьей по морю пишу - рыбам грамотку.

 

А немилый кто взойдет да придвинется,

Подивится весь народ, что за схимница!

Филин ухнет, черный кот ощетинится,

Будешь помнить цельный год - чернокнижницу!

 

                            - 72 -

 

Черт: ползком не продерусь! - а мне едется!

Хочешь с зеркальцем пройдусь - в гололедицу?

Ради барских твоих нужд - хошь в метельщицы!

Только в мамки  - не гожусь - в колыбельщицы!

 

Коль похожа на жену - где повойник мой?

Коль похожа на вдову - где покойник мой?

Коли суженого жду - где бессоница?

Царь-Девицею живу - беззаконницей!

 

 Вот она уже снова чернокнижница,  но уже и дитя большой дороги,

вслед за разбойником-дружком - сама разбойница. Какая лихость и

удаль в голосе:  сейчас живу - а там - известно что - бесслав-

ный конец:

 

Веселись душа, пей и ешь!

А настанет срок -

Положите меня промеж

Четырех дорог.

 

Там, где во поле во пустом

Воронье да волк,

Становись надо мной крестом,

Раздорожный столб!

 

Не чурался я в ночи

Окаянных мест.

Высоко надо мной торчи,

Безымянный крест.

 

Не один из вас, други, мной

Был и сыт и пьян.

С головою меня укрой,

Полевой бурьян.

 

Не запаливайте свечу

Во церковной мгле.

- Вечной памяти не хочу

На родной земле!

 

 В первой трети 1916 года, сразу после разрыва с Софьей Парнок

и коротких встреч с Мандельштамом,  у Цветаевой идет поток та-

ких стихов  - откуда вырвавшийся?  И вот уже дороги,  вначале

такие радующие, становятся страшным путем каторжников - уводя-

щим из жизни. И звенят теперь на обоих цепи-кандалы, может быть,

пока и не надетые, но такие неизбежные!

 

Всюду бегут дороги,

По лесу, по пустыне,

В ранний и поздний час,

 

Люди по ним ходят,

Ходят по ним дроги,

В ранний и поздний час.

 

Топчут песок и глину

Страннические ноги,

Топчут кремень и грязь...

 

                            - 73 -

 

Кто на ветру - убогий?

Всяк на большой дороге  -

Переодетый князь!

 

Треплются их отрепья

Всюду, где небо - сине,

Всюду, где Бог - судья.

 

Сталкивает их цепи,

Смешивает отрепья

Парная колея.

 

 Это только снаружи - отрепья,  а внутри - ветер свободы - во-

ля! Это  о н а  погнала прочь от людей и против них же постави-

ла - вольным князем - над всеми - каторжным,  ночным,  с ножом

в руке...

 

Так по земной пустыне,

Кинув земную пажить

И сторонясь жилья,

 

Нищенствуют и княжат -

Каторжные княгини,

Каторжные князья.

Вот и сошлись дороги,

Вот мы и сшиблись клином.

Темен, ох, темен час.

 

Это не я с тобою, -

Это беда с бедою

Каторжная - сошлась.

 

Что же! Целуй в губы,

Если тебя, любый,

Бог от меня не спас.

 

Всех по одной дороге

Поволокут дроги -

В ранний ли, поздний час.

 

 Марина как бы через призму столетий разглядывает «большую до-

рогу». И совершенно уже ясно, что когда-нибудь за разбой «ка-

торжным князьям» будет наказание - оттого они и «каторжные». И

в Москву-то, куда стекаются все странники, кто только ни идет!

Т а к и е  туда приходят в первую очередь.

 

- Москва! - Какой огромный

Странноприимный дом!

Всяк на Руси - бездомный.

Мы все к тебе придем.

 

Клеймо позорит плечи,

За голенищем нож.

Издалека - далече

Ты все же позовешь.

.

                            - 74 -

 

На каторжные клейма,

На всякую болесть -

Младенец Пантелеймон

У нас, целитель, есть.

 

А вон за тою дверцей,

Куда народ валит, -

Там Иверское сердце

Червоное горит.

 

И льется аллилуйя

На смуглые поля.

Я в грудь тебя целую,

Московская земля!

 

 Каторжное клеймо,  нож - все это внутри себя, из прошлых жиз-

ней. И даже Гений,  источник поэтического вдохновения, к кото-

рому обращено  цветаевское  стихотворение середины 1918 года, -

тоже с клеймом, точь в точь тем же, что и у Марины.

 Впрочем, у них все полностью совпадает - может быть, поэ-

тому она и воспевает  т а к о е, что он, все вместе с ней про-

шедший Гений, ее на это вдохновил?

 

ГЕНИЮ

 

Крестили нас - в одном чану,

Венчали нас - одним венцом,

Томили нас - в одном плену,

Клеймили нас - одним клеймом.

 

Поставят нам - единый дом,

Прикроют нас - одним холмом.

 

 В прошлом - даже у Гения - чего только ни бывало. Как и у нее

- это Марина про себя теперь уже  з н а е т . Но все излечива-

ется - только внутренним очищением,  Божественным. И масса лю-

дей -  целые «смуглые поля» - исцеляются благодатью «аллилуйя»

и горящего червоным золотом сердца Иверской Богоматери. И Моск-

ва - это уже не просто город,  а последнее прибежище всех без-

домных, пришедших, наконец в Божий Дом, - с колокольным звоном

всех московских  златоглавых  сорока сороков,  - в него обяза-

тельно вернутся все блудные сыновья, Цветаева в этом уверена.

 И еще Марина поняла - издали:

 

Это не я с тобою,-

Это беда с бедою

Каторжная  - сошлась.

 

 Сошлось двое, несущих в себе «каторжную беду», - и это вдвойне

беда.

 Конечно, каторга - именно беда,  уж она-то сама не раз в такой

беде - когда-то - бывала. Значит, кто-то не справился с собой,

не смог иначе - и вот он здесь, на белой, пыльной большой дороге.

 Не отсюда ли пошло у Цветаевой ее сочувствие  к о   в с е м

побежденным -  и страдающим? Уж она-то знает,  каково быть на их

месте...

 Не тогда ли,  хлебнув беды, она научилась делиться последним

хлебом, помогать тому,  кто уже совсем не может - погибает,

а не  тому,  кто помог ей в прошлый раз? Не так ли родилась в

 

                            - 75 -

ней «круговая порука добра»?

 В 1919  году Цветаева напишет: «Если бы мы давали кому  м ы

хотим,  мы были бы последние негодяи.  Мы даем тому  к т о

хочет. Его голод (воля!)  вызывает наш жест (хлеб). Дано и за-

быто. Взято и забыто».

 Но кто  с кем все же на большой дороге сошелся?  Кого эта ко-

варная сводня-ночь - так и норовит свести?  Так  и угадываются

эти двое; пути их еще не пересеклись и посвист пока не слился

в один, но близка, близка их неизбежная встреча...

 

Ночь преступница и монашка.

Ночь проходит, потупив взгляд.

Дышит - часто и дышит - тяжко.

Ночь не любит, когда глядят.

 

Не стоит со свечой во храме,

Никому не жена, не дочь.

Ночь ночует на твердом камне,

Никого не целует ночь.

 

Даром, что сквозь

Слезинки - свищем,

Даром, что - врозь

По свету рыщем,-

 

Нет, не помочь!

Завтра ль, сегодня -

Скрутит нас

Старая сводня -

Ночь!

 

 Мы уже слышали референ:  «Кабы нас с тобой - да  судьба  све-

ла!» - Но не свела ведь, Бог миловал. А тут вдруг:

 

Вот и сошлись дороги,

Вот мы и сшиблись клином.

Темен, ох, темен час.

 

 Марина говорит это так определенно, как будто из своего времени

разглядывает предшествующие воплощения - и вдруг увидела - вот

где сошлись!  Она - и он, который тоже - она сама, - две беды,

каторжные. Два ее воплощения в одной и той же роли -  оба  раз-

бойники!.. Не  тогда ли у нее «все каторжные страсти свились в

одну»?..

 Так с  кем  же  все-таки  она,  женщина,  «сшиблась клином» -

столкнулась на большой дороге? Не с тем ли, кого мы еще не ви-

дели в  цепи  ее реинкарнаций,  но который обязательно будет -

Марина в себе его так явственно ощущает!

 И он действительно появился - могучий богатырь, брызжущий си-

лой, буквально изнемогающий от нее - разбойник.  Это  было  ее

следующее воплощение...

.

                            - 76 -

 

                     Б Л У Д Н Ы Й  С Ы Н

 

Тень разбойника появилась у Марины еще в гимназии:

 

Служить свободе - наш девиз

И кончить, как герои.

Мы тенью Шиллера клялись.

Мы молоды. Нас трое.

 

 Этот шиллеровский разбойник романтичен, благороден и справед-

лив, хотя это и не мешает ему убивать людей.  Его девиз:  «Мое

ремесло - возмездие». Человек слова и чести - в отношении дру-

зей-разбойников, с чуткой душой,  защитник всех  несчастных  и

страдающих. За  них,  возможно,  и выступал «один из всех - за

всех - противу всех» - формула, которой определила себя Марина

в марте 1921 года.

 Кончает он, как все такие герои, на эшафоте.

 Второй Маринин разбойник - из «Сказки матери» поначалу совсем

не привлекателен:  он убил мужа молодой женщины, а теперь хочет

уничтожить хотя  бы одну из ее дочерей - наименее любимую.  Но

оказывается, мать обеих любит совершенно одинаково  и  выбрать

жертву не  представляется возможным.  И разбойник исчезает,  а

через несколько лет в народе проходит «слух о каком-то  святом

отшельнике, живущем  в пещере».  И маленькая Марина приходит в

восторг:

 «- Мама! Это был разбойник! ... Это всегда так бывает. Он, ко-

нечно, стал самым хорошим на земле после Бога!  Только - ужасно

жаль.

 - Что - жаль? - спросила мать.

 - Разбойника!  Потому что когда он так, как побитая собака, -

поплелся - ни с чем!  - она,  конечно...  я бы,  конечно,   его

страшно полюбила: взяла бы его в дом, а потом бы непременно на

нем женилась».

 Эту сцену описывает 42-летняя Цветаева,  с возрастом, видимо,

нисколько не изменив своего к нему отношения.

 На протяжении  всей своей жизни Марина разбойника всегда вос-

певает, видя в нем кого угодно,  только не душегуба. «Аль Сте-

пан всплясал,   Руси  кормилец?» - вопреки историческим фактам

восклицает Марина в начале 1922 года.

 Ее разбойник  - всегда одиночка,  волк,  которому тесно среди

людей. Но это такая выдающаяся личность,  что ничего ,   кроме

приязни у нее не вызывает, - да, пожалуй, еще и понимания.

 Марина с детства возражала матери:  «Но волк - т о ж е  хоро-

ший» -  это про басню «Волк и ягненок»,  чем неизменно ставила

мать в тупик.  «Но я люблю вас - вор и волк! - восклицает Цве-

таева в  1918 году и признается в симпатии к «мятежникам,  как

бы они ни назывались и ни одевались».

 Но это все - как бы ее взгляд со стороны. А как выглядит тот,

что внутри нее? Вот он, - в одном из стихотворений взывает к Бо-

гу. Да - но вот удивительно: богатырь-то на деле - женщина!

 

Бог, внемли рабе послушной!

Цельный век мне было душно

От той кровушки-крови.

 

Цельный век не знаю: город,

Что ли брать какой, аль ворот

Разорвать своей рукой.

 

                            - 77 -

       ...

 

От крови моей богатой,

Той, что в уши бьет набатом,

Молотом в висках кует,

Очи застит красной тучей,

От крови сильно-могучей

Пленного богатыря.

 

 И еще  в  одном  опусе 1922 года - хоть она и разбойник-бога-

тырь, и свистит в полсвиста - так некогда перед князем Владими-

ром свистел  Соловей-разбойник, - и  все  же  она  - соколиха,

женщина. Раньше таких богатырш называли поляница.  И  осталась

она одна, все богатыри куда-то подевались. Измельчал народ.

 

А и простор у нас татарским стрелам!

А и трава у нас густа - бурьян!

Не курским соловьем осоловелым,

Что похотью своею пьян,

 

Свищу над реченькою румянистой,

Той реченькою-не старей.

Покаместь в неширокие полсвиста

Свищу - пытать богатырей.

 

Ох и рубцы ж у нас пошли калеки!

- Алешеньки-то кровь, Ильи! -

Ох и красны ж у нас дымятся реки,

Малиновые полыньи.

 

В осоловелой оторопи банной -

Хрип княжеский да волчья сыть.

Всей соловьиной глоткой разливанной

Той оторопи не покрыть.

 

Вот и молчок-то мой такой претихий,

Что вывелась моя семья.

Меж соловьев слезистых - соколиха,

А род веду - от Соловья.

 

 Не случайно,  видно произошла встреча на той - давней - боль-

шой дороге. Переплелились разбойничьи, богатырские мужские струи

с женскими и родилась могучая, но все такая же разбойная

Дева-Царь, богатырская  Царь-Девица,  которой нет ровни.  Вот

так она выглядит в цветаевской поэме того же названия:

 

Прискакав с ночной атаки

(На лбу - пот росою крупной),

У окна сваво, над взморьем,

Царь-Девица саблю чистит.

 

На плече на правом - голубь,

На плече на левом - кречет.

У ее подножья нянька

Ей сапожки начищает.

.

                            - 78 -

 

«Ох ты, царь мой, Царь-Девица,

Вихрь-Девица, Жар-Девица!

Нету мне с тобою сладу,

Не покоишь мою старость.

 

Погляжу на кудри гривой,

Погляжу на взор пожаром -

Как не я тебя, а львица

Львиным молоком вскормила!

 

День встает - врага сражаешь,

Полдень бьет - по чащам рыщещь,

Вечер пал - по хлябам пляшешь,

Полночь в дом - с полком пируешь.

 

Люди спать - ты саблю точишь,

В церковь - псов из ручек кормишь.

Вся родня и отступилась.

Дай-ка правую мне ножку!»

 

Рассмеялась Царь-Девица:

«Мне и любо без родни-то!

Огнь - отец мне, Вода - матерь,

Ветер - брат мне, сестра - Буря.

Мне другой родни не надо!»

 

 Ничего нет женского вначале в Царь-Девице.  Она и не амазонка

даже: слишком разбойное начало в этой деве-воительнице. И серд-

це ее пока молчит, и не нужна ей женская доля.

 

«Эка сладость - женихи-то!

Мой жених - мой меч пресветлый,

Меч мой сабельный, веселый:

Мне других дружков - не надо!»

 

 Но момент - и все изменилось:  услышала она зов Царевича, уз-

когрудого и слабого певца-гусляра,  в жизни которого нет  пока

ни войн,  ни драк,  ни женщин.  Все взыграло у Царь-Девицы, и

вот она уже рядом с ним, спящим, не просто поет ему - и закли-

нает и клянется. Да это уже знакомая нам ведунья - та, что тя-

нет только к себе - мое!

 

Над орленком своим - орлица,

Над Царевичем - Царь-Девица.

 

- Бог на небе - и тот в аду,

Ворон в поле, мертвец в гробу,

Шептуны, летуны, ветрогоны,

Вихрь осенний и ветр полуденный,

Все разбойнички по кустам,

Хан татарский, турецкий султан,

Силы - власти - престолы - славы -

Стан пернатый и стан шершавый,

Ветер - воды - огонь - земля,

Эта спящая кровь - моя!

.

                            - 79 -

 

Царю не дам,

Огню не дам,

Воде не дам,

Земле не дам.

 

Ребенок, здесь спящий,

Мой - в море и в чаще,

В шелках - под рогожей -

Мой - стоя и лежа,

И в волчьей берлоге,

И в поздней дороге,

Мой - пеший и конный,

Мой - певчий и сонный.

 

Ребенок, здесь спящий,

Мой - в горе и в счастье,

Мой - в мощи и в хвори,

Мой - в пляске и в ссоре.

И в царском чертоге,

И в царском остроге,

В шелках - на соломе -

Мой - в гробе и в громе!

 

В огне и в заразе,

В чуме и в проказе,

Мой - в сглазе и в порче,

Мой - в пене и в корчах,

В грехе и в погоне,

Мой - в ханском полоне,

Мой - есть он дотоле

И будет - доколе:

 

Есть страж - в раю,

Не-наш - в аду,

Земля - внизу,

Судьба - вверху.

 

«Мое» - снова и снова твердит Царь-Девица, но постепенно мотив

присвоения уступает место клятве в верности - как при венчании

в церкви - до гроба, несмотря ни на что: «в горе и в счастье»,

«в мощи и хвори».  Да уж не мужу ли Марина  клянется  здесь  в

преданности, как бы предвидя - в 1920-м году!  - и такой вари-

ант:

 

В грехе и в погоне,

Мой - в ханском полоне.

 

 Еще раз приговаривая себя следовать за мужем «как собака» - за

17 лет до «греха и погони»,  от которой Сергей Эфрон спрячется

в «ханский полон» ...  За 19 - до того, как она вернется вслед

за ним в Россию - «как собака» ...

 А пока Марина чувствует себя Царь-Девицей.

 Вся сила богатырская бросилась в кровь, это на нее Марина уже

жаловалась: «Город  что  ли  брать какой,  аль ворот разорвать

своей рукой?» И уводит играющая кровь ее Царь-Девицу  снова  в

жрицы Афродиты,  служить ей с удесятеренной силой: «все каторж-

ные страсти свились в одну» - в  эту ... Женщина  облагородила

разбойное начало, теперь грабеж пойдет иной, охота за душами и

сердцами, если удастся до них добраться. В 1920 году Марина

 

                            - 80 -

так и написала:

 

Все в ваших домах

Под замком, кроме сердца.

Лишь то мое в доме,

Что плохо лежит.

 

 Но, впрочем, есть и другой поворот - знаменательный! - граж-

данственный, патриотический. Богатырша просит Бога даровать ей

служение Родине, ее голос сливается с голосом самой Марины:

 

Не хочу сосновой шишкой

В срок - упасть, и от мальчишки

В пруд - до срока - не хочу.

 

Сулемы хлебнув - на зов твой

Не решусь, - да и веревка

- Язык высуня - претит.

 

Коль совет тебе мой дорог, -

Так, чтоб разом мне и ворот

Разорвать - и город взять -

 

- Ни об чем просить не стану! -

Подари честною раной

За страну мою за Русь!

 

 Она просит  у  Бога  честного ратного служения своей стране в

трудный для нее момент,  - после революции  -  и  раны,  чтобы

искупить свои прегрешения кровью. Марина Цветаева получит эту

рану от правительства родной страны - много лет спустя.  Оно

будет снова и  снова ее ранить на протяжении двух последних лет

жизни, пока не столкнет в пропасть...

 А где же все-таки разбойник?

 Складывается впечатление,   что Стенька Разин - самый любимый

ее разбойник.  Он упоминается в ее стихах 1917 года, и нет в

нем ничего разбойного - одна песенность.

 

Ветры спать ушли - с золотой зарей,

Ночь подходит - каменною горой,

И с своей княжною из жарких стран

Отдыхает бешеный атаман.

 

Молодые плечи в охапку сгреб,

Да заслушался, запрокинул лоб, -

Как гремит над жарким его шатром -

Соловьиный гром.

 

 В истории с брошенной в Волгу персияночкой ее гибель - ему не

в упрек: - «Затонуло ты, Степаново счастье!» - посочувствовала

Марина. Лишь один раз видит она его душегубом:

 

Не потомком ли Разина - широкоплечим, ражим, рыжим

Я погромщиком тебя увидала, - разлука?

- Погромщиком, выпускающим кишки и перины?..

 

 Но она  не принимает разлуку,  ведь это «всегда смерть» - от-

вергает и  т а к о г о   Разина.

 А  в 1918 году в «Вольном проезде» - снова он:

 

                            - 81 -

 «Стенька Разин.  Два Георгия.  Лицо круглое, лукавое, веснуща-

тое... Только что, вместе с другими молодцами, вернулся с рекви-

зиции. Вижу его в первый раз.

 - Разин! - Не я сказала: сердце вызвонило! ...

 Разин  - д о  бороды, но уже с тысячей персияночек!..

 Стенька Разин,   я не персияночка,  во мне нет двуострого ко-

варства: Персии и нелюбящей. Но я и не русская, Разин, я

д о  - русская,  д о - татарская,  - довременная Русь я - тебе

навстречу! Соломенный Степан, слушай меня, степь: были кибитки

и были кочевья,  были костры и были звезды. Кибиточный шатер -

хочешь? где сквозь дыру - самая большая звезда. Но...»

 Когда в  первую годовщину Октября к Москве подходил Мамонтов,

был момент - показалось, что конец красным, - и Марина просила

пощады всем восставшим против старого строя,  назвав их Стень-

кой Разиным.

 

Царь и Бог! Простите малым -

Слабым - глупым - грешным - шалым,

В страшную воронку втянутым,

Обольщенным и обманутым, -

 

Царь и Бог! Жестокой казнию

Не казните Стеньку Разина!

 

Царь! Господь тебе отплатит!

С нас сиротских воплей - хватит!

Хватит, хватит с нас покойников!

Царский Сын, - прости Разбойнику!

 

В отчий дом - дороги разные.

Пощадите Стеньку Разина!

 

Разин! Разин! Сказ твой сказан!

Красный зверь смирен и связан.

Зубья страшные поломаны,

Но за жизнь его за темную,

 

Да за удаль несуразную -

Развяжите Стеньку Разина!

 

Родина! Исток и устье!

Радость! Снова пахнет Русью!

Просияйте, очи тусклые!

Веселися, сердце русское!

 

Царь и Бог! Для ради празднику -

Отпустите Стеньку Разина!

 

 Марина всегда  была  на  стороне побежденных.  Но Бог судил -

иначе - победил Стенька Разин...

 А в 1937 году Цветаева впервые рассказала,   что  самым  первым

разбойником в ее жизнь пришел Пугачев из «Капитанской  дочки»,

которую она прочитала тайком от матери в комнате старшей сест-

ры Леры.

 «Странно, что я в детстве, да и в жизни такая несообразитель-

ная и  недогадливая,   которую  так легко можно было обмануть,

здесь сразу догадалась, как только  с р е д и   м у т н о г о

к р у ч е н и я   м е т е л и   что-то зачернелось - сразу насто-

рожилась, зная, зная, зная, что не «пень иль волк», а то самое.

 

                            - 82 -

 И когда незнакомый предмет стал к нам подвигаться и через ми-

нуту стал человеком - я уже знала,  что это не  «добрый  чело-

век», как назвал его ямщик,  а лихой человек, страх-человек,

т о т  человек.

 Незнакомый предмет был - весьма знакомый предмет.

 Вожатого я ждала всю жизнь, всю огромную семилетнюю жизнь.

 Это было то, что ждет нас на каждом повороте дороги и коридо-

ра, из-за каждого куста леса и каждого угла улицы - чудо  -  в

которое ребенок и поэт попадают как домой, то единственное до-

мой, нам данное, и за которое мы отдаем - все родные дома!..

О, я сразу в Вожатого влюбилась,

 ...И когда мужик,  выхватив топор,  стал махать им  вправо  и

влево, я знала,  что я,  то есть Гринев,  уцелеем, ... И когда

страшный мужик ласково стал меня кликать,  говоря:  «Не бойсь!

Подойди под мое благословение!» - я уже под этим благослвением

- стояла,  изо всех своих немалых детских сил под него Гринева

- толкала: «Да иди же, иди, иди. Люби! Люби!» - и готова бы-

ла горько плакать,  что Гринев не понимает...  - что мужик его

любит, всех рубит, а его любит...»

 «... Вожатого я любила больше всех родных и незнакомых, боль-

ше всех  любимых собак, больше всех закаченных в подвал мячей и

потерянных перочинных ножиков,   больше  всего  моего  тайного

красного шкафа,   где он был - главная тайна.  Больше «Цыган»,

потому что он был - черней цыган,  т е м н е й  цыган».

 И если я полным голосом могла сказать, что в тайном шкафу жил

Пушкин, то сейчас только шепотом могу сказать:  в тайном шкафу

жил...Вожатый».

 «А Вожатого - поговорки!  Круглая,   как  горох,   самотканая

окольная речь  наливного  яблочка  по  серебряному  блюдечку -

только покрупнее!  Поговорки,  в которых я ничего не понимала и

понять не пыталась,  кроме того, и что он говорит о другом:

самом важном. Это была первая в моей  жизни  иносказательная  речь

(и последняя, мне сужденная!) - о  т о м  с а м о м  - другими

словами, этими словами - о другом, та речь, о которой я, двад-

цать лет спустя:

 

Поэт - издалека заводит речь.

Поэта - далеко заводит речь... -

 

как далеко завела - Вожатого. ...

 Но - негодовала ли я на Пугачева, ненавидела ли я его за каз-

ни? Нет. Нет, потому что он  д о л ж е н  был их казнить - по-

тому что он был волк и вор.  Нет,  потому что он их казнил,  а

Гринева, не поцеловавшего руки,  помиловал,  а помиловал -  за

заячий тулуп.  То есть - долг платежом красен.  Благодарность.

Благодарность злодея. (Что Пугачев злодей, я не сомневалась ни

секунды и знала уже,  когда он был незнакомый черный предмет).

Об этом,  а не ином,  сказано в Евангелии: в небе будет больше

радости об одном раскаявшемся грешнике, нежели о десяти несог-

решивших праведниках. ...

 Пугачев Гриневу с первой секунды благодетель. ...  Пугачев пер-

вый сделал Гриневу добро.

 Вся встреча  Гринева  с  Пугачевым  между этим двумя жестами:

сначала на дорогу вывел,  а потом и на все четыре стороны  от-

пустил.

 - Вожатый!

 Но помимо благодарности Гринева - Пугачеву,  помимо пугачевс-

кой благодарности и благородства, Пугачев к Гриневу одержим

о т ц о в с к о й  любовью: любовь к невозможному для него сы-

 

                            - 83 -

ну: верному долгу и  роду  -  «беленькому».   ...   Ибо  после

дарования жизни уже дары:  простые, несчетные дары любви. Пу-

гачев на дары Гриневу ненасытен».

 Но по-настоящему-то,   в  жизни,  Пугачев был совсем иным - и

Пушкин описал его,  настоящего, по архивным материалам в «Исто-

рии Пугачевского бунта».  И вот - реакция Марины: «Как Пугаче-

вым «Капитанской дочки» нельзя не зачароваться - так от  Пуга-

чева «Пугачевского бунта» нельзя не отвратиться».

 Самое главное теперь прояснилось:  цветаевский разбойник  был

более всего  похож на Шиллеровского Карла фон Моора:  конечно,

проливает кровь,  а потому - злодей,  но благороден,  не  чужд

любви и  великодушия.   Именно такого Вожатого ощутила глубоко

себе родным семилетняя Марина. А кому же верить, как не ребен-

ку? Видимо, таким и был он, отделенный веками ее предшественник.

И не жил ли он в горячо любимой Мариной Германии?..

 В одном из Марининых стихов Стенька Разин видит сон, а в нем -

персияночку:

 

И снится Разину дно:

Цветами - что плат ковровый.

И снится лицо одно -

Забытое, чернобровое....

 

И слышит он голос ее - знакомый, ласковый:

 

Рулевой зарею правил

Вниз по Волге-реке.

Ты зачем меня оставил

Об одном башмачке?

 

Кто красавицу захочет

В башмачке одном?

Я приду к тебе, дружочек,

За другим башмачком!

 

 Страшное  обещание!  Уж Марина-то знает,  к а к  возвращается

прошлое, к а к  донимает все содеянное! Не даром так много сти-

хов -  как  будто  картинки  из Волшебного Фонаря - о ее таком

неспокойном минувшем - в веках. И как эта неотвязность тяжела!

Может быть,  именно  этому  посвящено  стихотворение  марта

1919 года?

 

О нет, не узнает никто из вас

- Не сможет и не захочет! -

Как страстная совесть в бессонный час

Мне жизнь молодую точит!

 

Как душит подушкой, как бьет в набат,

Как шепчет все то же слово...

- В какой превратился треклятый ад

Мой глупый грешок грошовый!

 

 Какой грешок  она  имеет  в виду - так ли это важно,  они все

главным образом из серии служения Афродите.  Но что  из  этого

получилось - совесть ей шепчет и показывает неустанно...

 Совесть, наш высший судья.»Искусство при свете  совести»  -

так называется цветаевская работа 1931 года, плод ее размышле-

ний о Поэте и его героях - откуда они,  почему так и  просятся

под перо?

 

                            - 84 -

 Сздается впечатление,  что она поняла  в с е  о явлении к ней

ее неожиданных героинь и героев - ведь там прежде всего разговор

о самой себе.  Она готова отдать это понимание свое читателю -

но как  это  сделать?   И  Марина  Цветаева  пользуется благом

«третьего лица» - говорит о Пушкине,  Гете, Гоголе, но, в сущ-

ности, именно  о  себе она нам и рассказывает. Небольшой абзац,

отделенный от остального текста,  - как ключ ко всему, что ска-

зано в этой работе:

 «Слава Богу, что есть у поэта выход героя, третьего лица,

е г о. Иначе - какая бы постыдная (и непрерывная) исповедь.

 Так спасена хотя бы видимость».

 Поэт, хочет она сказать - говорит только о себе, своими геро-

ями - исповедуется.  В 1937 году в пометке к одному из  стихов

она снова это подтверждает:  «Я писала за многих. Я все пони-

мала, но не всем - была». Значит, часть ее стихотворных героев

- это уж точно она сама.

 Прислушаемся к некоторым ее высказываниям.

 «Лирический поэт себя песней выдает,  выдаст всегда, не сможет

не заставить сказать своего любимца (или двойника)  на своем,

поэта, языке. ...Автор устал говорить за других и вот прогова-

ривается  - песней.»

 Проговаривается - о себе (двойнике!),  за себя. Так и хочется

прибавить - каким был когда-то в прошлой жизни. Потому что ни-

чего кроме самих себя - в прошлом - мы в себе не несем.

 Основной ответ о выходе человека из  проклятия  своих  давних

воплощений Цветаева дает через пушкинский «Пир во время чумы»:

 «Священник ушел молиться,  Пушкин - петь. Пушкин уходит после

священника, уходит последним, с трудом (как: с мясом) отрыва-

ясь от своего двойника Вальсингама, вернее, в эту секунду Пуш-

кин распадается на себя - Вальсингама - и себя поэта,  себя - об-

реченного и себя - спасенного. ... Весь Вальсингам - экстерио-

ризация (вынесение  за  пределы)    стихийного   Пушкина.    С

Вальсингамом внутри не проживешь: либо преступление, либо поэ-

ма. Если бы Вальсингам  б ы л - Пушкин его все равно бы

с о з д а л».

 Вот и ответ: у поэта постоянно идет очищение - искусством. Он

преломляет им своего «двойника», переадресовывает в герои поэ-

мы или стиха и образ созданный,опоэтизированный  уже  не  тот,

что когда-то ходил по земле. Написав о нем, поэт его в себе

и з ж и в а е т.  А изживать у каждого поэта,  видимо много че-

го найдется... И Цветаева продолжает:

 «Пушкин, создавший Вальсингама,  Пугачева, Мазепу, Петра - из-

нутри создавший, не создавший, а извергший...»

 Так через 4 года Марина Цветаева напишет -  извергнет  своего

«Черта»...

 Размышляя о своем удивительном пристрастии к разбойнику,  во-

ру, волку,  мятежнику,  Марина восклицает:  «Найдите мне поэта

без Пугачева! без Самозванца! без Корсиканца! - в н у т р и «.

Дальше этого «в н у т р и « Цветаева не шла - или просто слово

«воплощение» не произносила?  Но одно Маринино загадочное сти-

хотворение середины 1920 года такой ряд ее воплощений по муж-

ской линии - выстраивает,  и она судит их - «при свете  совести»,  -

как можно судить только себя.

 

Ты разбойнику и вору

Бросил славную корону,

Предку твоему дарованную

За военные труды.

.

                            - 85 -

 

Предок твой был горд и громок, -

Правнук - ты дурной потомок.

 

Ты разбойнику и вору

Отдал сына дорогого,

Княжью кровь высокродную

Бросил псам на площади.

 

Полотенцем ручки вытер...

- Правнук, ты дурной родитель.

 

Ты разбойнику и вору

Больше княжеской короны

Отдал - больше сына - сердце,

Вырванное из груди.

 

Прадед твой гремит, вояка:

-»Браво! - Молодцом - атака!»

 

 Это тот самый «прадед»,  который, скорее всего, даже отцом не

стал: древний  спартанец,   прямой, стойкий и честный,  герой,

не знавший компромиссов,  - но «правнук» ... Похоже, что он всю

эту линию  мужских  воплощений просто испортил - дошел до раз-

бойника и вора.  А главное,  ему отдано и сердце, и теперь это

разбойное воплощение и вспоминается-то с любовью...

 Практически тогда же Марина ощутит:

 

Что-то цепью за мной волочится,

Скоро громом начнет греметь.

 

 Где же выход? И в тяжелейшие годы гражданской войны, разрухи,

голода и холода,  на помощь ее женской беспомощности  приходит

этот самый «прадед» - спартанец с его выносливостью и устойчи-

востью. Он будит в ней и гражданское чувство -  и  она  ставит

себя летописцем воюющих на Дону «белых лебедей»,  начинает пи-

сать «Лебединый стан». Ведь там и ее «белый лебедь» - Сережа,

муж, ее Георгий Победоносец, робкий и кроткий, - таким она его

видит - «всеми ветрами колеблемый лотос», - полная противопо-

ложность богатырю-разбойнику.

 Но она как будто знала,  что эстафета из мужской линии Ян, пе-

рейдет в ее,  женскую, Инь - рано или поздно. Среди неокончен-

ных цветаевских стихов 1921 года есть прямое указание, что ею

о с о з н а н о  слияние линии мужского предка и линии женской,

- его наследницы, отдаленного потомка, которая как бы приняла фа-

мильный герб  праотцев  с  изображением  основных  его  симво-

лов: «крыло - стрела - и ключ». Их, эти символы, так легко по-

нять - для обычной женщины -  приземленно  и  буднично.   Но

- мимо  таких наследниц, мимо!  Когда-то  должна появиться та,

которая все поймет и воплотит,  чтобы сказать:  «Герб во щитах

м о и х  и  дедов», сливаясь - в высоте - со своими мужскими

истоками.

.

                            - 86 -

 

Соратник в чудесах и бедах

Герб, во щитах моих и дедов

. . . . . . . . .  выше туч

Крыло - стрела - и ключ.

       ......

Посмотрим, как тебя толкует

Всю суть собрав на лбу

Наследница гербу.

Как ........из потемок

По женской линии потомок

Крыло - когда возьмут карету

Стрела - властям писать декреты

..........подставив грудь

- Ключ: рта не разомкнуть.

Но плавится сюргуч и ломок

По женской линии потомок

Тебя (сдерет), сюргуч.

- Крыло - стрела - и ключ.

 

 Крыло. Окрыленность, готовность к духовному взлету и парению

всегда была Марининым свойством,  а однажды  она так и назвала

себя - «крылаткой»:

 

И другу на руку легло

Крылатки тонкое крыло.

 

 Стрела - несущая и несущаяся, - ч е г о  вестник? У Е.И. Рерих

есть фраза: «Куйте стрелы,  шлю любовь». Любовь, несущаяся стре-

лой, - как это - с виду - перекликается со стрелами Амура!  Но

стрела Амура летит  н а  человека, пущенная  с о  с т о р о н ы.

Стрела же, упомянутая Е.И.Рерих, исходит  и з   г л у б и н

человека, рассылая его любовь всем, помогая ему  и з л у ч а т ь.

 

Мы - натянутые в небо

Две стрелы.

 

- сказала Марина в 21 год про себя  и  сестру.  Устремленность

стрелой - всей собой - в небо, в его высоты..

 А ключ?..   Не  родилась ли она со смутным,  непонятно откуда

взявшимся ощущением: все истинное - в жизни  т о й, духовной,

т а м,  а потому ключ этот на протяжении жизни ее становился

все совершеннее.

 Ключ к Посвящению,  к Истине. Может быть, принятый из глубины

веков от Посвященного «прапрадеда» - египетского фараона?

 «Крыло - стрела - и ключ».

 А «прадед»-спартанец пронизывает в годы революции беспомощную

в  быту  и житейской неустроенности молодую Марину чувством

неженским - и это появится в ее стихах.

 

Есть в стане моем - офицерском прямость,

Есть в ребрах моих - офицерская честь.

На всякую муку иду не упрямясь:

Терпенье солдатское есть!

 

Как будто  когда-то прикладом и сталью

Мне выправили этот шаг.

Недаром, недаром черкесская талья

И тесный ременный кушак.

 

                            - 87 -

 

А зорю заслышу - Отец ты мой родный! -

Хоть райские - штурмом - врата!

Как будто нарочно для сумки походной -

Раскинутых плеч широта.

 

Все может - какой инвалид ошалелый

Над люлькой мне песенку спел...

И что-то от этого дня - уцелело:

Я слово беру - на прицел!

 

И так мое сердце над Рэ-сэ-фэ-сером

Скрежещет - корми-не корми! -

Как будто сама я была офицером

В Октябрьские смертные дни.

 

 Эта вызванная к жизни мужская ипостась и стала ощутимой,  ре-

альной частью ее существа. Это он придал ей силы и выносливос-

ти и позволил написать: «Самое главное: с первой секунды ре-

волюции понять: все пропало!  Тогда - все легко». Легко - оттого,

что именно  он,   спартанец,  понес все трудности в этой новой

жизни, которую Марина иначе не определяла, как чумную.

 Она очень скоро после октябрьской революции заметила в себе из-

менения - и сразу появились об этом стихи - попытка разобраться

в себе:

 

Был мне подан с высоких небес

Меч серебряный - воинский крест.

 

 

Был мне с неба пасхальный тропарь:

- Иоанна! Восстань, Дева-Царь!

 

И восстала - миры побороть -

Посвященная в рыцари - Плоть.

 

Подставляю открытую грудь.

Познаю серединную суть.

Обязуюсь гореть и тонуть.

 

 Самоосмысление, путь к себе, в свои глубины, познавание своей

«серединной сути» - это всегда путь к Богу, внутреннее восхож-

дение. И вот жрица Афродиты удивляется изменению своих жизнен-

ных акцентов.

 

Любовь! Любовь! Куда ушла ты?

- Оставила свой дом богатый,

Надела воинские латы.

 

- Я стала Голосом и Гневом,

Я стала Орлеанской Девой.

 

 Так встретились,   сплелись  в  Марининой жизни спартанец - и

жрица Афродиты - и дали новое существо - подобие  Орлеанской

Девы. И Марина звоном щита приветствует свое обновление:

.

                            - 88 -

 

Героизму пристало стынуть.

Холод статен, как я сама.

Здравствуй, - белая  - свет - пустыня,

Героическая зима!

 

 Она очень хорошо чувствует, что соединились две ее половинки,

очень разные, всегда раньше друг друга исключавшие: ведь жрица

Афродиты была предназначена любить,  и не отличалась ни посто-

янством, ни преданностью  о д н о м у  человеку. А предназначе-

ние спартанца - умирать в жестоком бою,  и  оттого  он  прежде

всего был  п р е д а н н ы м  сыном своего народа и неотрывным

от определенных людей и мест на земле, которых и защищал.   И

вот теперь обе эти противоположные ипостаси как бы -  проекции

ночи и дня,- совместились.

 

На плече моем на правом

Примостился голубь-утро,

На плече моем на левом

Примостился филин-ночь.

 

Прохожу, как царь казанский.

И чего душе бояться -

Раз враги соединились,

Чтоб вдвоем меня хранить!

 

 Думала ли она,  что всю дальнейшую жизнь пройдет только с по-

мощью этого своего «прадеда»-спартанца?  Что героизм ей сужден

до конца ее дней?

 Именно он, спартанец с несгибаемыми понятиями о дружбе и пре-

данности, вынес ее на своих плечах, когда она лишилась в жизни

всего и всех,  вернувшись в 1939 году в Россию, к мужу и доче-

ри. Это  он  вселял  в нее мужество,  когда она пробиралась по

темным улицам к первой электричке,  чтобы вовремя  попасть  к

тюремному окошку с передачей своему Сереже или Але. Это он до-

нес ее до порога ее последнего дома в Елабуге и  до  последней

минуты давал ей «атом сопротивления» - чтобы удержаться в этой

жизни - для сына,  - не поддаться сталкивающему за край, в не-

бытие, сапогу НКВД...

 Это он написал в 1935 году «Двух станов не боец», оставив нам

образ монумента Поэта,  головой уходящего в заоблачье, со сло-

вами-напоминанием на устах: «Б о г один». С подтекстом ответа:

«Ему и служу».

 Что бы  было  с Мариной Цветаевой,  если бы не преданность ее

Сереже, не его беда,  которая стала и ее бедой, которая потре-

бовала от  нее  всего ее мужества и самоотверженности?  На чем

еще она бы могла так внутренне вырасти и очиститься?

 «Прадед»-спартанец стал для нее спасением...

 Это он  облагородил и повернул могучую богатыршу - плод слия-

ния двух разбойников ее прошлого - к гражданственности, напра-

вив взгляд Царь-Девицы в ту же сторону, что и у Орлеанской Де-

вы: на гибнущую духовно Русь.  Это было  очищающим  слиянием  в

едином светлом порыве сразу  ч е т ы р е х  ипостасей Маринино-

го прошлого...

 А каким был конец ее разбойного воплощения?  Может быть, всех

ближе к нему тот же шиллеровский Карл фон Моор?  Тот, что пол-

ностью отвернулся  внутренне  - от содеянного и от своего раз-

бойства и сам сдался властям? Но эшафотного наказания, скорее

всего, он не миновал - у Цветаевой так часто в стихах всплывает

 

                            - 89 -

мотив казни, и высокого помоста:

 

Не снился мне сей дивный ужас:

Венчаться перед королем!

Мне женихом - топор послужит,

Помост мне будет  - алтарем!

 

 Утверждая свою устойчивость,  несдвигаемость со своих главных

принципов, она восклицает:  «Обезглавь!»,  «Обезножь!» Или до

последнего дыхания, лежа на плахе не отступается от своего:

 

Ты! Сей руки своей лишусь -

Хоть двух! Губами подпишусь

На плахе ...

 

 «Пригвождена к позорному столбу» - не раз повторяет она и чи-

татель слышит: «Грохнули барабаны» - это момент казни.

 Было ли раскаяние перед эшафотом?  Не насильственное, по при-

нуждению, а искреннее осознание зла?

 Именно осознание,  самостоятельное,  выстраданное,   а не ка-

кое-нибудь другое, которого  просто  и быть не могло.  Марина

как будто нарочно подчеркивает, что казнью ее можно только

стереть с  лица  земли - но не сломить.  В сцене колесования в

стихах 1921 года казнимый - тоже она:

 

Как начнут меня колеса -

В слякоть, в хлипь,

Как из глотки безголосой

Хлынет кипь -

Хрип, кончающийся за морем, что стерт

Мол с лица земли мол...

                      - Мама?

Думал, - черт!

Да через три ча  еще!

 

 Последний хрип выдавливает имя нечистого, а не мольбу о поща-

де...

 Марину с детства невозможно было силой сдвинуть со своей пози-

ции. В ее ранних стихах есть такая фраза о себе, семилетней:

 

Удивительно упряма:

Скажут нет, а будет да,

Не поддамся никогда,

Это ясно знает мама.

 

 И уже оставшись без матери, обе сестры не поддавались ничьему вос-

питанию: «гнулись  и  выпрямлялись  сами»  - так определит это

Анастасия Ивановна,  сестра Марины.  Всякое раскаяние - только

добровольно. И так - сквозь всю жизнь. В свои 34 года в письме

к Р.М.Рильке  Марина  снова  подтвердит  свою  несдвигаемость:

«Раскаянье? Нет. Н и к о г д а . Ни в чем».

 А через 5 лет напишет:  «Позор и провал Инквизиции в том, что

она сама жгла, а не доводила до сожжения - жгла рукопись, когда

нужно было прожечь душу.» К слову прибавим,  что не только ру-

кописи, но  и людей - тоже жгла.  Уничтожала - нераскаявшихся,

не доведенных до прожжения души.

 Но, видимо,  внутренний, добровольный отказ от разбоя у того

разбойника все же был, иначе откуда этот поворот к светлому,

отчего следующее воплощение - более легкое, а главное - трудо-

вое? По своему характеру оно напоминает моряка - только теперь

 

                            - 90 -

это девчонка-канатоходец из труппы бродячих актеров-циркачей.

.

                            - 91 -

 

 

     В  Ч Е Ш У Й К Е    М Н О Г О З В Е З Д Н О Й

 

 «Комедианты и  звон  тамбурина»  -  в числе самого любимого у

юной Марины,  а шарманка - предмет ее мечтаний и длительного

поиска.  Сломанная, неиграющая, она все же была найдена, купле-

на, и жила у нее с 1914 года  дома, в Борисоглебском.

 Конец первого тысячелетия новой эры, какая-то западная страна

- может быть,  Англия?  Она часто проскальзывает в цветаевских

стихах.

 А прочем,  именно Англию видит Марина местом действия  своего

первого танцора-циркача:

 

Цирк, раскаленный, как Сахара,

Сонм рыжекудрых королев.

Две гордости земного шара:

Дитя и лев.

 

Под куполом - как царь в чертоге -

Красуется британский флаг.

Расставив клетчатые ноги,

Упал дурак...

 

 Вместе с Мариной видим и мы: вот хохочут над падающим клоуном

зрители, им жарко,  рыжекудрые - ирландского типа - дамы обма-

хиваются веерами.   Где-то высоко - британский флаг,  и тут же

сбоку - герб: коронованный лев на задних лапах.

 Впервые канатоходец  пляшет у Марины в 1913 и 1914 годах: это

одни и те же стихи, несколько отредактированные для поэмы «Ча-

родей»:

 

В плаще из разноцветных блесток,

Под говор напряженных струн

На площадь вылетел подросток,

Как утро - юн!

 

- Привет, миледи и милорды!

Уже канат дрожит тугой

Под этой маленькой и твердой

Его ногой.

 

В своей чешуйке многозвездной,

- Закончив резвый пируэт -

Он улыбается над бездной,

Подняв берет.

 

 Этому раннему канатоходцу веришь больше всего: ведь он не мог

еще быть символом неустойчивости в любви или в жизни - этого в

те поры у Марины еще не проглядывалось.  Напротив, были - дом,

юный любимый и любящий муж,  маленькая дочка... Жизнь всячески

ей улыбалась.  Подросток как будто выскочил из глубин  прошло-

го...

 Как он напоминает юнгу,  плящущего на канате над бушующим мо-

рем! Но  на этот раз это девочка:  в одном из стихов 1920 года

есть слова:

 

Только тогда - как будто -

Юбочку ты носил...

 

                            - 92 -

 

 Конечно, без  трико на канате не попляшешь, а в «чешуйке мно-

гозвездной» кто разберет - он это или она?...

 Девчонка росла, вот она уже девушка, вот у нее уже первый ми-

лый, через некоторое время - второй, а там и третий...

 В 1920 году канатоходец заплясал в Марининых стихах с удвоен-

ной силой.

 

Там, на тугом канате,

Между картонных скал,

Ты ль это, как лунатик,

Приступом небо брал?

 

 В это же время идет ее осмысление этой роли - плясать в жизни

на канате, а не ходить, как все, по земле. Она все больше ощу-

щает себя  -  «плясуньей  длинногой»  в своей неустроенности и

внутренней сердечной неустойчивости.  Но ясно одно: чем родил-

ся, тем и живи.

 

Долг плясуна - не дрогнуть вдоль каната,

Долг плясуна - забыть, что знал когда-то

Иное вещество,

Чем воздух - под ногой своей крылатой!

Оставь его. Он - как и ты - глашатай

Господа своего.

 

И продолжение этого разговора - в других стихах:

 

Обоим нам - вниз головой

В рай прыгать. - Там решат,

Что лучше: мой ли цирковой,

Твой ли морской канат.

 

 Но самое страшное замаячило уже давно, еще в 1914-м: канат-то

непрочен, вот-вот разорвется, и тогда - конец.

 

На кажется  - надтреснутом - канате

Я - маленький плясун.

 

 И вот  однажды  - свершилось:  уже взрослая танцовщица разби-

лась. Стихи-картина 1920 года так и называются «Смерть танцов-

щицы», и  рассказаны  они как будто голосом медиума,  которому

открылся иной, сновиденный мир:

 

Вижу комнату парадную,

Белизну и блеск шелков.

Через все - тропу громадную -

- Черную - к тебе, альков.

 

В головах - доспехи бранные

Вижу: веер и канат.

- И глаза твои стеклянные,

Отражавшие закат.

 

 Да, это именно она: в головах канат, на котором она плясала и

веер, постоянный ее спутник, зажимаемый в руке - он помогал ей

удерживать равновесие. Вообще-то, такому балансированию учили

еще в  Коринфской школе гетер,  и склонность снова и снова во-

зобновлять это умение идет из самых глубинных истоков ее  выс-

 

                            - 93 -

шего, вечного «Я».  И послужить Афродите она в этой жизни тоже

успела: к ее алькову вон сколько следов, настоящая черная тро-

па... И  сама  она  горела  любовью и радовалась жизни,  но не

больше 25 лет...

 Следы от этого падения всплывали иногда в снах Марины Цветае-

вой: «Вот падаю с сорокового сан-францизского этажа» - одно из

ее ночных впечатлений. И даже вхождение в сон напоминало срыв:

«Рухаешь!» «как с тысячефутовой лестницы без перил».  Случай-

ное совпадение? Но в нашей жизни нет ничего случайного...

.

                            - 94 -

 

          Д И Т Я   Р А З Г У Л А   И   Р А З Л У К И

 

 

 В следующей жизни она родилась цыганкой.

 Х век.  Бродячие выходцы из Индии - а кто-то считает,  что из

Египта, - уже достигли Европы.  Они вольно кочуют, не зная гра-

ниц, не сливаясь с народами, около которых разбивают свои шат-

ры, подчиняясь  своим законам. У них есть свой цыганский царь -

его еще называют «барон»,  он-то и следит,  чтобы вековые  цы-

ганские порядки  выполнялись.  Песня и пляска сопровождает всю

их жизнь,  дикая свободная любовь порой  посещает  их  сердца.

Первозданная воля  поет  в их душах и гонит их все вперед.  Но

закон... Их первая доблесть - воровство, но это и обязанность:

никто из  них  не  имеет  права прийти в чужой дом и ничего не

унести с собой.  Тащи все,  что плохо лежит - первая их  запо-

ведь. Денежный  промысел  - тоже закон табора. Как хочешь,  но

деньги чтобы принес - или что-нибудь вместо них.  Пой,  пляши,

гадай или люби - с разрешения барона или мужа - и все за деньги.

Гаданье у женщин - первый промысел.  Но у цыган к этому природ-

ный дар, и многие предсказывают очень точно, а если нужно - мо-

гут и заговором помочь.

 Марина нашла  первую свою цыганку - Мариулу - как только нау-

чилась читать - в 4 года.  Она прочитала  пушкинских «Цыган»

и   тогда  же  страстно  ее  полюбила  -  как  любят  все

созвучное, родное, - или самого себя. И позже часто себя Мариу-

лой - ощущала. Маринина маленькая дочка,  видимо,  рано впитала

эту позицию матери и в своих семилетних стихах ее такой увидела:

 

Волны спят и несутся далече,

А цыгане поют и крадут.

В их телегах походных заря:

Мариулы, Марины.

 

 В то  же  самое время появились и Маринины стихи - осмысление

своей глубинной связи с бродячим племенем.  Может быть,  этому

способствовала цыганка, жившая в их борисоглебском дворе?

 

Та ж молодость, и те же дыры,

И те же ночи у костра...

Моя божественная лира

С твоей гитарою - сестра.

 

Нам дар один на долю выпал:

Кружить по душам, как метель.

- Грабительница душ! - Сей титул

И мне опущен в колыбель!

 

В тоске заламывая руки,

Знай: не одна в тумане дней

Цыганским маревом разлуки

Дурманишь молодых князей.

 

Знай: не одна на ножик вострый

Глядишь с томлением в крови, -

Знай, что еще одна... - Что сестры

В великой низости любви.

 

 «Цыганская страсть  разлуки» - читаем мы в одном из Марининых

 

                            - 95 -

стихов. И можно подумать,  что она сама этой разлуки -  хочет.

Просто так уж все в жизни складывается ... Когда не уходит о н

- приходится следовать за табором ей, Мариуле.

 

Дитя разгула и разлуки,

Ко всем протягиваю руки.

 

Тяну, ресницами плеща,

Всех юношей за край плаща.

 

Но голос: - Мариула, в путь! -

И всех отталкиваю в грудь!

 

 Но основной цыганский разгул не оставлял ее в первую половину

1917 года.  Она как будто снова перенеслась в те канувшие вре-

мена, когда она, молодая и вольная, бродила с табором - помни-

те, еще раньше она вспоминала в стихах «за колесом - колею»?

Как она тут же признавалась,  что любит «запах кочевий и шуб»?

А ее сестра рассказывала что  маленькая Марина в игре брала

себе запах конского пота,  страстно любимый,  Асе же уступала

запах дегтя ...

 И вот,   в  начале  1917-го она снова цыганка и живет простой

первозданной жизнью.

 

Милые спутники, делившие с нами ночлег!

Версты и версты, и версты и черствый хлеб...

 

Рокот цыганских телег,

Вспять убегающих рек -

Рокот...

 

Ах, на цыганской, на райской, на ранней заре

Помните жаркое ржанье и степь в серебре?

Синий дымок на горе,

И о цыганском царе -

Песню...

 

В черную полночь, под пологом древних ветвей,

Мы вам дарили прекрасных - как ночь - сыновей,

 

Нищих - как ночь - сыновей...

И рокотал соловей -

Славу...

 

Не удержали вас, спутники чудной поры,

Нищие неги и нищие наши пиры.

Жарко пылали костры,

Падали к нам на ковры -

Звезды...

 

 В одном из стихотворений Марина берет нас с собой в самую гу-

щу цыганской толпы,  в сумятицу скачки, выпивки и любовных пе-

реплетений. Не ее ли это свадьба была когда-то  т а к о й ?

.

                            - 96 -

 

Из-под копыт

Грязь летит.

Перед лицом

Шаль - как щит.

Без молодых

Гуляйте, сваты!

Эй, выноси,

Конь косматый!

 

Не дали воли нам

Отец и мать,

Целое поле нам -

Брачная кровать!

Пьян без вина и без хлеба сыт, -

Это цыганская свадьба мчит!

 

Полон стакан,

Пуст стакан.

Гомон гитарный, луна и грязь.

Вправо и влево качнулся стан.

Князем - цыган!

Цыганом - князь!

 

Эй, господин, берегись, - жжет!

Это цыганская свадьба пьет!

 

Там, на ворохе

Шалей и шуб,

Звон и шорох

Стали и губ.

Звякнули шпоры,

В ответ - мониста.

Свистнул под чьей-то рукою

Шелк.

Кто-то завыл как волк,

Кто-то как бык храпит.

- Это цыганская свадьба спит.

 

 Гуляют «сваты», родственники, кто угодно, только не «молодые»

- они-то без вина пьяны,  без хлеба сыты - своей любовью, и не

надо им ничего, кроме чистого поля, да неба над головой.

 Воспоминание о  т а к о й  свободе - для любви - у Марины прос-

нулось еще в 17 лет, когда, испытав первое настоящее, хотя еще

бесплотное чувство, она призывала:

 

На солнце, на ветер, на вольный простор

Любовь уносите свою!

Чтоб только не видел ваш радостный взор

Во всяком прохожем судью.

 

 Да, трудно в нашем обществе быть жрицей Афродиты...   Того  и

гляди - осудят.

 В этом воплщении у цыганки были дети,  была и старость.   Вот

тогда-то она и стала гадалкой,  ворожеей. «Мне - что? Я старуха,

мое время прошло» - повторяет цыганка в цветаевских стихах.  И

ворожит Марине, ворожит ...

 Марина всю жизнь охотно обращалась к картам -  погадать  и  к

гадалкам - услышать - и в юности,  и в 44 года. В мае 1917-го,

 

                            - 97 -

похоже,  цыганка нагадала ей беду,  когда ничего в России еще

не свершилось,   кроме Февральской революции,  и у Марины дома

все было - с виду - порядке.

 

В очи взглянула

Тускло и грозно.

Где-то ответил - гром.

- Ох, молодая!

Дай погадаю

О земном талане твоем.

 

Синие тучи свились в воронку.

Где-то гремит, - гремят!

Ворожея в моего ребенка

Сонный вперила взгляд.

 

- Что же нам скажешь?

- Все без обману.

- Мне уже поздно,

Ей еще рано...

- Ох, придержи язык, красота!

 

Что до поры говорить: не верю!-

И распахнула карточный веер

Черная - вся в серебре - рука.

 

- Речью дерзка,

Нравом проста,

Щедро живешь,

Красоты не копишь.

В ложке воды тебя - ох - потопит

Злой человек.

 

Скоро в ночи тебе путь нежданный

Линии мало,

Мало талану, -

Позолоти!

 

И вырастает с ударом грома

Черный - на черном - туз.

 

 Если верить датам под стихами, Марина через день снова идет к

гадалке - на этот раз за помощью: заговорить ту беду,   что  ей

нагадана. И уже состарившаяся Мариула, а цикл так и назван «Ма-

риула» - заговаривает ее, защищпридет следующий, обязательно найдется кто-нибудь. Только ведь

все это совсем не то, чего ей хотелось!

 И вот  уже  жизнь  промелькнула,   и  внуки у нее подрастают,

взрослые вопросы задавать стали.

 

- Ты расскажи нам про весну! -

Старухе внуки говорят.

Но, головою покачав,

Старуха отвечала так:

- Грешна весна,

Страшна весна.

 

- Так расскажи нам про Любовь! -

Ей внук поет, что краше всех.

Но, очи устремив в огонь,

Старуха отвечала: - Ох!

Грешна любовь,

Страшна любовь!

 

И долго-долго на заре

Невинность пела во дворе:

- Грешна любовь,

- Страшна любовь...

 

 Какое стертое воплощение-тень! Как будто забывшее все - и се-

бя тоже.  А,  может быть,  именно через такую обездоленность и

трудовое преодоление и начинается постепенный подъем?

.

                            - 102 -

 

            Б Е З В Е С Т Н А Я   М О Н А Х И Н Я

 

 Х111 век, Италия, католический монастырь. Девочка попала сюда

младенцем-подкидышем и выросла в монастырском приюте. Доброй и

ласковой наставнице удалось пробудить в ребенке жаркую  любовь

к Богу, и вот теперь это одухотворенная девушка, жаждущая под-

вига и готовая к постригу.  Как жарко молится она Деве  Марии,

как любит  Младенца Христа!  Как долго и прилежно переписывает

монастырские книги, размножает их или обновляет ветхие.

 Е.И.Рерих в 1924 году приводит  слова  своего  Высшего Настав-

ника Мориа о Марии Магдалине: «Мария избрала жизнь неизвестной

монахини  в Х111 веке. Переписала и спасла много полезных учений».

 Этой девушке не надо никакой иной жизни - да она ее и не зна-

ет, - она довольна той, какую ведет.

 

Утро. Надо чистить чаши,

Надо розы поливать.

 

Полдень. Смуглую маслину

Держат кончики перстов.

 

Колокол звонит. Четыре.

Голос. Ангельская весть.

 

Розы политы вторично.

Звон. Вечерняя заря.

 

Ночь. Чугунная решетка.

Битва голосов и крыл.

 

 Эти строки написаны двадцатишестилетней Мариной,  но еще в 17

лет одну из своих ипостасей она назвала Анжеликой - ангельской:

 

Темной капеллы, где плачет орган,

Близости кроткого лика!..

Счастья земного мне чужд ураган:

Я - Анжелика.

 

 «За всех страдать под звук органа» мечтает она - в числе про-

чего - в это же время. Потому «в числе прочего», что чувству-

ет вторую свою сущность - колдунью Эву. Она еще только намека-

ет о своем присутствии,  неясно угадывается,  но,  может быть,

именно оттого в груди у ее  далекой  предшественницы  ночью  -

«битва голосов и крыл»?  Что-то уже все громче возражает Анже-

лике, хотя монастырская послушница недавно стала «Белой монаш-

кою скромной, - Парой опущенных глаз». Правда, Христова не-

веста, выросшая в монастыре, пока  э т о г о  своего второго по-

тока не осознает и все жарче молится по утрам,  все упорнее

занимается перепиской книг. Это ее послушание.

 Именно этими словами летом 1921 года обозначит Марина Цветаева

свой подвижнический труд - аналогичный тому,  монашескому: перебели-

вание -  переписывание  -  печатными  буквами  рукописи  книги

С.М.Волконского, «более 1000 страниц»,  - в виде дружеской по-

мощи. Поистине каторжная работа!  Марина Цветаева ее так и на-

зывает: «застеночная шахта». Ни дать, ни взять - застенок руд-

ника. И еще:

.

                            - 103 -

 

Я раб, свои взлюбивший цепи,

Благословляющий Сибирь.

 

 Полное отрешение от жизни - «покойник,  возлюбивший гроб».  И

заключает в письме к Ланну:  «Это мое  п о с л у ш а н и е» -

как будто голосом  т о й  монахини, из Х111 века ...

 У 11-летней Марины в ее детстве был почти целый год  светлого

героико-религиозного настроя  в закрытом французском пансионе в

Лозанне. Дошло до того,  что Маринина мать из Италии,  где лечи-

лась от чахотки, писала мужу в Москву: «Это просто невероятно,

какие воспитатели эти католики!  Это какие-то монахини  стано-

вятся, а не девочки». Анастасия Ивановна, сестра Марины,  вспоми-

нает: «Когда наставал вечер,...мы тихо  вставали  с  постелей,

становились на колени на коврики и начинали молиться. Усталые,

мы засыпали, счастливые исполненным долгом». А когда в пансион

приехала религиозная подвижница и аскетка М-ль Жанн,  Марина

«с первого взгляда страстно привязалась к ней». Теперь «все сво-

бодное от  классных  и  домашних занятий время она проводила в

комнате м-ль Жанн».  И характер Марины изменился сразу: «где

был ее крутой нрав,  ее вспышки гордости, дерзости?» Она стала

неузнаваема. В одиннадцать лет она впервые исповедалась...

 Как жаль, что ей не удалось подольше пробыть в этом пансионе!

В изменившихся условиях она снова вернулась к своему  прежнему

«я»...

 Монашеская ипостась иногда появлялась в жизни Марины  Цветае-

вой, и  была  желанной  не только в стихах,  но и воплощенной.

Вот, 17-летняя, она клянется: «Мой любимый, я буду чиста!», а в

18 лет - молится:

 

Дай мне душу, Спаситель, отдать - только тени

В тихом царстве любимых теней.

 

 В конце 1918 года она снова видит себя в монастыре:

 

А всему предпочла

Нежный воздух садовый.

В монастырском саду,

Где монашки и вдовы,

 

- И монашка, и мать -

В добровольной опале

Познаю благодать

Тишины и печали.

 

Благодать ремесла,

Прелесть твердой основы

- Посему предпочла

Нежный воздух садовый.

 

В неизвестном году

Ляжет строго и прямо

В монастырском саду -

Многих рыцарей - Дама,

 

Что казне короля

И глазам Казановы -

Что всему предпочла

Нежный воздух садовый!

 

                            - 104 -

 

 И новые мечты - о том же - в 1921 году, но чем она старше, тем

труднее становится борьба с собой: «кажется, и смерть не разве-

дет» с молодостью и молодым кипением крови...

 Всплыв в ней,  всякий раз монашеская ипостась вызывала бурное

оттолкновение: «- Так, нахлобучив кулаком скуфью, не плакала -

царевна Софья!» - Образ рыдающей монахини, насильно заточенной

в четыре монастырские стены.  Нет,  Марина не готова к подвигу

иночества, ее снова и снова призывает к себе Афродита.

 ... Кто  загляделся  на юную монашку через чугунную решетку

монастыря? К кому она,  как стемнело,  вышла туда же на свида-

ние? Как ей удалось покинуть монастырь? Чем кончился ее побег?

Все это не так важно - монахиней она не осталась...  В  борьбе

Анжелики и Эвы победила колдунья.

.

                            - 105 -

 

      Д Е В Ч О Н К А   В   Ш Л Е М Е   О Г Н Е Н Н О М

 

 В следующий  раз  она родилась снова в Англии,  ее вересковые

заросли так узнаваемы !  Х1У век. Рыжекудрая девчонка - совсем

еще подросток,  лет тринадцати, - живет с родителями в малень-

ком селении на берегу большого озера.  Может быть, это Ирлан-

дия? Она, как и полагается, часто ходит в храм, и ей это нра-

вится: там так прекрасно на  органе  играет  пастор,   молодой

синеглазый красавец со светлым лицом.

 Три Марининых стихотворения лета 1916 года - как три картины,

продолжение одна другой.  И в них - вся жизнь.  Возможно,  это

был ее сон, один из тех, про которые она через 7 лет писала

А.Бахраху: «Все не как у людей. Могу жить только во сне, кото-

рый снится: вот падаю с сорокового сан-францизского этажа, вот

рассвет и меня преследуют,  вот чужой - и - сразу - целую, вот

сейчас убьют - и лечу.  Я не сказки рассказываю,   мне  снятся

чудные и страшные сны,  с любовью, со смертью, это моя настоя-

щая жизнь, без случайностей, вся роковая, где все сбывается».

 

Наездницы, развалины, псалмы,

И вереском поросшие холмы,

И наши кони смирные бок о бок,

И подбородка львиная черта,

И пасторской одежды чернота,

И синий взгляд, пронзителен и робок.

 

Ты к умирающему едешь в дом,

Сопровождаю я тебя верхом.

(Я девочка, - с тебя никто не спросит!)

Поет рожок меж сосенных стволов...

- Что означает, толкователь снов,

Твоих кудрей довременная проседь?

 

Озерная блеснула синева,

И мельница взметнула рукава,

И, отвернув куда-то взгляд горячий,

Он говорит про бедную вдову...

Что надобно любить Иегову...

И что не надо плакать мне - как плачу...

 

Запахло яблоками и дымком,

Мы к умирающему едем в дом,

Он говорит, что в мире все нам снится...

Что волосы мои сейчас как шлем...

Что все пройдет... Молчу - и надо всем

Улыбка Даниила-тайновидца.

 

 Даниил-тайновидец, тот самый,  библейский, которого не растер-

зали львы - так был он свят и чист, - он-то видит то чувство,

что ощутимо витает между ними,  хотя оно под запретом:  у него

обет безбрачия. Судя по всему, в этой картинке слова «пастор» и

«кирка» -  только обозначения священнослужителя и храма Божия.

Орган - принадлежность католического костела,  а сам священник

- ксендз  -  в  силу своего сана не имеет права знать женщину.

«Надо любить Бога,  - поучает он,  - а уныние -  тяжкий  грех.

Истинная жизнь в мире Божием, а на земле все бренно и преходя-

ще, а потому - не более,  чем сон.» Хотя взгляд  свой,  готовый

выдать его, он прячет, но не в силах все же совладать с собой.

«Какие у тебя волосы! Настоящий шлем огненный!» - непроизвольно

 

                            - 106 -

вырывается у него...

 А однажды  вечером  девчонка  приходит к нему домой и явно дает

понять, что на нем для нее свет - луч  -  клином  сошелся.  Ее

вовсе не устраивает его отстраненная позиция - ведь она не раз

замечала,  к а к  он на нее смотрит.

 

Села я на подоконник, ноги свесив.

Он тогда спросил тихонечко: Кто здесь?

- Это я пришла. - Зачем? - Сама не знаю.

- Время позднее, дитя, а ты не спишь.

 

Я луну увидела на небе,

Я луну увидела и луч.

Упирался он в твое окошко, -

Оттого, должно быть, я пришла...

 

О, зачем тебя назвали Даниилом?

Все мне снится, что тебя терзают львы!

 

 Третьи стихи - продолжение - появились через день:

 

В полнолунье кони фыркали,

К девушкам ходил цыган.

В полнолунье в красной кирке

Сам собою заиграл орган.

 

По лугу металась паства

С воплями: «Конец земли!»

Утром молодого пастора

У органа - мертвого нашли.

 

На лице его серебрянном

Были слезы. Целый день

Притекали данью щедрой

Розы из окрестных деревень.

 

А когда покойник прибыл

В мирный дом своих отцов -

Рыжая девчонка Библию

Запалила с четырех концов.

 

 Вот и конец богомольной девчонке: не получила - в свое владе-

ние - чистого, небесного, - и рассталась с Богом. А дальше что?

 Не ее ли голос раздается откуда-то с земли,  с травы,  из-под

куста?

 

А пока твои глаза

- Черные - ревнивы

А пока на образа

Молишься лениво -

Надо, мальчик, целовать

В губы - без разбору.

Надо, мальчик, под забором

И дневать и ночевать.

.

                            - 107 -

 

И плывет церковный звон

По дороге белой.

На заре-то - самый сон

Молодому телу!

(А погаснут все огни -

Самая забава!)

А не то - пройдут без славы

Черны ночи, белы дни.

 

Летом - светло без огня,

Летом - ходишь ходко.

У кого увел коня,

У кого красотку.

- Эх и врет, кто нам поет

Спать с тобою розно!

Милый мальчик, будет поздно,

Наша молодость пройдет!

 

Не взыщи, шальная кровь,

Молодое тело!

Я про бедную любовь

Спела - как сумела!

Будет день - под образа

Ледяная - ляжу.

- Кто тогда тебе расскажет

Правду, мальчику, в глаза?

 

 Ах, зачем она тогда сожгла Библию? Как будто вместе с ней все

самое светлое отодвинулось куда-то,  чем-то  запечаталось,  и

несет теперь ее по жизни каким-то злым ветром, и не может она

остановиться, как будто себе не принадлежит...

 

Не моя печаль, не моя забота,

Как взойдет посев.

То не я хочу, то огромный кто-то:

И ангел и лев.

 

Стерегу в глазах молодых - истому,

Черноту и жар.

Как от сердца к сердцу, от дома к дому

Вздымаю пожар.

 

Разметались кудри, разорван ворот...

Пустота! Полет!

Облака плывут, и горящий город

Подо мной плывет.

 

 Все сердца, все дома вспалила - и что же? В душе пусто, а ве-

тер все куда-то гонит...

 А что  потом?  И  как будто ответом из дали времен - к нам до-

носится:

.

                            - 108 -

 

А потом поили медом,

А потом поили брагой,

Чтоб потом на месте лобном,

На коленках признавалась

В несодеянных злодействах!

 

Опостылели мне вина,

Опостылели мне яства.

От великого богатства

Заступи, заступник - заступ!

 

 Рано погибла девчонка, и, наверное, не своей смертью...

.

                            - 109 -

 

                   С Ы Н    П Р А В Н У К А

 

 

 На этом женские воплощения временно прерываются.  В ХУ веке ро-

дится Франсуа Вийон - достойным продолжателем ночного каторжно-

го князя, хотя бы и раскаявшегося, - его «сыном» по линии Ян.

Веселым прожигателем жизни, певцом и  автором куплетов  - не в

стиле ли античных ямбов,  озорно обличающих все и всех вокруг?

Это за  него  выговаривала Марина павшего до разбоя «правнука»

героического спартанца:

 

Ты разбойнику и вору

Отдал сына дорогого,

Княжью кровь высокородную

Бросил псам на площади.

 

Полотенцем ручки вытер...

- Правнук, ты дурной родитель.

 

«Княжья кровь высокородная» идет от египетского фараона, отту-

да же духовность и высота в мужской линии цветаевских воплоще-

ний - но,  Боже мой!  - каким многовековым мусором теперь  все

это засыпано!

 Дитя улиц и площадей,  вольный школяр,  искатель впечатлений и

приключений, Франсуа постоянно ходит по краю жизни.  Но сквозь

его бурную колобродь гуляки и шелопая, явно  пробивается светлая

струя благих намерений. Душа в его стихах шепчет Телу разумные

слова, но Тело досадливо отмахивается. Однако,  его  как  будто

бы защищает Провидение и трижды ему удается - в последний миг!

- избежать виселицы. На поэтическом турнире  в Блуа он,  как бы

вспомнив высоты прошлых Посвящений,  пишет стихи-шедевр, в ко-

торых - как в зернышке - заключена будущая Марина Цветаева с

ее двойным - полюсным - видением мира - с позиции земной - и

небесной. Вот хотя бы эта строфа:

 

Мне из людей понятен только тот,

Кто лебедицу вороном зовет.

Я сомневаюсь в явном, верю чуду.

Нагой, как червь, пышнее всех господ.

Я всеми принят, изгнан отовсюду.

 

 Это - цветаевский «желтоглазый предок».

 В своем «Большом завещании» он весело признается:

 

Его отправили в изгнанье,

Но что Париж, что Руссильон,

Везде о нем воспоминанья

Остались у девиц и жен.

Везде не унимался он,

Любой красотке угождая,

И был по-прежнему силен,

Юдоль земную покидая.

 

 В ХУ1 веке он снова пришел в этот мир - на сей раз Дон-Жуа-

ном, вернее, доном Хуаном, испанцем.

 

 

                            - 110 -

                   К О Р О Л Ь   В О Р О В

 

 Дон Хуан Севильский, хоть это и реальное лицо, но кто только о

нем ни писал!  Его так усердно разглядывали  -  сквозь  века,-

что, видимо, он, поэтами и драматургами больше  с о з д а н

как воплощение своеобразной философии мужской вседозволенности

и  безнаказанности, чем описан в его реальной жизни.

 Дон Хуан - легкомысленный,  влюбчивый озорник,  ему доставляет

удовольствие выхватывать  девушек  из-под  носа  у  жениха или

вздыхателя и тем ломать их жизнь,  а после уходить от  возмез-

дия, кинув тень на другого.  Притом он еще и задира,  отчаянно

храбр, и его поединки кончаются смертью противника. Пушкин на-

деляет его даром стихосложения, - так, может быть он и во время

поединка слагал куплеты, как Сирано де Бержерак: «Я вас убью в

конце посылки»?

 У Марины Цветаевой Дон-Жуан почти бесплотен, он больше тень или

символ, и она упорно называет его кастильским.

 

И была у Дон-Жуана - шпага,

И была у Дон-Жуана - Донна Анна.

Вот и все, что люди мне сказали

О прекрасном, о несчастном Дон-Жуане.

 

Но сегодня я была умна:

Ровно в полночь вышла на дорогу,

Кто-то шел со мною в ногу,

Называя имена.

 

И белел в тумане посох странный...

- Не было у Дон-Жуана - Донны Анны!

 

 Не было Донны Анны - значит не было той неожиданно  налетев-

шей любви,  которая  поразила  и подняла над обычным озорством

пушкинского дона  Гуана.  Никогда  не  полюбивший  цветаевский

Дон-Жуан ближе к первому его варианту,  к дону Хуану  Тенорио,

каким его видит в 17 веке Тирсо де Молина.

 Свое впечатление от внешности Дон-Жуана Марина Цветаева описы-

вает как аналогию с тем,  кто ей в этой жизни его напоминает -

всем собой,  нацеленным на то же самое - выкрадывание  женских

сердец.

 

И разжигая во встречном взоре

Печаль и блуд,

Проходишь городом - зверски-черен,

Небесно-худ.

 

Томленье застланы, как туманом,

Глаза твои.

В петлице - роза, по всем карманам -

Слова любви!

 

Да, да. Под вой ресторанной скрипки

Твой слышу - зов,

Я посылаю тебе улыбку,

Король воров!

.

                            - 111 -

 

И узнаю, раскрывая крылья -

Тот самый взгляд,

Каким глядел на меня в Кастилье -

Твой старший брат.

 

 Этот «старший  брат»  многих  последующих Дон-Жуанов, молодой

высокопоставленный повеса ХУ1 века,  вполне соответствует пси-

хологическому идеалу мужчины, нарисованному Мариной в

одном из стихов «К Сонечке».

 

Берегись того, кто утром

Подымается без песен,

Берегись того, кто трезвым

- Как капель - ко сну отходит,

 

Кто от солнца и от женщин

Прячется в собор и в погреб,

Как ножа бежит - загару,

Как чумы бежит - улыбки.

 

Стыд и скромность, сигарера,

Украшенье для девицы,

Украшенье для девицы,

Посрамленье для мужчины.

 

Такой Дон-Жуан одной рукой держит Франсуа Вийона,  другой  тя-

нется в 18 век,  к Лермонтову,  в ряду цветаевских  воплощений

тоже уже описанному .

Жизнь на-авось,  с расчетом на безнаказанность, в подчеркнутом

безбожии, с налетом внешней набожности.  «А мне - мне  напле-

вать!» -  это голос Тела Вийона в ответ на увещевания Души.  У

дона Хуана что-то сходное - легкомысленное отодвигание мысли о

возмездии:

 

- Знай, коль ты солгал,

Гнев тебя сразит.

- Ну, до этого далеко!

 

 «Прожигай жизнь!» - девиз обоих.

 Черты такого сознательного озорства проступают и у Лермонтова

- непосредственного предшественника Цветаевой: он завлекал де-

вушек, заставляя   в себя влюбляться,  а потом оставлял их.

Такой же демонической склонностью наделен и «Герой нашего вре-

мени» - Печорин, литературное дитя Лермонтова. И тот и другой,

по существу,  вариант дона Хуана, оказавшегося в высших кругах

России 19 века.  Рука, тянущаяся к Лермонтову из Испании, как

будто вручает ему эстафету...

 Но Лермонтов  всю  жизнь  носил в душе свою «Донну Анну» - Ва-

реньку Лопухину, - не прикоснувшись к ней, и буквально блокиро-

ванный этой своей неотвязной любовью.  Масса женщин была в его

повседневности - но любовь,  как будто возмездие за донжуанство, не от-

пускала до самой смерти.

 И молитва вошла в его жизнь вместе с большим чувством,  и небо

манило его своей высотой и несказанностью.

 

                            - 112 -

 У Дон-Жуана-Лермонтова его неблаговидная роль уже  о с о з н а-

н а - хотя бы тем,  что он живописал Печорина,  он - на пути к

иступлению...

 У Марины Цветаевой эта мужская ипостась просыпается встречей с

человеком, которого она с некоторого момента видит Дон-Жуаном.

В ее же жизни нередко действует другой персонаж - проступающая

из ее недр женщина,  по сути своей аналогичная Дон-Жуану  -

Кармен. И  однажды  Марине становится ясно - да ведь они же -

одно и то же, только разного пола! И вот  - их встреча под луной:

 

Ровно - полночь.

Луна - как ястреб.

- Что - глядишь?

- Так - гляжу!

 

- Нравлюсь? - Нет.

- Узнаешь? - Быть может.

- Дон-Жуан я.

- А я - Кармен.

 

 Это и есть следующее воплощение мятущегося Духа - Кармен.

.

                            - 113 -

 

                         Г И Т А Н А

 

 Ах, до чего же в цветаевских стихах,  в ее собственном ощущении,

Кармен настоящая,  прямо - по  Мериме.

 И не все ли равно, кем реально прожила Марина  т у  свою жизнь,

каким именем  назывался тот комплекс качеств и психологических

особенностей, которые у нас связываются с  образом  Кармен  -

жизнелюбивой, неуправояемой,   вольной   цыганки,   вылетевшей

из-под пера французского писателя!

 ХУ11 век. Снова Испания, опять - цыганка с типичными замашками

своего племени, гитана и обольстительница, горячая и коварная,

готовая умереть, но не отдать свою свободу. В своей богоостав-

ленности, темной преданности Князю тьмы,  она прямое продолжение

рыжекудрой девчонки, с горя запалившей когда-то Библию.

 

Спят трещотки и псы соседовы, -

Ни повозок, ни голосов.

О, возлюбленный, не выведывай,

Для чего развожу засов.

 

Юный месяц идет к полуночи:

Час монахов - и зорких птиц,

Заговорщиков час - и юношей,

Час любовников и убийц.

 

Здесь у каждого мысль двоякая,

Здесь, ездок, торопи коня.

Мы пройдем, кошельком не звякая

И браслетами не звеня.

 

Уж с домами дома расходятся,

И на площади спор и пляс...

Здесь, у маленькой Богородицы,

Вся Кордова в любви клялась.

 

У фонтана присядем молча мы

Здесь, на каменное крыльцо,

Где впервые глазами волчьими

Ты нацелился мне в лицо.

 

Запах розы и запах локона,

Шелест шелка вокруг колен...

О, возлюбленный, - видишь, вон она -

Отравительница! - Кармен.

 

 Снова встреча:  она отравительница, со своей «сладкою отравою»,

которой сводит с ума юношей,  - и он с «глазами  волчьими»,  и

хваткой разбивателя сердец. Так она снова гуляет по ночной Кор-

дове с Дон-Жуаном? Впрочем, и не только с ним.

 

В черной шали с большим розаном

На груди, - как спадет вечер,

С рыжекудрым, розовым

Развеселым озорем

Разлюбезные - поведу - речи.

.

                            - 114 -

 

Серебром меня не задаривай,

Крупным жемчугом материнским,

Перстеньком с мизинца.

Поценнее хочу гостинца:

Над станицей - зарева!

 

 Только зарева, только полыхания - своего и зажженных ею сердец

хочет Кармен. Только огня...

 Это она,  Кармен, советует - цветаевскими устами - пятилетней

девочке, Марининой дочке Але:

 

А когда - когда-нибудь - как в воду

И тебя потянет - в вечный путь,

Оправдай змеиную породу:

Дом - меня - мои стихи - забудь.

 

Знай одно: что завтра будешь старой.

Пей вино, правь тройкой, пой у Яра,

Синеокою цыганкой будь.

Знай одно: никто тебе не пара -

И бросайся каждому на грудь.

 

Ах, горят парижские бульвары!

(Понимаешь - миллионы глаз!)

Ах, гремят мадридские гитары!

(Я о них  п и с а л а  -  столько раз!)

 

Знай одно: (твой взгляд широк от жара,

Паруса надулись - добрый путь!)

Знай одно: что завтра будешь старой,

Остальное, деточка, - забудь.

 

 Но не в добрый час входит в Маринину жизнь Кармен:  она явля-

ется к  ней на выручку,  когда сердцу из рук вон плохо,  когда

небо рушится и любовь поворачивается уходящей спиной.

 

Кто покинут - пусть поет!

Сердце - пой!

 

 Вот для  такого  пения  - да еще и с пляской - и нужна Кармен.

Цветаевская Кармен - с горя...  И в одном цикле Марининых сти-

хов об этом сказано - открытым текстом.

«Любви старинные туманы» - прелестная сцена расставания  дво-

их, конец любви,  соизмеримый с отъездом за океан,  в Индию, в

Англию или на еще какой-нибудь край света. Отъезжает - он, она

- остается. Символическое выражение его - инициатора разрыва и

ее - страдающей жертвы.

 

Смывает лучшие румяна -

Любовь. Попробуйте на вкус,

Как слезы - солоны. Боюсь,

Я завтра утром - мертвой встану.

 

Из Индии пришлите камни.

Когда увидимся? - Во сне.

- Как ветрено! - Привет жене,

И той - зеленоглазой - даме.

 

 

                            - 115 -

Ревнивый ветер треплет шаль.

Мне этот час сужден - от века.

Я чувствую у рта и в веках

Почти звериную печаль.

 

Такая слабость вдоль колен!

- Так вот она, стрела Господня! -

- Какое зарево! - Сегодня

Я буду бешеной Кармен.

 

     —————

 

Так, руки заложив в карманы,

Стою. Меж нами океан.

Над городом - туман, туман.

Любви старинные туманы.

 

 Удивительная гармония любви и все пронизывающее светлое стра-

дание этих  Марининых  стихов  - и вдруг неожиданное вторжение

Кармен, земной и бешеной, как будто явление из антимира...

 Обезбоженность той,  рыжей  девчонки, что когда-то подпалила

Библию -  она  прошла  через  три  следующие  ее   инкарнации:

Франсуа, Дон-Жуана и Кармен.  Как безнадежно далеки все они от

Бога, как они Им оставлены - своим собственным  в ы б о р о м

- т а к о г о  образа жизни,  с в о е в о л и е м .

 Но Кармен - только такая и есть, и другой она быть  н е

м о ж е т. И в этом выборе своем - невинна, оттого что  т а к о й

родилась. В Цветаевских стихах эта мысль проступает достаточно явно.

Вот сцена  предсмертного  разговора  с аббатом,  пришедшего ее

исповедать, ждущего покаяния.  Но нераскаянной уйдет из  жизни

Кармен...

 

Стоит, запрокинув горло,

И рот закусила в кровь.

А руку под грудь уперла -

Под левую  - где любовь

 

- Склоните колена! - Что вам,

Аббат до моих колен?!

Так кончилась  - этим словом -

Последняя ночь Кармен.

 

 Марина понимает  - за всем этим стоит Князь тьмы,  именно

е г о  ученики и Дон-Жуан, и Кармен.

 

Страстно рукоплеща

Лает и воет чернь.

Медленно встав с колен

Кланяется Кармен.

 

Взором - кого ища?

- Тихим сейчас - до дрожи.

Безучастны в царской ложе

Два плаща.

 

И один - глаза темны -

Воротник вздымая стройный:

- Какова, Жуан? - Достойна

Вашей светлости, Князь Тьмы.

 

 

                            - 116 -

 «Тихий - до дрожи» - взор, адресованный темному Князю, а от аб-

бата - полный отворот - такой видит Кармен Марина. И снова они

- Кармен и Дон-Жуан - рядом, одному Князю, их общему господину

- служа...

 Встреча Кармен  с Дон-Жуаном угадывалась давно, он не раз уже

смотрел на нее то «глазами волчьими», то являлся как старший -

всех последующих Дон-Жуанов - брат. То тревожил воспоминанием

какого-то незнакомца в маске, которого надо узнать - чтобы потом

с ним слиться.

 

И падает шелковый пояс

К ногам его - райской змеей...

А мне говорят - успокоюсь

Когда-нибудь, там, под землей.

 

Я вижу надменный и старый

Свой профиль на белой парче.

А где-то - гитаны - гитары -

И юноши в черном плаще.

 

И кто-то, под маскою кроясь:

- Узнайте! - Не знаю. - Узнай! -

И падает шелковый пояс

На площади - круглой, как рай.

 

 Но вот - встретились ровно в полночь.

- Дон-Жуан я.

- А я - Кармен.

 

 И тут стало ясно: не знакомиться надо, а  у з н а в а т ь  -

каждому самого  себя  -  в  другом.  «Узнаешь?»  -  спрашивает

Дон-Жуан. Это она,  Кармен, должна его узнать. В Марине, женщи-

не, она явно звучит,  а Дон-Жуан как бы  прорезывается  из  смутных

глубин ряда мужских воплощений,  из линии Ян.  И Кармен узнает.

«Быть может» - отвечает она,  но Марина Цветаева уже знает, по-

няла - они одно и то же, только разного пола. В ряду ее разно-

полых воплощений это еще одно знакомство, еще одно слияние Инь

и Ян.  И теперь идти им рука об руку в потоке цветаевского са-

моосознания, в ее попытках изживания толпы своих  предшествен-

ников.

 Какую глубокую родственность ощущает иногда Марина с этой пы-

шущей жизнью цыганкой - и как тогда ее не любить!  И становится

Кармен у нее в такие моменты почти беззащитной девочкой, кото-

рой ничего не надо от людей - только дайте быть самой собой!

 

Божественно, детски плоско

Короткое, в сборку, платье.

Как стороны пирамиды

От пояса мчат бока.

 

Какие большие кольца

На маленьких темных пальцах!

Какие большие пряжки

На крохотных башмачках!

 

А люди едят и спорят,

А люди играют в карты.

Не знаете, что на карту

Поставили, игроки!

 

 

                            - 117 -

А ей - ничего не надо!

А ей - ничего не надо!

- Вот грудь моя. Вырви сердце -

И пей мою кровь, Кармен!

 

 С какой нежностью описывает Марина свою Кармен,  как - рывком!

- распахивает ей свою грудь:  «Люблю!  Хоть ты и можешь только

вырывать из  груди  сердца и пить чужую кровь.  Такая уж видно

уродилась...»

 Но Кармен ведь приходила к ней как выход из любовного страда-

ния, как тот шум,  который делает его менее слышным,  а боль -

менее ощутимой. Она заплясывает момент, закрикивает его - уво-

дит... В этом уводе есть какая-то зачарованность,  и так порой

хочется вырваться  - куда? - чтобы Кармен навсегда успокоилась

где-то позади, где-то в глубинах прошлого, отвязалась, наконец.

И Марина  сама  в эту Кармен стреляет - всеми - о ней - своими

стихами. Особенно - вот этими:

 

Цветок к груди приколот,

Кто приколол, - не помню.

Ненасытим мой голод

На грусть, на страсть, на смерть.

 

Виолончелью, скрипом

Дверей и звоном рюмок,

И лязгом шпор и криком

Вечерних поездов,

 

Выстрелом на охоте

И бубенцами троек -

Зовете вы, зовете,

Нелюбленные мной!

 

Но есть еще услада:

Я жду того, кто первый

Поймет меня, как надо -

И выстрелит в упор.

 

 Марина Цветаева поняла свою Кармен - как надо...

.

                            - 118 -

 

            Ч Е Р Н А Я   С Т Р О Й Н А Я  Т Е Н Ь

 

 ХУ111 век. Почему Марина всегда страстно к нему тянулась и ви-

дела себя живущей  т а м ?  Несколько ее стихов переносят нас в

мир людей, прикрывающихся плащами, путешествующих в дилижансах

- темной таинственной ночью.

 

Ночные ласточки Интриги -

Плащи, - крылатые герои

Великосветских авантюр.

Плащ, щеголяющий дырою,

Плащ вольнодумца, плащ расстриги,

Плащ-Проходимец, плащ-Амур.

 

Плащ, прихотливый, как руно,

Плащ, преклоняющий колено,

Плащ, уверяющий: - темно...

Гудок дозора. - Рокот Сены.

Плащ Казановы, плащ Лозена. -

Антуанетты домино.

 

Но вот, как черт из черных чащ -

Плащ - чернокнижник, вихрь - плащ,

Плащ - вороном над стаей пестрой

Великосветских мотыльков.

Плащ цвета времени и снов -

Плащ Кавалера Калиостро.

 

 Франция, легкая, веселящаяся французская аристократия, Франция

-рококо,  накануне  своей Голгофы - каскада революций в конце

века.

 

Век коронованной Интриги,

Век проходимцев, век плаща!

- Век, коронованный Голгофой! -

Писали маленькие книги

Для куртизанок - филозофы.

Великосветского хлыща

Взмывало - умереть за благо.

Сверкал витийственною шпагой

За океаном - Лафайет.

А герцогини, лучший цвет

Вздыхателей обезоружив,

Согласно сердцу - и Руссо -

Купались в море детских кружев.

 

Катали девочки серсо,

С мундирами шептались Сестры...

Благоухали Тюилери...

И Королева-Колибри,

Нахмурив бровки, - до зари

Беседовала с Калиостро.

 

 Полное падение  нравов  - вот и монахини - Сестры - шепчутся с

военными...

 Почему у Марины всплыло однажды имя Манон?  Да так,  что  соз-

дался полный эффект их психологического совмещения.

  

                            - 119 -

Кавалер Де Грие! - Напрасно

Вы мечтаете о прекрасной,

Самовластной - в себе не властной -

Сладострастной своей Мanоn.

 

Вереницею вольной, томной

Мы выходим из ваших комнат.

Дольше вечера нас не помнят.

Покоритесь, - таков закон.

 

Мы приходим из ночи вьюжной,

Нам от вас ничего не нужно,

Кроме ужина - и жемчужин,

Да быть может еще - души!

 

Долг и честь, Кавалер, - условность.

Дай Вам Бог целый полк любовниц!

Изъявляя при сем готовность...

Страстно любящая Вас

                     - М.

  Значит ли это, что Кармен, воплотившись в ХУ111 веке стала не-

ким подобием Манон? Воспитание в добропорядочной семье средне-

го достатка не сумело погасить ее свободолюбивого  горения,  а

попытки пробудить  в  ней  религиозность скользнули по поверх-

ности, не затронув души.  Зато уж обманывать и выходить из по-

ложения она  была  мастер.  И  при  первой  возможности сбежала

из-под родительского надзора с тем,  кто пришелся ей по  душе.

Марина Цветаева вспоминает об этом так, как будто она сама пе-

режила это:

 

Помнишь плащ голубой,

Фонари и лужи?

Как играли с тобой

Мы в жену и мужа.

 

Мой первый браслет,

Мой белый корсет,

Твой малиновый жилет,

Наш клетчатый плед?!

 

Ты, по воле судьбы,

Все писал сонеты,

Я варила бобы

Юному поэту.

 

Как над картою вин

Мы на пальцы дули,

Как в дымящийся камин

Полетели стулья.

 

Помнишь - шкаф под орех?

Холод был отчаянный!

Мой страх, твой смех,

Гнев домохозяина.

.

                            - 120 -

 

Как стучался к нам сосед,

Флейтою разбужен...

Поцелуи - в обед,

И стихи - на ужин...

 

Мой первый браслет,

Мой первый корсет,

Твой малиновый жилет, -

Наш клетчатый плед...

 

Но - ах,  когда это было?  С тех пор уже столько раз все меня-

лось! Богатый покровитель, свой дом, наряды, драгоценности...

 До студентов ли тут с крыльями серафима?

 

Новый Год. Ворох роз.

Старый лорд в богатой раме.

Ты мне ленточку принес?

Дези стала знатной дамой.

 

С длинных крыл - натечет.

Мне не надо красной ленты.

Здесь не больно почет

Серафимам и студентам.

 

Что? Один не уйдешь,

Увези меня на Мальту.

Та же наглость и то ж

Несравненное контральто!

 

Новый год! Новый Год!

Чек на Смитсона в букете!

- Алчет у моих ворот

Зябкий серафим Росетти!

 

 Но какая-то ненасытность натуры толкнула на обман,  новоявлен-

ная «знатная дама» тайком сбежала в ночь,  прихватив с  собой,

что могла  и  пригрев  на  время  своего  вздыхателя-студента.

Преследование, арест,  тюрьма - всего пришлось ей вкусить.  Но

вот она  снова  возносится  - ведь она поистине очаровательна,

мужчины притягиваются к ней,  как магнитом.  Не о ней ли  эти

Маринины  строки:

 

Вдруг вошла

Черной и стройной тенью

В дверь дилижанса.

Ночь

Ринулась вслед.

 

Черный плащ

И черный цилиндр с вуалью.

Через руку

В крупную клетку - плед.

Если не хочешь муку

Принять, - спи, сосед.

.

                            - 121 -

 

Шаг лунатика. Лик

Узок и ярок.

Горячи

Глаз черные дыры.

Скользнул на колени

Платок нашейный,

И вонзились

Острия локтей - в острия колен.

 

В фонаре

Чахлый чадит огарок,

Дилижанс - корабль,

Дилижанс - корабль.

Лес

Ломится в окна.

Скоро рассвет.

 

Если не хочешь муку

Принять - спи, сосед!

 

 Роковая женщина вошла в дилижанс, ее назначение - ломать судь-

бы. Уж лучше ее и не видеть вовсе...

 В каком работном доме кончила она свои дни?...  Чтобы в начале

Х1Х века снова вернуться на землю - Лермонтовым.

.

                            - 122 -

 

       О Д И Н О К О   П Р О Ч Е Р Ч Е Н Н Ы Й   П У Т Ь

 

 Ну вот,  и иссякла череда Марининых  предшественников. Мудрено

ли, что  в юности она обнаружила в себе легкомыслие - наследие

нескольких последних воплощений?

 

Легкомыслие! - Милый грех,

Милый спутник и враг мой милый!

Ты в глаза мои вбрызнул смех,

Ты мазурку мне вбрызнул в жилы.

 

Научил не хранить кольца, -

С кем бы жизнь меня ни венчала!

Начинать наугад с конца,

И кончать еще до начала.

 

Быть как стебель, и быть, как сталь,

В жизни, где мы так мало можем...

- Шоколадом лечить печаль

И смеяться в лицо прохожим!

 

 Сколько лиц, нам уже знакомых, выглядывает из этих стихов!

 И, может быть, именно о своих многочисленных смертях - в прош-

лых жизнях - сказала в 1927 году Цветаева:  «Там, где сходятся

твоя первая могила и последняя - на твоем собственном камне  -

ряд смыкается в круг»?

 И еще - на 7 месяцев раньше, в письме к Р.М.Рильке: «В каждой

стране и в каждом столетии есть хоть одна родина - не так ли?»

 Она много раз возвращалась к теме  слияния  -  «наследования»

как она это называла - сущности противоположного  пола.  У  нее

было выражение «материнский сын» и она его применила и к Рильке,

и к Н.Гронскому,  и к А.Штейгеру.

Вообще, когда мужчина прихо-

дит в жизнь после ряда женских инкарнаций, он несет в себе  и

проявляет ряд  женских  качеств,  повторяя  в начале жизни се-

бя-женщину, какой он был в конце прошлого воплощения. Конечно,

то же  самое  относится  и к женщинам,  впервые после мужского

воплощения повторяющим поначалу себя-мужчину. В новой жизни им

предстоит постепенно освоить ккчества  с в о е г о  пола.

 Марина определенно чувствовала важность  т а к о г о  слияния двух начал

- Инь и Ян,  - которое делает  человека объемнее, совершеннее, -

на пути дополнения его  д о  ц е л о г о, только высказывала это

в других словах: «Сын, рождаясь похожим на мать, не подражает,

а продолжает ее заново,  то есть со всеми приметами другого пола,

другого поколения,  другого детства, другого наследия (ибо д л я

с е б я  я не наследовала!) - и со  всей  неизменностью  крови.

Сын - потенция матери.»

 Но лучше всего эту мысль выразил Рильке в «Элегии для Марины».

 

Боги сперва нас обманно влекут к полу другому,

 как две половины в единство.

Но каждый восполниться должен сам, дорастая,

 как месяц ущербный до полнолунья.

И к полноте бытия приведет лишь одиноко

 прочерченный путь

Через бессонный простор.

 

 Цветаева узнавала себя постепенно, знакомилась с собой не сра-

зу.

 

                            - 123 -

 Высказав В.Розанову в 1914 году свое «Бог ведь создал меня та-

кой!», она  эту  мысль в письме 1938 года к Ариадне Берг - как

бы развила и продолжила:  «Когда мне говорят о  моем  «великом

мужестве» - отрешенности - бесстрашии - я внутренне - а иногда

и внешне - смеюсь: ведь я на все это обречена: хочу - не хочу,

и лучше - хотеть: согласиться... Это и есть «воля к самому се-

бе», верней - вся пресловутая «воля к самому себе» есть только

согласие на  самого  себя:  которого ты не выбирал - и,  может

быть, и не выбрал бы».

 Все многолюдие  своих открывшихся подвалов Марина принимала как

родное и главным образом любила и воспевала, а если ругала - то

только себя, его носителя.

 Создается впечатление,  что на нее,  как на  козла  отпущения,

свалились все  Кармы ее предшественников. Именно  о н а  должна

была осознать и распутать их кармические узлы, чтобы снова за-

переть в  своем подвальном прошлом,  уже точно зная,  чего они

стоят. - «Одна из всех - за всех - противу всех»... И донести

свое осознание - до нас. И вот в этом своем последнем шаге она

должна была утвердиться, как в единственно для нее возможном.

В свои 40 лет в эссе  «Искусство при свете совести» - она

делает попытку разобраться в нравственной основе искусства. И

тут разговор о себе снова идет опосредованно через других ее

собратьев по перу.

 Может быть,  не  надо  было  все  свое  внутреннее  многолюдие

пускать в стихи,  а через них - в жизнь?  Ведь сжег же  Гоголь

вторую часть своих «Мертвых душ»?

 Вот ее мнение: «Не ввести в соблазн. Пуще чем средневековое -

с о б с т в е н н о р у ч н о е  предание творения огню.  Тот

самосуд, о котором говорю, что он - единственный суд.

(Позор и провал Инквизиции в том, что она сама жгла, а не дово-

дила до сожжения - жгла рукопись, когда нужно было прожечь ду-

шу)...

 Эти полчаса Гоголя у камина больше сделали  д л я  добра и

п р о т и в * искусства, чем вся долголетняя проповедь Толсто-

го...

 

——————— *

 выделено мной -Л.К.

 

 Может быть, мы бы второй частью «Мертвых Душ» и не соблазнились.

Достоверно - им бы радовались. Но наша  т а  бы радость им ничто

перед этой радостью Гоголю, который из любви к нашим живым ду-

шам свои «Мертвые»  - сжег. На огне собственной совести.

 Те были написаны чернилами.

 Эти - в нас - огнем».

 Так надо ли было ей своих героев писать?  И Цветаева отвечает

- невозможно  н е  написать: «Поэт есть ответ... (Кто меня звал? -

Молчание. - Я должен того, кто меня звал, создать, то есть -

назвать. Таково поэтово «отозваться»).  ...Вещь поэта самоуда-

ряет -  собой,  самовопрошает - собой.  Приказ к ответу самого

явления - еще не явленного и  явленного  только  через  ответ.

Приказ? Да, если S.O.S - приказ (неотразимейший из всех)».

 И далее Цветаева рассказывает о состоянии творчества,  такого

типичного для всех творцов:

 «Состояние творчества  есть  состояние  сновидения,  когда  ты

вдруг, повинуясь неизвестной необходимости, поджигаешь дом или

сталкиваешь с горы приятеля. Твой ли это поступок? Явно - твой

(спишь,  с н и ш ь  ведь ты!).  Твой - на полной свободе, посту-

пок тебя без совести, тебя - природы.

 

                            - 124 -

 Ряд дверей, за одной кто-то - что-то (чаще ужасное) ждет. Две-

ри одинаковы. Не эта - не эта - не эта - т а. Кто мне сказал? -

Никто. Узнаю нужную по всем неузнанным (ту - по всем не-тем).

Так и со словами.  Не это - не это - не это - т о . По явности

не-этого узнаю  т о. Всякому спящему и пишущему родной - у д а р

у з н а в а н и я. О, спящего не обманешь! Знает друга и знает

врага, знает дверь и знает провал за дверью - и на все это:  и

друга, и врага,  и дверь,  и дыру - обречен. Не обманет спящего

даже сам спящий.  Тщетно говорю себе:  не войду (в дверь),  не

загляну (в окно) - знаю,  что войду,  еще говоря: не загляну -

заглядываю.

 О, спящего не спасешь!

 Есть впрочем  и  во сне лазейка: когда будет слишком ужасно -

проснусь. Во сне - проснусь, в стихах - упрусь.

 Не к стихам (снам) приложить ключ,  а сами стихи ключ к пони-

манию всего.»

 Вот Марина Цветаева и показала нам свои этажи и подвалы, и двери

на каждом из уровней - жилища  б ы в ш и х.  И то,  как каждый

пишущий их  из-за  этих  дверей  выпускает,  в  свои  творения

впускает - преобразует. И обратно в свои жилища уходят они уже

для творца не страшными - преобразованными.

 И еще - произнесено очень важное: «Сами стихи  к л ю ч  к по-

ниманию всего». Уж поэту-то изнутри виднее, он-то знает...

 Вот именно - з н а е т. Ведает. И - Марина Цветаева считает -

за все то, что  - з н а я - делает - несет ответ. Вот ее слова:

«Все ведающее заведомо повинно.  Тем,  что мне  дана  совесть

(знание), я раз навсегда во всех случаях преступления ее зако-

нов, будь то слабость воли или сила дара (по мне - удара) -

виновна.

 Перед Богом, не перед людьми.

Кому судить?  Знающему. Люди не знают, настолько не знают, что

меня с последнего знания собьют.  А если судят,  то ...  не за

стихи, а за дела (точно есть у поэта  д е л а - кроме!), слу-

чайности жизни, которые есть только следствия. ...

 Права суда над поэтом никому не даю. Потому что никто не знает.

Только поэты знают,  но они судить не будут.  А священник  от-

пустит.

 Единственный суд над поэтом - само-суд.»

 Ну вот, Марина  снова подтвердила то,  что было уже здесь на-

писано: отвечать ей  о д н о й  за всех ее героев, изживать

ей Кармы их всех, носителей своей природы, своей стихии.

 А куда же мы все идем? Что в конце пути земного? И на это есть

ответ у Цветаевой:

 «Обратная крайность природы есть Христос.

Тот конец дороги есть Христос.

 Все, что между ними - на полдороге.

 И не поэту же, отродясь   р а з д о р о ж н о м у, отдавать

свое раздорожье - родной крест своего перекрестка! - за полдо-

роги общественности или другого чего-либо.

 Душу отдать за други своя.

 Только это в поэте и может осилить стихию».

 К концу жизни - за сына своего душу и отдала - и положила - к но-

гам Господа, а остальное все опять взяла на себя...

 Марина, мученица!

 Как она хотела, чтобы под ее именем мы,  потомки,  поставили

это слово!..

 А много ли у Цветаевой было читателей, которые бы ее сразу по-

нимали? Вспомним ее, грустное: «Ведь все равно - кто разберет?

- что говорю».

 

                            - 125 -

 Но не  все вокруг нее были такими. После первого же ее письма

Р.М. Рильке почувствовал ее,  у в и д е л  духовным  взором  и

восторженно откликнулся: «сегодня, вечное Сегодня духа, я при-

нял тебя, Марина, всей душой, всем моим сознанием, потрясенным

тобою, твоим  появлением,  словно сам океан,  читавший с тобою

вместе, обрушился на меня потопом твоего сердца. Ч т о  сказать

тебе? Ты протянула мне поочередно ладони и  вновь  сложила  их

вместе, ты  погрузила  их в мое сердце,  Марина,  словно в русло

ручья: и теперь,  пока ты держишь их  там,  его  встревоженные

струи стремятся  к тебе...  Не отстраняйся от них!  Ч т о ска-

зать: все мои слова (будто  они  уже  присутствовали  в  твоем

письме, как бы до выхода на сцену), все мои слова разом рвутся

к тебе,  и ни одно не желает пропустить другое вперед. ... Ми-

лая, не ты ли - сила природы,  то, что стоит за пятой стихией,

возбуждая и нагнетая ее?..  И опять я почувстввал, будто сама

природа твоим голосом произнесла мне «да»,  словно некий напо-

енный согласьем сад,  посреди которого фонтан и - что  еще?  -

солнечные часы. О, как ты перерастаешь и овеваешь меня высоким

флоксом твоего словесного лета!»

 Но недолго длился этот разговор в письмах: через полгода Риль-

ке скончался...

 И остался  единственным  и  безусловным  ее  читателем  Борис

Пастернак.

 Его она видела все понимающим и ждущим ее творения,  и никакая

граница, простершаяся между ними,  не была им помехой.  Он был

еще и  восхищенным  читателем - и оба они воздавали друг другу

должное. Марина в 1924 году писала ему:

 

В мире, где всяк

Сгорблен и взмылен,

Знаю - один

Мне равносилен.

 

В мире, где столь

Многого хощем,

Знаю - один

Мне равномощен.

 

В мире, где все -

Плесень и плющ,

Знаю: один

Ты - равносущ

Мне.

 

 В одном из писем 1926 года Пастернак не просто выражает в оче-

редной раз Марине свое восхищение:  он воочию являет свою рав-

носущность ей.  Его видение иначе,  как инфра-видением  назвать

невозмжно.

 «Ты объективна,  ты главным образом талантлива - г е н и а л ь-

н а - пишет он ей.

 ... Это когда-нибудь тебе скажут - или не скажут.  Все равно,

не отрицательная  гадательная такса,  а положительная загадоч-

ность слова висит над тобой воздушной крышей, под которую, год

за годом, ты выводишь свою физику.

 Важно, то,  чем ты занимаешься. Важно то, что ты строишь мир,

в е н ч а ю щ и й с я   з а г а д к о й   г е н и а л ь н о с-

т и. В твои дни,  при тебе, эта крыша растворена небом, живой

синевой над городом, где ты живешь, или который за писаньем фи-

зики воображаешь.  В другие времена по этому покрытию будут

 

                            - 126 -

ходить люди  и будет земля других эпох.  Почва городов подперта

загаданной гениальностью других столетий».

 Гениальность, которая  з а г а д а н а, предпослана Провидением,

з а г а д к а  для всех, кто не наделен ею.  Загадочность слова,

а под ней и при ее  помощи  та  ф и з и к а,  те творения гениев,

из которой строятся ступени лестницы Иакова для человечества, с

трудом на нее карабкающегося.  И, Боже мой!  - кто сейчас, после

смерти Пастернака, мог бы понять, что «почва городов подперта»

гениальностью вестников, Провидением загаданной, нам в помощь суж-

денной!

 Чем бы мы были - без них, без их загадок, которые порой столь-

ко лет у человечества остаются невостребованными и неразгадан-

ными?...

 Кто бы еще мог понять как Пастернак постоянную совмещенность в

вечности Марины с ее героями:  «...ты вечно со всем этим, там,

среди этого всего, в этом Пражском притоне или на мосту, с ко-

торого бросаются  матери с незаконнорожденными,  и в их именно

час. И этим именно ты больше себя: что ты там, в произведеньи,

а не в авторстве.

 Потому что твоим гощеньем в произведеньи  эмпирика  поставлена

на голову. Дни идут и не уходят и не сменяются. Ты одновремен-

но в разных местах. ...

 Прямо непостижимо, до чего ты большой поэт!»

 Лестница Иакова,  Путь духовного восхождения.  Свой подъем по

этим ступеням Цветаева в письме к Ариадне Берг 1937 года опре-

делила так: «Не думайте, что я впадаю в религиозность (фр.) - я

была бы не я - этого со мной никогда не будет - у меня с Богом

свой счет, к нему - свой ход, который  м и м о  и  ч е р е з  -

над моей головой (как сказал поэт Макс Волошин обо мне 16-лет-

ней) двойной свет:  последнего  язычества  и  первого  христи-

анства».

 Последнего язычества, у которого уже появились небесные высоты

- соизмеримость  людей с Афродитой-Уранией и духовным экстазом

Диониса, - и того первого христианства, которое еще не отдели-

лось от  своего  источника - Христа,  со всей недосказанностью

его скрытого - эзотерического - основания,  и неразрывностью с

древним гнозисом.  Марина  свой ход к Богу принесла из глубины

веков, ход,  не раз когда-то использованный в своих  пред-жиз-

нях, - и просветление, тоже не однажды испытанное, ставшее яв-

ным еще до начала ее взрослой жизни.

 Марина Цветаева, мученица, тайновидица, - кто Вы?..

 

                                         4 - 30 июня 1994 года

                                        Ульяновск - Садовка

                            - 127 -

                      С О Д Е Р Ж А Н И Е

 В долине  Нила

Царица Фемискиры

У ног Матери богов

Жрица Пеннорожденной

Десятая муза

Герой

Лаида

Эринна

Голос с острова Самос

Юнга на канате

В прозорливых тьмах

«А я твоя горлинка, Равви!»

Ведьма зачарованная

Каторжная княгиня

Блудный сын

В чешуйке многозвездной

Дитя разгула и разлуки

Уличный соловей

Безвестная монахиня

Девчонка в шлеме огненном

Сын  правнука

Король  воров

Гитана

Черная стройная тень

Одиноко прочерченный Путь

                             - 128 -